– Лунный свет может придавать такую невинность зеленым глазам. – Кончики его пальцев прошлись по блестящему мокрому следу еще не полностью высохших капель шампанского на ее груди. – Играете, мадам. В игру, в которой приз не золото, а великолепный символ страсти, мерцающий на коже женщины.

– Сожалею, но вам придется удовлетвориться блеском вина. – Элеонора отступила вне досягаемости его рук и подошла к двери в зал. – Но, без сомнения, это достаточно похоже.

Хотя Ахилл остался на балконе, через дверь он видел мелькание очаровательной ненапудренной головки мадьярской графини, когда па танца проносили ее мимо.

«Необычная красота, – подумал он. – Такие женщины редкость». Она к тому же обладала интригующей красотой, а это встречалось еще реже. Ахилл прислонился к балюстраде, скрестив ноги. Он не был уверен, что верит в подобную исключительность.

Конечно, у нее есть все для достижения успеха. Сообразительность, чтобы выжить в салонах, проворные ножки для неожиданного танца и – Ахилл был готов побиться об заклад – умение играть в карты, и чувствовать себя уверенно за игровым столом.

Ахилл увидел, что партнер Элеоноры подвел ее к дверям, когда танец закончился. Кавалер элегантно поклонился и, судя по жесту, предложил ей еще игристого. Элеонора отрицательно покачала головой, потом с обаятельной улыбкой легким касанием веера к его руке отослала.

Ахилл почти пошел к ней. Он знал, что произойдет дальше. Это было такой же существенной частью любовной игры, как практическое разучивание любых танцевальных движений. Она начнет искать в толпе другого подходящего партнера. Будет изучать его одежду: достаточно ли она дорога, чтобы свидетельствовать о богатстве? Достаточно ли элегантна, чтобы говорить о положении?

Элеонора стояла одна, вне смеющейся, флиртующей толпы, лениво играя цветами оранжерейного апельсинового дерева. Ахилл нахмурился. Вместо разглядывания мужчин Элеонора смотрела на свою руку и легкими прикосновениями расправляла лепестки белого бархатного цветка. Она поднесла пахнущий цветок к лицу, закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

На ее губах заиграла мягкая улыбка. На мгновение ее собственные мысли преобразили тщательно удерживаемую светскую маску. Ахилл почувствовал, как напрягся его живот. Лицо Элеоноры, словно зеркало, отражало хранимые в памяти чувства, смех… удовольствие…

Потом маска вернулась. Элеонора бросила на двери порывистый виноватый взгляд. Ахилл знал, что дрожащий свет свечей скрывает его от ее взора. Кроме того, Элеонора уронила цветы апельсинового дерева и быстро отвернулась. Она нервно вертела веер, бросила еще один быстрый беспокойный взгляд на двери и начала вежливо, но целенаправленно пробираться сквозь толпу.

Возможно, было бы любопытно убедиться в ее исключительности, по крайней мере, до тех пор, пока не приедет курьер с его назначением.

Ахилл через дверь проследил взглядом за черноволосой графиней в толпе. Она была красивой. И интригующей. В нем мелькнул призрак надежды, что, может быть, однажды он постигнет глубину женской страсти. Но он тут же отбросил эту глупую мысль, как всего лишь след своих мальчишеских фантазий.

К дверям подошел слуга, тщательно заученной походкой вошел на балкон и поклонился Ахиллу.

– Прошу прощения, месье. Но месье Дюпейре просит вас пройти в игорную комнату.

Ахилл махнул рукой в знак того, что понял, и спросил:

– Увидеть, как он проигрался в пух и прах или много выиграл? – Затем выпрямился, зная, что ответа не получит. – Скажи ему, что ты точно выполнил поручение.

– Месье?.. – неуверенно начал слуга, затем откашлялся и снова поклонился. – Как вам угодно, месье.

Снова оставшись в одиночестве после ухода слуги, Ахилл закрыл глаза от мерцания свечей, пробивающегося сквозь стекла двери. Он изнывал от скуки. Почти год прошел с той ночи в Париже, а он еще не освободился от мыслей о ней. Он приехал в замок де Жемо, чтобы попытаться избавиться от воспоминаний, но в том темном месте, совсем не похожем на светлый и веселый замок Дюпейре, он только приумножил свои грехи.

