Слова, впрочем, не всегда говорят то, что, казалось бы, должны говорить. Если произносить их определенным образом, они означают другое. Например, ты говоришь «колено», а на самом деле это означает «водопад». Говоришь «бумага» и тут же видишь песок, простой песок до самого горизонта, и ни единой живой души. Говоришь «подушка», а это означает комнату, где пол устлан тяжелыми коврами из красного бархата. Говоришь «вечный» или «автоматический», а это две парящие в небе птицы без перьев на шее, вроде грифов. Говоришь «круг» и видишь отмель, гальку, большие круглые камни у подножья отвесных гранитных скал. Говоришь «лампа», а это капля расплавленного свинца, распространяющая при горении едкий запах. Говоришь «ночь», а это колодец. Говоришь «корабль», но корабль раскрывается, и внутри оказывается большая иссиня-черная китовая акула. Ты говоришь «остров», а это лежащая в воде женщина. Говоришь «облако», а это треугольник. Говоришь «грейпфрут», а внутри видишь мягкий, словно из ваты, холм. Говоришь «искать», а это означает «прятать». Говоришь «пятница», но это вовсе не пятница, и не вторник, и ни какой другой день недели, это печальное уединенное место, вроде кладбища, кратера [182] или зимнего сада. Ты говоришь «белый», и порой это такой белый, который на самом деле черный. Говоришь «алло? алло?», и тут же попадаешь на коралловый остров, в середине которого густые джунгли, населенные зелеными попугаями, которые твердят фальцетом: алло? алло?

Да, иногда мы легки, как пинг-понговые шарики, но иногда становимся тяжелыми, как мешки с песком. Должно быть, это зависит от атмосферного давления. Вот область, где царит счастье, и мы идем танцующей походкой, перепрыгиваем через заграждения, кружимся, ухватившись за телеграфные столбы. Но потом мы вступаем в область беспричинной печали, и вот у нас глаза на мокром месте и сжимается горло. Теперь уже мы не читаем волшебных слов, а ищем одно-единственное слово, такое прекрасное, такое сильное, обладающее столькими тайнами, что отпала бы нужда бежать, идти, думать, говорить. Мы идем по улицам и глядим по сторонам, выискивая такое имя.

Мы шли долго-предолго, встречая порой немало прекрасных имен, но все это было не то... Джин Шипучка показала на «грундиг». Да, хорошее слово, сказал Аллигатор Баркс, но это не совсем то. Луиза нашла в телефонном справочнике «Юскварну». Все закивали головами в знак восхищения, потому что за этим именем скрывалось множество прекрасных вещей: бесконечне пампасы, где дует ветер, стада лошадей. Но это было не то. Пальмито сказал «Малака», а на обрывке газеты, валявшейся на земле, нашел «Вавилон». Это было хорошо, особенно «Вавилон», но все же и это было не то, что мы искали. Аллигатор Барксназвал довольно красивое имя, которое он некогда встретил в словаре: сувойка. Но поиски, немного лихорадочные, продолжались, читали все названия подряд в надежде отыскать самое прекрасное, самое сильное... Камоа перечислил названия машин, потому что он очень любил машины. Он сказал: «кадиллак», «додж», «датсун», «ламборгини», «феррари», «мазерати». Да, это красивые названия, таящие в себе рыцарей в доспехах, метателей дротиков или воинов, искусных в единоборстве кен- до. И все же это было не то, что нужно. Нужно было имя, только имя, которое долго звучало бы в голове и от которого все бы преобразились. Леон назвал «Юпитер», Джин Шипучка — «графиню Элизабет Батори», Аллигатор Баркс— «Кан-Си», а потом «Хиу». Все покачали головами в знак того, что это не то. Луиза произнесла первое пришедшее ей в голову имя, кажется «табакерка». Мы слегка подскочили, ус- [183] дышав это слово, так как нам тут же привиделась огромная облачная сфера с равнинами и долинами, воздушными городами и серными реками, где можно было бы странствовать, а потом исчезнуть навсегда. Однако сфера сразу рассеялась, облака раздвинулись, и перед нами предстало холодное пустое пространство. Тогда все снова обратились к поискам. Аллигатор назвал «маленькую Диомеду», Камоа — «альманах», Леон — «Семипалатинск», Пальмито — «Айрарат». Имена следовали уже одно за другим: Рептилия, Луизиана, Рай, Регенсбург, Монако, Малахит, Ксилофон, Пальма Христа, Манганат, Аменертис, Жужелица, Алебастр, Тапи Санчес, Сарагоса, Мун-Дайел, Политеама, Мо, Мацугаока, Телефон, Лонги-Бэй, Солончак, Ча*о, Ласкарис, Мобил, Алискаф, Цвингли. Все эти имена зажигались и быстро гасли, так что завестись по-настоящему не удавалось. Мы по-прежнему были на улице, шли по твердой земле меж твердых стен, среди равнодушной толпы. Найя Найя все это время молчала. Иногда она улыбалась, заслышав странное слово, но по ее виду нельзя было сказать, что сама она думает об имени. Вероятно, она знала, что волшебное сверхъестественное имя, которое потрясает и преображает душу, ищут не так. Потом в какой-то момент она чуть ускорила шаг и оказалась впереди. Мы вышли из города, все молчали, не зная уже, что сказать. Все имена походили друг на друга, они жили недолго, секунду-две, после чего забывались. Меж тем нам попадалось множество строительных площадок, пустырей и тому подобное. Теперь и Найя Найя занялась поисками. Время от времени она останавливалась и глядела кругом, потом сворачивала в другую сторону. Мы довольно долго блуждали по пустырям. И вдруг Найя Найя замерла, обратив свой взгляд через дощатый забор на строительную площадку. Мы тихо подошли и посмотрели туда, куда смотрела она. На площадке стоял большущий бело-синий грузовик, а на нем крупными черными буквами было написано

