Но воспитание это было своеобразным. Для Крутикова мечтой было попасть на зону, его прельщала блатная романтика, в таком же духе он воспитывал и братьев, которые нередко увивались за старшими пацанами. Так что вырастут, похоже, такими же оболтусами, что и старший брат.

Оставались еще Витька Мухин — он же Муха, и Жека (Сява) Путин. Муха был моим одноклассником и соседом по коммуналке, тоже собирался поступать в «железку» и считался своего рода заместителем Бугра, негласным парторгом, если придерживаться коммунистической идеологии. Только тут идеология была несколько другая, приблатненная. Ну а Сява был младше меня на год, но всячески хотел казаться старше как по возрасту, так и по поведению. Похвалился, что наравне с нами вовсю курил папиросы и пил крымский портвейн.

Мда, похоже, ребята круче бормотухи ничего в своей короткой жизни не употребляли. Да и дымят небось таким самосадом… Я-то уже в 70-е, в «досаквояжную» эпоху курил «Мальборо», потом отдавал предпочтение «Кэмелу», «Парламенту», только в последние годы по рекомендации врачей перешел на электронные сигареты. Это как секс с презервативом, даже хуже, но пожить хотелось, потому и терпел. Курить начал примерно в этом же возрасте, в каком пребывал в данный момент, глядя на старших пацанов во дворе. Может быть, в этой жизни не стоит злоупотреблять вредными привычками, а лучше поберечь доставшееся мне в аренду тело? Если что, сдавать обратно буду в нормальном состоянии, хотя когда сдавать придется и придется ли вообще — тот еще вопрос.

Наконец, после того, как парни вывалили на меня массу нужной и ненужной информации, Муха заявил:

— Пацаны, у меня тут в кустах за сараями заныкана бутылка «Кофейного ликера». Может, сообразим на пятерых?

«Господи, это что еще за хрень?! — думал я, с трудом влив в себя полстакана этой дурно пахнувшей сладковатой жидкости. — Вот как тут избавишься от вредных привычек, когда если не станешь пить со всеми — начнут коситься. Хоть бы закусить чего взяли. Плавленые сырки в эти годы уже вроде бы должны продавать, наверняка любимая закуска советских алкашей стоит копейки».

К этому времени я окончательно оклемался от удара током. Поинтересовался, как это вообще произошло, и выяснилось, что я на спор схватил свисавший с дерева после вчерашней грозы оголенный провод. Так что теперь Бугор должен мне рупь. Новый рупь, который вошел в силу после проведенной 1 января этого года денежной реформы.

— Бугор слово держит, — протягивая мне слегка помятую купюру, с ленцой процедил проигравший.

Вот же, мама дорогая, какой идиот этот Егор Мальцев! А если бы он на спор кошелек у старушки спер или с третьего этажа сиганул? Я, конечно, в молодости тоже немало глупостей совершал, но границы чувствовал, а этот, похоже, какой-то безбашенный.

— У меня есть мятные конфеты, зажуйте, чтобы предки не унюхали, — выудил из кармана штанины пригоршню леденцов Муха, и первым же отправил в рот желтоватую горошину.

Я тоже взял одну, более-менее чистую, и принялся перебивать неистребимый, казалось бы, запах сивушного ликера.

Тем временем вечер окончательно вступил в свои права, и было озвучено предложение разойтись по домам. Мы с Мухой двинулись вместе, раз уж жили в одном доме. Только он в коммуналке на первом этаже, а я в такой же — на втором.

Дом не впечатлял. Вернее, впечатлял своей облупленной штукатуркой, покосившейся подъездной дверью, выбитыми кое-где стеклами, замененными кусками фанеры — а в одном случае просто подушкой — и сонмом самых разнообразных запахов, выплескивающихся во двор из раскрытых окон.

Здесь, во дворе, жизнь шла своим чередом. С криками носилась мелюзга, старики резались в домино за самодельным кривым столом, бабульки на лавке под раскидистым кленом чесали языками, сплевывая на землю шелуху от семечек, если кому-то наличие зубов еще позволяло грызть семена подсолнуха. Короче говоря, небогатый московский дворик, каких в 60-е годы в столице навалом. В моем детстве было примерно то же самое, все-таки первые семь лет своей жизни я прожил в рыбинской коммуналке, и увиденное сразу вернуло меня мыслями в мое прошлое. Спазм сжал горло, глаза увлажнились, но я силой воли прогнал не вовремя нагрянувшую ностальгию.

