А может, она ошибается, и Ричард, не забывший обиды и позора, из-за которых отправился на Восток, решил отыграться на Джоанне! Неужели он хочет отомстить сестре графини? Габриэла не могла в это поверить. Что-то говорило ей, что этого не может быть.

В любом случае надо постараться убедить Джоанну совсем простить его, а если она не может, то пусть избавится от своего горя, иначе она скоро обозлится на весь мир и состарится раньше времени.

Потом, когда леди Габриэла помогла ей раздеться и укрыла ее, Джоанна долго лежала без сна, несмотря на все мучительные переживания прошедшего дня. А вдруг Габриэла окажется права, и принцесса Элеонора, никому не расскажет о том, что она видела в коридоре? Ну и что? Ричард Кингслир ведь все равно останется при дворе. Пока нет войны, он будет тут, и она всегда будет помнить, как поддалась ему. Как она могла? Король его любит, особенно после того как он спас ему жизнь. Не пойдет же она жаловаться ему на его поцелуи или на то, что он обвинил ее в распутстве! Так она крутилась-вертелась до утра, думая то об одном, то о другом...

Что же он хотел сказать еще? «Она не...» Что Алисия «не»? Какую тайну хранит в себе этот рыцарь? Она непременно должна узнать ее. Нет, он не захочет ничего ей сказать. Она представила, как будет пытать и мучить его, пока он не откроет ей свою тайну. Хотя ей понравилось воображать его в цепях и отданным на ее милость, Джоанна хорошо знала, что никому никогда не сможет причинить боль. Да, хорошо бы стать колдуньей и сварить такое зелье, которое всех заставит говорить только правду!

Глупые мечты! Единственный способ узнать все – это возвратиться в Уиллоуби. Барон не захотел говорить с ней после смерти Алисии. Он послал к ней слугу, который сообщил, что ей приготовлено место в королевском доме до тех пор, пока она не найдет себе мужа. Может, он оправился со временем и ему будет уже не так больно видеть сестру своей жены. Барон должен знать, на что намекнул Ричард Кингслир, и, вероятно, расскажет ей.

Надо будет ей попросить отпуск. Но король и королева вряд ли отпустят ее, если она не придумает что-нибудь убедительное. Джоанна смотрела на огненный язычок свечи и размышляла, что бы ей сказать такое, отчего ей сразу разрешат покинуть двор и отправиться к барону. В конце концов она придумала и, улыбнувшись, мгновенно заснула.

Джоанна бы очень удивилась, если бы узнала, что Ричард Кингслир тоже не спал почти всю ночь.

Он не мог забыть ее нежные губы и упругие груди под мягким шелком и стонал, с трудом подавляя вспыхивавшее желание. Господи, ну почему ей обязательно надо было быть сестрой Алисии?

Лучше уж ему вспомнить, как все закончилось с ее сестрой!

А что вспоминать, он и так не забыл, словно это случилось вчера, как его позвали к королю Генриху, отцу Эдуарда. Слух о том, что графиня Уиллоуби умерла при родах, быстро достиг двора, и никто бы не обратил на него внимания, настолько это было явлением обычным, если бы молодая женщина не отдала Богу душу, назвав сначала имя своего совратителя, юного оруженосца своего супруга.

Генрих III был добрым семьянином не в отца, печальной памяти короля Иоанна, и о людях судил тоже не как отец. Он верил в святость брака и ни на секунду не усомнился в достоверности истории о совращении Алисии де Уиллоуби. «Я тоже не стал его разубеждать», – вспомнил Ричард. Гордыня заела, да и обидно было, что барон выставил его, даже не поговорив. Барону нужен был козел отпущения. Его жена уже поплатилась за свое распутство, и никто не подходил для роли лучше, чем любимый оруженосец, оказавшийся ее последним по счету любовником.

Глядя в потолок, Ричард размышлял о том, сколько в нем было тогда гордыни. Он ничего не сказал содрогнувшемуся от негодования королю Генриху, разве лишь повторил уже известную сказку для толпившихся в большой зале придворных, и за это был отправлен сопровождать принца Эдуарда в крестовом походе на Восток, где они должны были вместе с королем Людовиком сражаться против неверных.

Королю Генриху было безразлично, что вдовая мать Ричарда Кингслира остается совсем одна в замке с сенешалем и кучкой воинов, что его позор разобьет ей сердце и она умрет, не дождавшись его.

Распутство Алисии и предательство барона Уиллоуби ожесточили его сердце, и с тех пор он никому не доверял, разве лишь Эдуарду, который стал королем после смерти своего отца, случившейся, когда он еще был на пути к дому. Нет, больше он ни одной женщине не позволит причинить ему боль.

Сражения в пустыне вместе с Эдуардом и трудности, выпавшие на его долю после поражения, закалили Ричарда Кингслира, который вернулся в Англию рыцарем, прожженым сирийским солнцем, высоким и крепким – не то что раньше. Он побывал в своем замке, нашел там все в полном порядке благодаря заботам верного сенешаля и, посетив могилу матери, отправился в Виндзор. Он не знал, чего ждет от придворной жизни, но в Кингслире ему было тоскливо без единой родной души.

Ричард подумал, что не надо было обвинять Джоанну в распутстве. Но ведь он только защищался. Она так допекла его, что он чуть не проговорился. А девушка невинна. Он готов поклясться своей жизнью, что никогда раньше никто не ласкал ее, как он сегодня, и она в первый раз испытала страстное самозабвение... Зачем обременять ее тем, что он сам бы хотел забыть? Да и не поверит она, если он расскажет ей о неразборчивости Алисии. Пусть думает, что она умерла, соблазненная им. Нет, она никогда не узнает, отчего в самом деле умерла Алисия. Вместе с ребенком...

Джоанне удалось добиться аудиенции у королевы Элеоноры, во время которой за принцессой согласилась присмотреть леди Габриэла. Спала она всего пару часов, но чувствовала себя бодрой, как никогда.

Когда ее провели в покои королевы, Джоанна удивилась, увидев там короля Эдуарда. Для того, что она задумала, лучше было говорить с королевой наедине, но выбирать не приходилось, и она бросилась вперед очертя голову.

Поднявшись после глубокого реверанса, Джоанна с удовольствием подумала, что не зря принарядилась. На ней было нижнее платье цвета бордо и верхнее узорчатое, отделанное по краю золотом. Волосы она причесала гладко и разделила их посередине пробором, чуть заметным под вуалью из батиста, которую удерживал золотой венец.

– Что случилось, леди Джоанна? Моя дочь плохо себя ведет сегодня? – спросила королева Элеонора с одобряющей улыбкой.

Несмотря на тридцать лет и троих детей, она не потеряла своей южной привлекательности и выглядела прекрасно даже на фоне золотоволосого Эдуарда.

– Нет, ваша милость, принцесса хорошо себя ведет. Если позволите, я пришла просить о себе. А принцесса Элеонора сейчас с леди Габриэлой учит испанский.

Королева метнула довольный взгляд в сторону мужа. Для их дочери было важно как следует знать язык матери, ибо они рассчитывали когда-нибудь выдать ее замуж за арагонского короля.

Жестом королева попросила ее продолжать. – Отпустите меня, ваша милость. Господь приказал мне отправиться в паломничество, чтобы я могла помолиться в Уолсингеме Святой Деве Заступнице о душе моей усопшей сестры.

Свою просьбу Джоанна адресовала как бы королеве, поскольку Элеонора распоряжалась жизнью королевского дома, однако взгляд ее был устремлен на Эдуарда.

В нем было шесть футов роста, и за длинные ноги его прозвали «Длинноногий», но не только поэтому король из рода Плантагенетов славился своей красотой. У него были великолепные золотистые волосы, наследный знак Плантагенетов, которые только-только в его тридцать пять лет начинали седеть, и красивые голубые глаза.

– Паломничество? Похвальное желание, леди Джоанна, тем более что на дворе весна. Однако мы только что говорили с королем о вас. Хотите узнать, что он сказал?

Удивленная Джоанна подняла глаза на Эдуарда и увидела, что он, прищурившись, внимательно разглядывает ее. Что он мог о ней говорить? Первой мыслью Джоанны было, что принцесса Элеонора все-таки разболтала родителям о том, как она целовалась с Ричардом Кингслиром. Однако этого не могло быть. Девочка еще не покидала детскую. Неужели Эдуард заметил на щеке Ричарда след от удара хлыстом и собирается сделать ей выговор?