Волшебное имя застыло на борту грузовика, оно не переставало звучать в воздухе, огромное, вездесущее, полное жизни и силы, оно проникало в наши тела, в наши головы, теснило мысли. Оно чуть ли не парализовывало нас, ослепляло, будто каждой своей буквой метало молнии; на всей стройке мы видели только его. Такое имя невозможно было бы придумать. Оно было единственным, вне всякого [184] сомнения, именно оно управляло всеми другими именами, подчиняло их себе. Его следовало бы написать везде: на городских стенах, асфальте, капотах автомобилей, начертать на крыльях самолетов и корме судов. Нужно, чтобы оно было всюду: на почтовых марках, печатях, в газетных объявлениях и даже на маленьких белых сигаретах. Как будто ни на одном языке земли никогда не было другого имени и потребовалось столько труда и времени, чтобы его найти.

Теперь же, когда оно найдено, мы с ним не расстанемся. Наверно, его надо бы выжечь нам на руках, а вокруг пусть будут точки, волнистые линии, лианы.

Мы надолго замерли у входа на стройку, все смотрели на волшебное слово. Потом мы медленно, не спуская с него глаз, приблизились и наконец вошли в него через бок бело- синего грузовика, как через стену падающей воды. Пройдя сквозь имя, мы почувствовали сильный поток холодного воздуха и, ослепленные ярким светом, закрыли глаза.

Перед нами раскинулась исполинская страна. Травы здесь высокие, как деревья, а камни большие, как горы. Мы с трудом продвигаемся вперед, скользя на комьях глины. Мы не знаем, куда держим путь. Порой дорога идет в гору, и приходится помогать себе руками. Поднимаемся наверх и видим, как меж трав проглядывает, покуда хватает глаз, земля. Линии горизонта нет: вдали все теряется в белой дымке. В проплешинах палит нещадно солнце и земля в широких трещинах, через которые надо перепрыгивать. Дальше мы попадаем в царство влажной тени и дрожим от холода. Кругом расщелины, пропасти, черные ямы. Густая трава мешает идти, и приходится ее изо всех сил раздвигать, остерегаясь листьев, острых, как лезвие клинка. Некоторые травинки толстые, словно стволы деревьев, тут же черный и красный колючий кустарник с шипами, похожими на шпаги. Да, продвигаться вперед в этой стране нелегко, но тут есть удивительные вещи, например пьянящий аромат, который исходит от земли. Тут такие большие цветы, что в их чашечках можно лежать, бабочки тут с огромными крыльями, отливающими фиолетовым, зеленым, синим. Подходишь к подножью дерева и даже не замечаешь его. Лишь подняв голову, видишь ствол, подобный колонне, которая уходит в глубь небес, так высоко, что листва скрывается в облаках. Тут везде дороги: большаки, проложенные муравьями, ложбины, вырытые жуками-навозниками, сверкающие тропинки [185] улиток. Однако почти никого не встречаешь, только иногда промелькнет мимо похожее на автобус, толстое черное насекомое, которое тут же исчезает в переплетениях трав.