Бок о бок с Уайеттом и его людьми, которые работали внутри.

Вчера, когда она проснулась, его уже не было. Обычно она спит чутко, но, должно быть, она была полностью вымотанной и не услышала, как он одевался и уходил. К тому же они не спали почти всю ночь, и время проводили не за неторопливой игрой в карты. Она покраснела, вспомнив, чем они занимались ночью.

Сегодня он приветствовал её кивком головы, вернувшись к своему обычному грубому поведению.

Да, это не было «отвали». У неё есть что сказать ему в конце сегодняшнего дня. Она не какая-нибудь мышь или тряпка, которая будет сидеть сложа руки и терпеть подобное.

Она считала минуты, пока заберут последнего ребенка и все работники разойдутся. Уайетт задержался после того, как оба его парня ушли. Она улыбнулась им обоим, пожелала доброй ночи, потом закрыла за ними дверь и направилась в новое крыло, настроенная на серьезный разговор на тему «как ты обращаешься с женщиной, после того как провел ночь, восхищаясь её телом».

Дверь в будущую игровую комнату была закрыта, чтобы никто из детей не смог туда пробраться. Она открыла её одновременно с Уайеттом.

Он посмотрел на неё сверху вниз. Нахмурился.

— Все ушли? — спросил он.

— Да.

— Вовремя.

Он развернул её в комнату, подальше от сквозняка на стройке, и закрыл дверь. Потом прислонил её к стене коридора и прижался всем телом.

— Я ждал этого весь чёртов день.

Он прижался губами к её рту, стирая весь гнев, который она накопила после того, как он покинул её вчера. Поцелуй был невежественный, страстный и нуждающийся, отзывающийся внизу её живота.

Она таяла в его объятиях, но нашла в себе силы положить руки ему на грудь и нежно оттолкнула его.

Он отстранился, его губы были влажные от поцелуя. Ей хотелось схватить его за волосы и притянуть обратно, но она сдержалась.

— Что всё это значит? — спросила она.

— Поцелуй?

— Да.

Его взгляд переместился на её губы.

— Я думал об этом целый день. Вчера тоже.

— Ты мог провести вчерашний день со мной, вместо того чтобы ускользать из моего дома, пока я сплю.

— Да, об этом. Мне жаль. Я не должен был вот так уходить. Это было глупо и опрометчиво. Я должен был позвонить, но, когда я ушел как засранец... я просто не смог.

Что-то новенькое. Извинения?

— Хорошо.

Он оперся ладонями о стену над её головой.

— Каллиопа, я не очень хорош для всего этого.

— Для чего?

— Для отношений. Женщин. Общения с ними. Я пытаюсь быть лучше, но, вероятно, не буду. Ты должна знать об этом и можешь, если хочешь, изменить свое мнение обо мне.

Её губы изогнулись. Как для извинения, всё это было полным дерьмом, если быть честной. Но она не могла просить большего.

— Всё хорошо, Уайетт. Я понимаю.

Он поднял бровь:

— Всё? Я прощён?

— Всё.

— Слишком просто.

Она засмеялась:

— Не лучшая идея говорить об этом женщине.

Он прислонился лбом к её лбу.

— Дерьмо. Я говорил тебе, что не очень хорош в этом.

Она обхватила его лицо руками.

— Нет, это не так, но, если ты честен со мной, я смогу справиться со всем остальным. Кроме того, ты прекрасно целуешься, и за это прощают много грехов.

— Да? — он наклонился ближе, взялся за петли на её джинсах и развернул её в направлении её кабинета.

Когда они добрались туда, он снова прижал её к стене, снял с неё очки и положил к себе в карман.

Может быть, она старомодна, но ей нравится его пещерное обращение.

— О да.

Он коснулся губами её губ, его дыхание превратилось в горячую ласку, пока его язык прикасался к её нижней губе, а потом, с явным намерением добить её, обнял и притянул к себе. Его губы начали целовать её в полную силу до тех пор, пока она не забыла о вчерашнем. Всё, о чём она могла думать, — так это только о том, что происходит прямо сейчас и о том, что они тут одни и дверь заперта.

Он опустился на пол, притянув её сверху, хотя она и не сопротивлялась, желая продолжить то, на чём они остановились накануне ночью.