Ахилл вздохнул и напряг правую руку. Там, около плеча… и сейчас гнездилась немая боль от раны, полученной в Жемо, словно отзвук его мучительного оскорбления. Быть пойманным, как мальчишка… Он отбросил воспоминания. Жемо был ошибкой.

Ахилл подумал о графине. Было ли глупостью обратить на нее внимание? Не имеет значения. Возможно, он решил, что она развлечет его, но существует поле боя, которое прогонит внутреннюю скуку, грозящую поглотить его; свое спасение он найдет на поле брани. Он понял это еще в юности.

Ахилл прошел через танцевальный зал в игорную комнату. Стены комнаты были обиты ярко-красным шелком, бросавшим блики на нервно-возбужденные и без того красные от излишне выпитого вина лица. Ахилл собирался извиниться, но, оказавшись за спиной пожилого маркиза Дюпейре, когда тот выиграл еще одну партию у сплетника Виньи, заметил более достойную внимания игру. За Виньи через дверной проем можно было видеть графиню Баттяни, сидевшую в покрытом позолотой кресле и любезно болтающую с хозяйкой дома, женой Дюпейре.

Виньи громко выругался, проклиная плохую карту. Графиня Баттяни подняла глаза на шум. Ее взгляд встретился со взглядом Ахилла, но она отвернулась, не показав, что заметила его. Ахилл удивился подобной надуманной холодности.

К Элеоноре подошел какой-то мужчина, Ахилл не узнал его, и когда Элеонора, быстро улыбнувшись и качнув золотисто-каштановыми кудрями, отклонила приглашение потанцевать, даже не стал копаться в памяти, чтобы вспомнить его имя, поскольку предложение было отклонено, личность мужчины не имела значения.

Она, казалось, почти во всех отношениях полностью контролировала себя, но что-то в манере обмахиваться веером заставляло Ахилла думать, что она не совсем спокойна. У одной из дверей послышался шум.

Дюпейре с фырканьем бросил перед ним свои карты на стол.

– Вы раздражаете меня, Виньи. Вы играете, как самый неумелый гасконский молокосос. – Дюпейре сгреб свой выигрыш. – Что с вами случилось?

Виньи бросил взгляд на Ахилла, затем его глаза быстро вернулись к картам. Он нервно пожал плечами.

– Я устал, месье. Только и всего.

– Вы становитесь очень нелюбезным, – недовольно произнес Дюпейре.

Ахилл, кивнув в сторону Виньи, сказал:

– Месье маркиз предпочитает, чтобы вы проигрывали более умело.

В шуме смеха за спиной Виньи не спеша встал человек. Смех прекратился. Правая рука Ахилла начала сама по себе сжиматься в кулак. Этот человек должен был умереть в ту ночь в Париже вместе с остальными.

Мужчина сделал притворный поклон в сторону Ахилла, отходя в сторону так, чтобы казалось, что он предназначается Дюпейре.

– Поскольку Виньи не угодил, возможно, маркизу Дюпейре будет угодно посмотреть настоящую игру, – произнес мужчина.

– Рашан, – с неприязнью ответил Дюпейре, – вас сюда не приглашали.

– Безусловно, по недосмотру.

Дюпейре посмотрел на Ахилла, затем вновь взглянул на Рашана.

– Я не хочу неприятностей.

Маркиз де Рашан пожал плечами.

– Что может случиться в таком скромном загородном поместье? – Его глаза встретились с глазами Ахилла. – Сейчас в Париже…

– Вы сейчас не в Париже, – прервал его Ахилл. – Вы значительно восточнее.

– Д'Ажене, будьте добры, немного повежливее, – отозвался Рашан с фальшивой учтивостью. – Сам король считает совершенно правильным, что я приехал сюда, чтобы возобновить нашу… прерванную… игру. Разумеется, вы не будете возражать против этого?

– Против этого я не возражаю. Я возражаю против вашего присутствия.

Повисло гнетущее молчание. Виньи сидел бледный. Дюпейре нервно перебирал карты. В глазах Рашана Ахилл увидел пламя ярости и ненависти и почувствовал прилив удовлетворения.

– Именно я должен… – начал Рашан, а потом разочаровал Ахилла тем, что запнулся, когда осторожность и страх появились в его глазах. Пожав плечами, с натянутой улыбкой Рашан сказал: – Я хотел бы закончить нашу игру, Д'Ажене.