Когда Делафар вернулся, разговор перешел на общие темы, Я сказал, что часть интеллигенции, честно желающая служить Советской власти, смущена все возрастающим бандитизмом в Москве, беспорядком в учреждениях, исчезновением продуктов и тем, что спекулянты продают их не за деньги, которые катастрофически теряют свою ценность, а в обмен на ценные вещи. Дзержинский усмехнулся.
– Удивляюсь вашей наивности. Идет классовая борьба не на жизнь, а на смерть. Буржуазия применяет самые подлые методы по отношению к рабочему классу и его правительству. Саботаж, уничтожение и утаивание продуктов, печатание фальшивых денег, организация бандитизма – вот с чем мы сталкиваемся. Помимо заговоров и шпионажа. По Москве бродят шайки анархистов, грабят, захватывают особняки, убивают. Кто они? Идейных анархистов там ничтожное количество. Основное – это уголовники и офицеры, которые ими руководят. Например, в Петрограде бандитами руководил князь Эболи… Но мы справимся со всем этим…
Он поправил спадавшую с плеч шинель, сделал глоток из кружки и встал. И уже в дверях, как бы на прощание, сказал:
– Все честное, что есть в стране, перейдет к нам. Остальное – я говорю о наших врагах – или будет уничтожено, или рассеется, сойдет с исторической сцены.
И вдруг Дзержинский улыбнулся. Его глаза как будто засветились, и худощавое, суровое лицо аскета стало необыкновенно добрым.
– Ничего, вы еще увидите, как расцветет наше социалистическое государство. А то, что происходит сейчас, – это неизбежные этапы борьбы рабочего класса за свое будущее.
Он ушел, и мы несколько минут просидели молча. Когда я собрался уходить, Делафар поднялся.
– Я провожу вас немного, – сказал он.
Делафар взял лежавшую на подоконнике кобуру с револьвером и надел ее на ремень под кожаной курткой, снял фуражку с вешалки, и мы вышли на улицу.
Было уже темно. Стоял ясный холодный апрельский вечер. По пустынным неубранным улицам ветер гнал мусор и обрывки бумаги. В переулке, выходящем со стороны Малой Дмитровки в Каретный ряд, хлопнул выстрел, потом другой, послышались крики «Стой!» и топот бегущих людей. Потом все стихло. Мы продолжали идти. Полная луна освещала голые деревья Страстного бульвара, пустые аллеи и занятые влюбленными скамейки.
Делафар оглянулся, вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух, в котором чувствовался весенний запах оттаявшей земли, и сказал:
– Хорошо! Надо пережить этот год, а там наступит революция в Европе, образуется союз социалистических стран и исчезнут все наши трудности…
Если бы мы оба могли знать, что через год Делафар будет отправлен на подпольную работу и погибнет, что немного позже и я переживу тяжелые испытания в подполье и что через два года мне придется встретиться с Ф. Э. Дзержинским в совершенно других условиях…
Весной 1920 года я вернулся вместе с одним из старейших украинских большевиков, В. А. Ордынским, из польского подполья. В Смоленске мы расстались. Я получил назначение в Харьков, в штаб Юго-Западного фронта, на должность начальника секретно-информационного отдела при начальнике тыла фронта. Ордынский назначен был в Киев, в военную прокуратуру.
Начальником тыла Юго-Западного фронта был Ф. Э. Дзержинский.
За два года, прошедшие со дня нашей первой встречи, Ф. Э. Дзержинский довольно заметно изменился – похудел, побледнел и частенько покашливал, чего раньше не было.
После заключения в польской тюрьме, неудачного побега и пребывания в лагере «Дембью» под Краковом здоровье мое пошатнулось. Работа в штабе была напряженной и кончалась поздно ночью. Поэтому меня поместили в санаторий на Рымарской улице. Там же некоторое время находился и Дзержинский. В половине девятого утра мы обычно выходили и пешком шли в штаб. Машина ехала за нами. Если Дзержинский уставал, мы садились в нее.
Это была единственная прогулка Дзержинского за день. Спал он мало, ел нерегулярно. Теперь даже трудно представить себе, какую нагрузку выдерживала ленинская плеяда руководителей Советского государства. Помимо того, что Ф. Э. Дзержьнский был начальником тыла Юго-Западного фронта (представлявшего в период махновщины самостоятельный внутренний фронт), он был еще председателем ВЧК, народным комиссаром внутренних дел и членом Реввоенсовета Юго-Западного фронта.