— Здрасьте, Алевтина Васильевна, — крикнул Муха в сторону женщины лет сорока, развешивавшей на протянутых между двух деревянных столбов веревках выстиранное белье.

— А, здравствуй, Витя. Нагулялись?

— Ага, в футбол играли весь день, — не моргнув глазом, соврал Муха. — Мы завтра с Егором документы идем подавать в железнодорожное училище.

— Как же, я помню, у нас уже все приготовлено. Небось проголодались, футболисты?

— Моя мамка обещала котлет пожарить к макаронам на ужин, я уже прямо чувствую запах, так что побежал. До завтра!

Муха улетел, а мама потрепала меня за вихры, нежно улыбаясь.

— Иди домой, умойся, и садись ужинать. Катя уже поела, там тебя на сковороде дожидается жареная картошка. А я пока белье доразвешиваю.

Да уж, еще бы я знал, в какой квартире мы живем. Не додумался у Мухи спросить, остолоп. Ладно, сделаем вид, что нам хочется поторчать с мамой.

— Я с тобой побуду, мам, потом вместе пойдем.

— Ну смотри, мне вообще-то немного осталось. Хорошо бы до утра высохло, чтобы до смены успеть снять.

— А ночью не своруют?

— Тут вроде чужие-то не ходят, хотя и было пару раз, ты же помнишь, какой Сапуниха крик подняла, когда ее панталоны ночью кто-то стащил.

Сапуниха, это, надо полагать, кто-то из соседей по дому. Ничего, со временем разберемся.

Через пару минут мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где в стену были вделаны дисковые электросчетчики. Под каждым на стене была написана краской фамилия обладателя счетчика. Увешанная почтовыми ящиками дверь в нашу коммунальную квартиру? 8 была справа, возле звонка была приклеена бумажка с фамилиями жильцов, а также числом звонков. Я на секунду притормозил. Ага, Мальцевы, звонить три раза.

— Егорка, ты чего там?

— А? Иду.

Коммуналка встретила еще одним облаком запахов: жарено-вареной пищи, кипяченого белья, табака, лекарств и еще чего-то непонятного. Стены коридора были увешаны и уставлены корытами, тазами, велосипедами, лыжами, санками… На полу теснилась разномастная обувь, среди которой выделялись две пары галош с красной подкладкой.

На общей кухне кипела своя жизнь. Толстая бабенция, пыхтя папиросиной, палкой мешала кипятящееся в тазу на плите белье. Сгорбленная старушка в спущенном плотном чулке коричневого цвета на правой ноге пыталась пристроить маленькую кастрюльку на конфорку рядом с тазом толстухи. Колоритный дедок с круглыми очками на носу, из ноздрей которого торчали пучки волос, пристроился на табурете у одного из окон, и вчитывался в содержание газеты «Советский спорт», при этом шевеля губами и покачивая плешивой головой…

Н-да, с ними со всеми ведь теперь мне придется жить. Ну а что, выбор-то небольшой, вернее, его совсем нет. Если только идти в НКВД и заявлять, что я гость из будущего, и сразу просить выделить мне отдельную палату в психушке, а заодно и симпатичную медсестричку. Хоть не скучно будет.

— Ты чего опять встал-то? — вывел меня из ступора мамин голос. — Егорка, ты у меня прямо странный какой-то сегодня.

Наша обитель состояла из двух комнат. В большой, как я понял, жили мама и сестра, а мне, как единственному представителю мужского пола в семье, был выделен маленький, но зато отдельный закуток. А отец где же раньше квартировался? Неужто они втроем в одной комнате жили? Или я был тогда маленький, и спал у мамки под боком? Ну теперь-то уже какая разница…

В коридоре висело зеркало, в которое, еще не успев разуться, я не преминул поглядеться. Так вот ты какой, северный олень! Ничего так, не урод, хоть и не красавец. Вполне заурядная внешность. Из характерных отметин небольшой шрам над левой бровью, который при желании можно завуалировать челкой. Нет, не в виде молнии, как у Гарри Поттера, но что-то есть… Может, переписать им тут всю Джоан Роулинг? Эх, думаю, не прокатит. Во-первых, я хоть и обладал хорошей памятью, но не настолько, чтобы запомнить все ее романы о юном волшебнике наизусть. А во-вторых, кто, интересно, позволил бы издать вещь такого плана на фоне вала патриотической литературы? Нет, у советских читателей эта серия пошла бы на ура, вопросов нет, но пока все издательства контролируются партией — книжкам про буржуинских магов и маглов ход в народ противопоказан.