– Мне пора идти. Спокойной ночи. Генри.

– Спокойной ночи, Мэри.

Она замерла. В коридоре было темно, и я лишь смутно видел в полумраке белый овал ее лица.

– Спасибо, – тихо произнесла она. Потом поцеловала меня в щеку и скрылась.

Какое-то время я стоял возле закрытой двери. Волшебство ночи почти растаяло с ее исчезновением, и мной вновь завладели мысли о грядущих опасностях. Я отправился на поиски Рузского. Он мог, по крайней мере, рассказать мне о Екатеринбурге и отвлечь меня от мрачных и пугающих мыслей. Однако француз спал, заливисто похрапывая.

Я тоже улегся на постель и попытался уснуть. Ничего не вышло. Однако усталость взяла свое, и я сам не заметил, как задремал. Проснулся я, когда заскрежетали тормоза.

А ведь я приказал, чтобы мы ехали до Екатеринбурга без остановки! Поезд же почему-то остановился в Тюмени. Пока я яростно тер глаза, в вагон ввалился десяток солдат. Я узнал их – это были екатеринбуржцы из тобольского гарнизона.

Они тоже меня узнали. Не успел я пошевелиться, как один из них ткнул мне в ребра пистолетом и рявкнул:

– Комиссар Яковлев, вы арестованы!

– По чьему приказу?

– По приказу Уральского Совета.

Я завел свою ритуальную песню про Москву, Центральный Исполнительный Комитет, про смерть, угрожавшую каждому, кто встанет на моем пути, и так далее.

– Расскажешь все это на суде! – оборвали меня.

После чего меня толкнули обратно в купе и захлопнули дверь.

Таким образом, в Екатеринбург я прибыл под арестом. Едва поезд остановился на вокзале, как дверь открылась, и меня выволокли в коридор. Я увидел на перроне улюлюкающую толпу. Чернь вопила: «Тащи его сюда! Повесить немецкую суку! Покажите нам Кровавого Николашку!» Зрелище было поистине устрашающее.

Тут мой бородатый конвоир отпихнул меня в сторону, и я увидел, как по коридору следует императорская семья. Николай шел первым с чемоданом в руке. Его лицо было насуплено.

К черту осторожность, подумал я и вытянулся по стойке «смирно».

Николай остановился и взглянул на меня.

– Я сообщу об этом в Москву. Они непременно вмешаются, государь.

Лицо царя потемнело, он кинул на меня взгляд, полный ненависти.

– Нас арестовали, и все из-за тебя, подлый предатель, – процедил он и прошел мимо. Напоследок бросил мне через плечо: – Ты погубил нас всех!

Впоследствии город переименовали. Екатеринбург был основан Петром Великим, который дал городу имя своей супруги. Теперь же город называется Свердловском, в честь Янкеля Свердлова. Какая историческая насмешка!

Да, в честь того самого Свердлова, который отправил меня в Тобольск, дал мне имя «Яковлев», подписал мандат, предписывавший каждому оказывать мне всемерную помощь.

Уральцы плевали на подпись Свердлова. При упоминании его имени они хохотали в открытую. Имена Ленина и Троцкого тоже не произвели на них ни малейшего впечатления. Да, времена явно переменились...

Меня поместили в тюрьму, причем самую настоящую – с толстыми каменными стенами и железными дверями. Вскоре дверь камеры распахнулась и внутрь вошли двое. Этих людей я видел впервые.

Я сидел прямо на полу, ибо в камере не было ни койки, ни стула. Вскочив на ноги, я гневно воскликнул:

– Как вы смеете!

Один из них был похож на преуспевающего клерка: упитанный, с темными усиками, в слегка помятом костюме.

– Как мы смеем? – переспросил он. – Уральский Совет поступает так, как считает нужным. У нас есть все полномочия.

– А у Свердлова их нет? – взвился я. – И у Ленина тоже? Вы считаете, что их действия противозаконны? Назовите мне ваши имена, я доложу о вас руководству.

«Клерк» окинул меня злобным взглядом.

– Я Александр Белобородов, председатель Уральского Совета, законного правительства всей Уральской области. А товарищ Голощекин – член нашего Совета.

– Я прибыл сюда по прямому указанию главы Советского государства! – заявил я и предъявил свой мандат.

– Для того чтобы освободить Николая Кровавого? – заметил Голощекин.

Этот был очень мало похож на своего товарища – худой, нервный, стремительный.

– Вы и сами знаете, что тут затевается. Грязная сделка с немцами. И все потому, что царица родом из Германии. – Голощекин придвинулся ко мне. – Что, не так?