Кто мог сказать, сколько еще времени организм Дзержинского выдержит такое напряжение? Это вызывало беспокойство даже у Центрального Комитета партии. Но на фронте шли решающие бои, и всякое упоминание о необходимости отдыха приводило Феликса Эдмундовича в страшное раздражение. «Кто вам наврал о состоянии моего здоровья и перегрузке работой?» – запрашивал он Центральный Комитет 9 июня 1920 года…
Обычно Феликс Эдмундович носил гимнастерку, подпоясанную широким ремнем, армейские брюки, сапоги, солдатскую шинель, фуражку. Все, однако, было хорошо подогнано. Он был во всем очень аккуратен. При огромной нагрузке день Дзержинского был точно распределен. Феликс Эдмундович говорил очень тихо и обладал железной выдержкой. Какие бы ни поступали известия – хорошие или плохие, лицо его было одинаково спокойно…
За время работы с Феликсом Эдмундовичем в двадцатом году я редко видел его в состоянии раздражения…
Дзержинский органически не терпел никакой грубости. Он никогда не повышал голоса, был очень вежлив и предупредителен по отношению к другим; с удивительной чуткостью он относился к нуждам сотрудников и мало обращал внимания на себя.
Легко можно представить себе, что в период широкого польского наступления на Украину, одновременного наступления Врангеля, активизации махновщины, когда все контрреволюционные элементы зашевелились, стремясь взорвать фронт с тыла, работы было более чем достаточно.
Сам Ф. Э. Дзержинский отправлялся на работу в половине девятого утра, а возвращался поздно ночью. Во всех подведомственных ему учреждениях официальное время для занятий было установлено с 11 часов утра до 10 часов вечера, с двухчасовым перерывом на обед. Если же в установленное время работа не была выполнена, никто не имел права уходить.
Зная это, Ф. Э. Дзержинский сам проверял, как питаются сотрудники.
Однажды, заметив, что в снабжении имеются перебои, он издал специальный приказ, в котором говорилось: «Учитывая, что подобная напряженная работа сотрудников потребует исключительного напряжения сил и не может протекать в условиях хронического недоедания, предписываю начальнику снабжения принять срочные меры к удовлетворению сотрудников полным положенным фронтовым пайком, чтобы случаи недодачи пайка, в особенности мяса или рыбы, не имели бы места в будущем…»
В апреле польские войска на всем фронте перешли в наступление. Остатки петлюровцев присоединились к полякам. В своем обозе поляки везли Петлюру.
Начал наступательные операции Врангель. Зашевелились махновские банды.
Почти не существует печатных материалов о Ф. Э. Дзержинском как о военачальнике. Между тем именно в период с мая по июль 1920 года, когда он был начальником тыла Юго-Западного фронта, ему пришлось непосредственно руководить широкими маневренными операциями по ликвидации крупных бандитских шаек в тылу, в первую очередь против армии Махно.
Можно, без всякого преувеличения, сказать, что Дзержинский выработал ту технику борьбы с кулацко-белогвардейскими бандами, которая применялась и впоследствии, до окончания так называемой «малой гражданской войны».
Ф. Э. Дзержинский прекрасно изучил все наши ошибки в борьбе с бандитизмом на Украине в 1919 году.
В подробном приказе по войскам тыла он указывал на «несостоятельность принципа окружения бандитов небольшими силами» и требовал «прилагать все усилия к сосредоточенному действию, разбивая банду маневренными ударами, после чего применять ее окружение и уничтожение».
Категорически запрещалось удовлетворяться выключением банд из боя. Перед каждым командиром ставилась задача энергичного преследования противника, для того чтобы в конечном счете он был уничтожен.
Разумеется, для такой войны чисто маневренного характера и на больших пространствах требовалась особая армия, обладающая большой подвижностью. Примерно к концу мая численность войск внутренней охраны тыла Юго-Западного фронта достигала 50 тысяч человек. В их составе было большое количество конницы, звено самолетов, бронеавтомобили. Наряду с маневренными группами в наиболее важных стратегических пунктах были созданы постоянные гарнизоны. Важнейшее значение придавалось охране железных дорог, телефонных и телеграфных линий, складов и наведению порядка на транспорте. Надо было обезопасить все станции от шпионов, диверсантов, мешочников и спекулянтов, установить точный график Движения поездов, обеспечить быстрое продвижение военных эшелонов и составов с продовольствием.