- Приступай, - поторопил я. - А то в регламент не уложишься.

- Приступаю. Сколько мы получали до кризиса? На круг - по две сотни баксов. Так? А сколько сейчас? Сто пятьдесят - потолок. Поправь меня, если я ошибаюсь. Мы все понимаем: кризис - это кризис. Дефолт и пирамида ГКО. Мы вошли в твое положение. Хоть слово тебе кто сказал? Нет, не сказал. По сто пятьдесят - значит, по сто пятьдесят.

- Долларов, - уточнил я.

- А чего еще может быть? - удивился Мишка.

- Рублей.

- Это не разговор, Серега. За рубли сейчас уже никто не пашет.

- Ну почему? На свинокомплексе пашут. И получают, насколько я знаю, сотни по три-четыре. Рублей.

- Да там же пьянь голимая! - искренне возмутился Мишка. - Ты что, нас с ними равняешь?

- Не равняю, не равняю, - успокоил я его. - Продолжай.

- Продолжаю. Кризис прошел? Прошел. Рост валового продукта составил один и четыре десятых процента. А мы как получали по полторы сотни, так и получаем. Это мы, бригадиры. А работяги - так те вообще по сто. А ведь пашем не меньше. Как пахали, так и сейчас пашем. Это правильно, по-твоему? Справедливо?

- Правильно и справедливо - не одно и то же, - подал голос Артист.

- А ты меня не сбивай, не сбивай! - повысил голос Мишка. - Ты лежишь на диване и лежи. У нас тут серьезный разговор, посторонних просят не беспокоиться. Твое дело - рекламировать "Стиморол". Вот и рекламируй это говно.

- Если ты скажешь еще хоть одно плохое слово про "Стиморол", я поднимусь с дивана и выбью тебе зуб, - лениво пообещал Артист. - Или два. Это уж как получится.

- Не мешай, - сказал я Артисту и обернулся к Чванову: - Переходи к требованиям. Вы же их сформулировали?

- Да, - подтвердил он. - С учетом всех поправок и предложений с мест. Но сначала скажу про другое. Как ты сам живешь - мы в это не лезем. Ольге ты покупаешь "Ниву", себе - "террано", девчонке - пианино. Приобщать ребенка к музыкальной культуре - святое дело. Но ведь должна быть и социальная справедливость! Правильно я говорю, мужики? - обратился он за поддержкой к членам делегации.

Костик Васин отмолчался, а Артем с Борисычем покивали:

- Оно конечно. Все должно быть по справедливости.

- Не то беда, что водка дорога, а то беда, что шинкарь богатеет, прокомментировал Артист.

Но Мишка не отреагировал на провокационный выпад.

- Так вот, Серега, наш консенсус. Лишнего нам не надо, но и наше отдай. Турки на Осетре получают за ту же работу по шестьсот баксов, а молдаване по триста. А мы? Это же смеху подобно! Поэтому мы говорим: бригадирам - по сто восемьдесят, остальным - по сто сорок. И с этого месяца.

- И все с этим согласны?

- Все!

- Вообще-то, Серега, если у тебя напряженка, - нерешительно проговорил Костик Васин, но Мишка его перебил:

- А ты молчи! Не будь штрейкбрехером! Штрейкбрехеры - это позор рабочего класса!

- Да я ничего, - смирился Костик. - Я как все.

- Не дело вы затеяли, мужики. Ох не дело, - попытался вмешаться в ход обсуждения дед Егор.

- А ты, дед, слова тут не имеешь! - оборвал его Мишка. - Ты вообще существуешь у нас на правах социальной благотворительности, так что сиди и сопи в жилетку. Твое слово, Серега! Если тебе нужно время для размышления, мы не торопим. Дело серьезное, требует продумывания.

- Я уже все продумал. Посидите, сейчас приду.

Я прошел во вторую половину дома, спустился в подвал и достал из тайника пятитысячную пачку баксов. Купюры были по пятьдесят долларов, двадцаток и десяток не было, но вступать в мелочные расчеты с представителями моего трудового коллектива у меня не было никакого желания. Поэтому, вернувшись в гостиную, я выдал Мишке, Костику, Артему и Борисычу по двести баксов, деду Егору - сто пятьдесят, пересчитал доллары на рубли и заставил всех расписаться в ведомости. Оставшиеся баксы отдал вместе с ведомостью Костику Васину, чтобы он завтра утром заплатил остальным работягам.

Когда процедура была закончена, Мишка Чванов повеселел.

- Молоток, Серега! - заявил он. - Мы так и знали: поймешь. Потому как свой. Чем занимаемся завтра? - перешел он на деловой тон.

- Не знаю, - ответил я. - Лично я завтра уезжаю в Эстонию. А чем будешь заниматься ты - понятия не имею.

- Погоди! В какую такую Эстонию?- озадачился Мишка.

- В независимую республику Эстонию. Прибалтика. Столица - Таллин. Бывший Ревель.

- Зачем?

- Да вот Артист пригласил. Он там будет сниматься в фильме "Битва на Векше". В роли второго плана. Хоть посмотрю, как снимают кино. Заодно и проветримся. Послушаем орган в Домском соборе, осмотрим достопримечательности. Должны же быть в жизни какие-то развлечения, правильно? А пока меня не будет, дед Егор поживет в доме, присмотрит, собак будет кормить. Поживешь, дед?

- Отчего ж нет? Конечно, Серега, - закивал старый плотник. - Не беспокойся, за всем пригляжу.

- Вот и прекрасно, - сказал я.

- Погоди, погоди! - заволновался Мишка. - Ладно, ты в Эстонию. А мужикам куда выходить? На пилораму, в столярку, на лесосеку?

- В столярку - нет, - возразил я. - Ее я запру и обесточу. Они могут, конечно, идти и на лесосеку, и на пилораму. Может, там и найдется для них работа. Но с завтрашнего утра аренду я платить не буду.

- Ты хочешь сказать...

Я одобрительно похлопал его по плечу:

- Молоток, Мишка! Быстро соображаешь. Именно это я и хочу сказать. С завтрашнего утра ИЧП "Затопино" прекращает свое существование.

- Совсем? - глупо переспросил Мишка.

- Может быть, и совсем.

- Погоди, Серега! А мы что будем делать?

- Ну и вопросы ты задаешь! У тебя же баня недостроена. Достраивай. А остальные... Ну не знаю. Можно попроситься в бригаду к туркам. Шестьсот баксов - хорошие деньги. Или к молдаванам. Триста - тоже неплохо. А можно на свинокомплекс устроиться. Да что я к вам со своими советами лезу? Взрослые мужики, сами с усами.

В гостиной повисла тишина. Эдакий коктейль из недоумения и растерянности. Потом Костик Васин поднялся из-за стола и обратился к Мишке:

- Я не штрейкбрехер. Я баран. И мы все бараны. А ты - козел! - Он повернулся ко мне: - Извини, Серега. Ты, конечно, имеешь право сделать, как решил. Но может, все-таки передумаешь?

- Может быть, - сказал я. - Но не завтра.

Члены делегации покинули мой дом в полном молчании. Артист поднялся с дивана, постоял у окна, глядя, как растворяются в метельных сумерках их фигуры, и озадаченно покачал головой: