— Мы их еще не встретили… Они готовятся…

— Молчи, старая безумица, еще накличешь беду, — перебила ее Гертруда.

— Да, вот будет забава… это смешно… У меня золотой крестик на шее… а другой в руке, я вырезала его ножницами из кожи… Взгляните… Повсюду кресты… Нужно, чтобы непременно крест… Нужно хорошенько уснуть.

— Да заткнешься ты или нет? — воскликнула Гертруда и отвесила сестре оплеуху.

— Ладно… ладно… но они тебя тоже ударят, я вижу, они прячутся…

Тропинка, вначале довольно ухабистая, привела к плоскогорью, образованному скалами на западной стороне острова — более высокими, но не такими иззубренными и неровными. Деревья здесь попадались реже, дубы изогнулись от постоянного ветра с моря.

— Мы подходим к песчаной равнине, которую тут называют Черными Песками, — сообщила Клеманс Аршиньа. — Они живут там.

Вероника снова пожала плечами:

— Откуда вы знаете?

— Мы знаем больше других, — ответила Гертруда. — Недаром нас зовут колдуньями. Даже Магеннок — уж он-то в этом толк понимал — советовался с нами насчет всяких целебных снадобий, камней, приносящих счастье, трав, которые собирают в Иванов день…

— Полынь, вербена, — улыбнулась безумная. — Их нужно собирать на закате.

— Известны нам и древние предания, — продолжала Гертруда. — Мы знаем все, о чем говорилось на острове сотни лет назад, например, что тут под землей есть целый город с улицами, где они жили когда-то. Да и сейчас живут. Я сама видела, говорю вам.

Вероника промолчала.

— Да, мы с сестрами видели одного. Дважды, на шестой день после июньского полнолуния. Он был весь в белом. Забрался на Большой Дуб и срезал там священную омелу золотым ножом. Золото так и сияло в лунном свете… Я видела его, правда. Другие тоже… И он там не один. Их много осталось с давних времен, они стерегут сокровище. Да, да, верно вам говорю, сокровище! Это вроде какой-то чудесный камень: если до него дотронуться, умрешь, а если на него положить мертвеца, труп оживет. Это все правда, нам говорил Магеннок, сущая правда. А они издавна стерегут этот камень, Божий Камень. И в этом году они должны принести всех нас в жертву, да, всех… Тридцать трупов в тридцати гробах…

— Четыре женщины на четырех крестах, — пропела безумная.

— И это не за горами. Шестой день после полнолуния уже близок. Нам нужно уехать до того, как они влезут на Большой Дуб за омелой. Его как раз отсюда видно, в леске перед мостом. Он там выше остальных деревьев.

— Они прячутся сзади, — повернувшись в тачке, проговорила сумасшедшая. — Они нас поджидают.

— Да будет тебе, не вертись… Ну как? Видите Большой Дуб? Вон там, за теми песками? Он гораздо, гораздо…

Не докончив фразы, старуха бросила тачку.

Клеманс спросила:

— Ну что там еще? Что с тобой?

— Я видела… — пролепетала Гертруда. — Видела что-то белое, оно шевелилось.

— Что-то белое? Да ты что? Разве они показываются при свете дня? Тебе померещилось.

Несколько секунд сестры пристально смотрели вдаль, потом снова тронулись в путь. Большой Дуб вскоре пропал из виду.

Песчаная равнина, по которой они шли, была уныла и бугриста, на ней ровными рядами лежали плоские камни, напоминавшие могильные плиты.

— Это их кладбище, — прошептала Гертруда.

Дальше они двигались молча. Гертруда то и дело останавливалась передохнуть, так как толкать тачку у Клеманс не было сил. Обе едва держались на ногах и время от времени беспокойно озирались.

Миновав лощину, путницы вышли на тропинку, по которой Онорина в первый день вела Веронику, и углубились в лесок перед мостом.

По все возраставшему волнению сестер Аршиньа Вероника сразу поняла, что они приближаются к Большому Дубу, и через несколько секунд увидела его: более могучий, чем другие, он стоял немного особняком, на пьедестале из земли и корней. Невозможно было удержаться от мысли, что за столь внушительным стволом может спрятаться множество людей и что они в самом деле там прячутся.

Несмотря на страх, сестры прибавили шагу, но на роковое дерево старались не смотреть.