— Как-то это неправильно, — сказала она, пока он убирал её волосы с лица.

— Никогда не занималась этим на работе?

Она усмехнулась:

— Я работаю в дневном центре. Тут не много горячих парней, объявляющих охоту на меня.

Он расстегнул пуговицу на её джинсах и опустил молнию.

— Это плохо. Они должны были выстроиться в очередь перед дверью.

И тут же компенсировал неуклюжесть своих ранее произнесенных слов. По её телу разлилось тепло, вероятно, связанное с тем, как он ласкал её и притрагивался к ней. Он снял её теннисные туфли, потом стянул джинсы и трусики.

К тому времени, как он снял её рубашку и лифчик и избавился от своей собственной одежды, она начала хихикать. Уайетт нахмурился.

— Это не повод для шуток, — сказал он.

— Я никогда раньше не оказывалась голой на работе.

Он вытащил презерватив из кармана своих джинсов.

— Тебе надо практиковать это чаще.

Она повернулась в его сторону:

— Ох? У тебя есть такая привычка?

— Да. Я всё время разгуливаю по стройке нагишом. Разве ты не видела меня в новостях?

Она обхватила его за плечи:

— Осторожнее, Уайетт, а то я подумаю, что у тебя есть чувство юмора.

— Не волнуйся. Оно показывается нечасто.

Он посадил её сверху себя и потянулся к её груди, и весь смех испарился, когда она наклонила голову и потеряла себя в волшебстве его рук.

Уайетт не собирался делать этого. Всё, чего он хотел сегодня, — это поговорить с Каллиопой, застать её одну, чтобы он смог извиниться за то, что повёл себя, как осёл, когда сбежал вчера. Но, когда она открыла дверь, разъярённая и раздражённая, а совсем не грустная, он, увидев её такой, забыл всё, что хотел сказать.

Гнев был ей к лицу, её щеки раскраснелись, а глаза поблёскивали.

Единственное, чего ему хотелось, — поцеловать и обнять её.

Хорошо, может быть, это было его навязчивой мыслью с тех пор, как он вчера ушел из её дома.

Но теперь она сидела на нём верхом, обнажённая. Он даже не знал, видел ли он когда-либо что-то столь же прекрасное, как её тело, сочный и яркий румянец, появившийся от возбуждения, когда она запрокинула голову, а он ласкал и дразнил её соски большим пальцем.

Она покачивалась на нём, заставляя его впадать в бесконечную агонию, — в ту, которая доставляет удовольствие. Погрузившись в неё, он установил с ней связь самым что ни на есть первобытным образом, притягивал её к себе, чтобы взять сосок в рот, прикоснуться к ней внизу, чтобы она смогла ощутить то, что чувствовал он.

Ему нравилось, как она реагирует, как смотрит на него, и он знал, что она связана с ним так же, как и он с ней. Каллиопа цепко сжимала его плечи, когда двигалась на нём, поднимаясь и опускаясь, а когда достигла оргазма, удерживала эту связь, впившись в него ногтями; её глаза расширились, и она крепче сжала его. Он положил ладонь ей на шею и устремился вместе с ней в полёт, теряя себя в её глубинах.

Какая-то часть него не была к этому готова... к этой связи, которую он ощутил между ними. В последний раз женщиной, к которой он привязался, была Кассандра. И это кончилось не слишком хорошо.

Каллиопа была словно ураган, дикий и непокорный. Он не был уверен, что сможет приручить её, но ему хотелось посмотреть, что она ещё выкинет, и прямо сейчас он просто не мог сопротивляться ей. Она была красивой, она немного пугала, но он не мог уйти от неё.

— Я проголодалась, — сказала Каллиопа, отстраняясь от него, чтобы взглянуть ему в глаза. — Ты любишь пиццу?

Он усмехнулся:

— Звучит неплохо.

— Как насчёт «Риззони»?

— А может, пойдём к тебе и закажем на дом? Чем меньше одежды, тем лучше.

Она лукаво взглянула:

— Опасно кушать пиццу голышом.

— Я люблю рисковать.

Она слезла с него и стала подбирать свою одежду.

— Ты в деле, но поторопись. Я жутко хочу есть после секса.

Он схватил свои джинсы.