Я накинулся на него еще пуще:

– Откуда я знаю, что затевает Москва? Я всего лишь выполняю приказ. Может быть, Москва действительно опасается германской армии. Та подступила слишком близко. Мне приказано доставить всю семью Романовых в Москву. Дальнейшее мне неизвестно. Возможно, их отдадут под суд, возможно, передадут немцам. Пусть хоть в Африку сошлют, какое мне дело!

– А вы-то сами как считаете? – вкрадчиво спросил Белобородой.

– В каком смысле?

– Как, по-вашему, с ними следует поступить?

Я задумался. Следовало соблюдать осторожность. Я отлично понимал, что эта парочка отправит меня на тот свет и не почешется. Им явно хотелось продемонстрировать Москве, какие они независимые.

– По-моему? – переспросил я. – Я бы устроил над ними открытый процесс. Доказательств предостаточно. Но решать не мне.

– Да, решать буду я, – сказал Белобородов. Его круглая физиономия раскраснелась, хотя в камере было холодно.

Я покачал головой:

– Почему вы? На каком основании? Кто у нас народный комиссар по народным делам – вы или товарищ Троцкий? Вы просто прикончите их из мести, вот и все.

– Да! – воскликнули оба в один голос.

– Я ненавижу эту проклятую немку! – взорвался Голощекин. – Сколько людских жизней на ее совести!

– А ты хочешь увеличить их количество?! – столь же яростно вскинулся я. – Она германская принцесса! Если ее жизнь – цена за мир, что нам остается делать? Взамен мы спасем тысячи жизней наших солдат! Или черт с ними, пусть погибают, потому что товарищ Голощекин желает отомстить, так? Ты-то тут в безопасности, до немецкой армии тысячи верст!

Голощекин захлебнулся от негодования, а я обернулся к Белобородову:

– Вы что, считаете меня предателем?

– Возможно, – с тихой угрозой ответил председатель Уральского Совета.

– И Свердлов, по-вашему, тоже предатель? И Ленин? Если они не предатели, то и я тоже. Вот подпись, смотрите!

– Откуда я знаю, вдруг она поддельная?

– А вы пошлите в Москву запрос по телеграфу. Ведь здесь у вас есть телеграф, не так ли?

– На пушку берет, – сказал Голощекин.

– Да? Так пошлите телеграмму в Москву, чего проще!

Я не знаю, послали они запрос в Москву или нет. Мои визитеры вскоре ушли, захлопнув за собой железную дверь, и я остался в зловонной камере один, сам не свой от отчаяния. Я совершил массу ошибок. И вот я сижу в тюрьме, и такая же участь постигла императорскую чету и великую княжну. И это я виноват в том, что они попали в лапы своих лютых врагов. Неудивительно, что царь счел меня изменником.

Невидящим взглядом я смотрел на каменный пол и думал, думал, думал. Где же Рузский? Перспектива попасть в Екатеринбург его вовсе не пугала. Еще бы, ведь он был таким же членом Совета, как Голощекин и Белобородов.

Где же он сейчас, в самом деле? Этот человек был загадкой: то фанатик, то какой-то секретный агент. И к тому же еще и не русский, а француз! Как он тогда сказал? «Я служу различным интересам», или что-то в этом роде. И еще он сказал: «Я помогу вам, ведь вы нуждаетесь в помощи». Кроме того, он знал, что я должен разыскать в Сибири некоего человека.

Как все это понимать? Рузский был прав. Мне действительно было поручено разыскать в Тобольске человека по имени Бронар, который мог мне помочь. Эта информация содержалась в инструкции, которую мне вручил Бэзил Захаров.

А Захаров, если верить прессе, был Главным Торговцем Смертью.

«Я служу различным интересам». Значит, Рузский, или Бронар, или как там его на самом деле, работал на Захарова – в этом я уже не сомневался. Но что он здесь делает? Как получилось, что капиталистическая акула Захаров имеет в одном из сибирских городских Советов своего человека? Теперь-то я знаю, что для Захарова нет ничего невозможного. Уверен, что, когда я попаду в мир иной, обнаружу агентов Захарова и в сонме ангелов. И уж тем более среди чертей в преисподней. Сейчас, много лет спустя, этот человек все еще кажется мне поразительным. А уж тогда, в восемнадцатом, я просто отказывался верить в его сверхъестественные возможности. В ту ночь, в камере, мои мысли, разумеется, так далеко не заходили. Тянулись часы. Потом железная дверь вновь открылась. Появился мрачный Голощекин. Сначала я подумал, что он пришел один, но следом появился Рузский со своей обычной ухмылкой на губах. Я вскочил на ноги.