Наконец оно осталось позади. Вероника перевела дух. Опасность миновала, и молодая женщина собралась уже поднять на смех сестер Аршиньа, как одна из них, Клеманс, резко повернулась на месте и со стоном рухнула как подкошенная.

В тот же миг на землю упал какой-то предмет, ударивший ее в спину. Это был топор, каменный топор.

— Громовая стрела! Громовая стрела! — воскликнула Гертруда.

Несколько секунд она стояла, задрав голову, словно вспомнила живучее народное поверье и решила, что топор этот родился из грома и прилетел с неба.

Но в этот миг безумная, вылезшая тем временем из тачки, подскочила и свалилась головой вперед, а в воздухе что-то просвистело. Сумасшедшая корчилась на земле от боли. Гертруда и Вероника увидели торчащую у нее из плеча стрелу, которая еще дрожала.

Завыв, Гертруда бросилась бежать.

Вероника заколебалась. Клеманс и ее сестра катались по земле. Безумица бормотала:

— За дубом! Они там прячутся… я видела.

А Клеманс стонала:

— На помощь! Помогите! Унесите меня. Я боюсь.

Внезапно в воздухе просвистела еще одна стрела и пропала вдалеке.

Вероника пустилась со всех ног, добежала до опушки и помчалась по склону, спускавшемуся к мосту.

Она летела не чуя под собою ног, гонимая не только ужасом, кстати, вполне объяснимым, но и страстным желанием найти какое-нибудь оружие и защитить себя. Она вспомнила, что в отцовском кабинете видела застекленный ящик с ружьями и пистолетами, на которых — явно из-за Франсуа — висели таблички «заряжено»; вот до этого-то оружия ей и хотелось добраться, чтобы дать отпор врагу. Она даже не оборачивалась. Ей не хотелось знать, преследует ее кто-то или нет. Она стремилась к цели, единственной цели, в которой был хоть какой-то смысл.

Легкая на ногу и подвижная, Вероника скоро догнала Гертруду.

Та, задыхаясь, бросила:

— Мост… Нужно сжечь… Бензин там…

Вероника не ответила. С уничтожением моста она могла подождать, это было ей даже теперь не с руки: ей хотелось как можно скорее схватить ружье и стать лицом к лицу с врагом.

Однако едва они достигли моста, как Гертруда вдруг сделала пируэт и чуть было не свалилась в пропасть. Из поясницы у нее торчала стрела.

— Сюда, сюда, — выдохнула она. — Не оставляйте меня.

— Я вернусь, — ответила Вероника, которая не заметила стрелы и подумала, что старуха просто оступилась. — Я вернусь и принесу два ружья, вы мне поможете.

Вероника рассудила, что, вооружившись, они вернутся в лес и придут на помощь другим сестрам. Поэтому, еще прибавив шагу, она перебежала через мост, добралась до стен усадьбы, пересекла лужайку и поднялась в кабинет отца. Там она немного перевела дух, схватила ружья и двинулась обратно, но уже медленнее — так сильно билось у нее сердце.

Вероника удивилась, что Гертруды нигде не видно. Она окликнула ее. Молчание. И только после этого ей пришло в голову, что бретонка, так же как и ее сестры, могла быть ранена.

Она бросилась назад. Но едва завидев мост, Вероника, несмотря на гул в ушах, услышала пронзительные крики, а когда показался крутой косогор, ведущий к лесу Большого Дуба, ее взору предстало…

То, что предстало взору Вероники, когда она подошла к мосту, буквально пригвоздило ее к месту. По ту сторону пропасти Гертруда каталась по земле, билась, хватаясь за корни, цепляясь скрюченными пальцами за землю и траву, и вместе с тем медленно вползала на склон — медленно и неотвратимо.

Тут Вероника поняла, что предплечья и пояс несчастной охватывает веревка, которую тянут наверх чьи-то невидимые руки; женщина напоминала связанную и беспомощную добычу охотника.

Вероника вскинула ружье к плечу. Но куда целиться? Где враг, с которым нужно сражаться? Он прятался то ли среди деревьев, то ли за камнями, которые венчали холм, словно крепостную стену.

Гертруда уже скользила между этими деревьями и камнями. Она больше не кричала — должно быть, обессилела или потеряла сознание. Через несколько мгновений бретонка скрылась из виду.