— Тогда скажите мне еще кое-что. Я собирался спросить об этом Хатауэя, но теперь сможете ответить мне вы. Итак, ясно, что вчера вечером вы должны были обедать с Хатауэем, но кто-то отменил это мероприятие. Вы не виделись с ним до тех пор, пока не встретили его вместе со мной в холле «Отель дю Рон». Верно я говорю?

— Конечно верно. Только я не понимаю…

— Сейчас все поймете. Хатауэй сказал, что звонил вам в отель и договорился о времени обеда. Вы разговаривали с ним лично или он лишь оставил для вас сообщение?

— Он оставил сообщение. Меня не было в номере, я спускалась вниз купить сигарет.

— Вас не было в номере. А были ли вы в отеле?

— В…

— Да! Не по той ли причине Десмонд Ферье не смог отчитаться за несколько часов вчерашнего вечера, потому что в это время он находился с вами?

Кровь отлила от лица Паулы, а ее яркие глаза стали огромными. Дверь, приоткрывшаяся позади нее сантиметра на два, закачалась от легкого сквозняка.

— Мистер Иннес, это самое отвратительное и невыносимое, что мне доводилось когда-либо слышать! Вы что, обвиняете меня в… в причастности к убийству Евы?

— Нет, — прорычал Брайан.

— Тогда что вы говорите?

— То, что вы — Исключительно Славная Девушка с большой буквы. Вы попали в бешеный водоворот журналистики, но все, что вам нужно, — это муж и дом.

Паула Кэтфорд так побледнела, словно он обвинил ее в чем-то еще более тяжком, чем убийство. Она стояла выпрямившись и приоткрыв рот.

— Вы испытывали угрызения совести по отношению к Еве, — продолжал Брайан. — Вполне возможно, что Ферье любит вас. Иначе зачем ему надо было так галантно лгать о столь незначительном эпизоде его славной молодой жизни. А теперь отойдите от двери. Я собираюсь найти его и разобраться с ним, если он вздумал попугать Одри.

— О, тогда я спокойна. Думаете, вам это поможет?

— Почему бы и нет?

— Послушайте! — Отодвинувшись от двери, Паула протянула руку и распахнула ее.

В коридоре за дверью, у стеклянной панели в дальнем его конце, раздался металлический скрежет лифта, поднимавшегося с первого этажа.

— Уходить уже слишком поздно, — проговорила Паула. — Это — полиция.

Сделав широкий шаг, Брайан очутился в проходе. Чуть правее, рядом с дверью лифта, была дверь на запасную лестницу. Медлительному «астматическому» лифту понадобится не меньше тридцати секунд, чтобы добраться до шестого этажа. За это время он, никем не замеченный, сможет спокойно спуститься вниз.

Однако последние слова Паулы, сказанные исполненным боли и ненависти голосом, ненадолго остановили его.

— Если вы полагаете, что сможете причинить Десмонду боль или новые неприятности, я не думаю, что вам позволят сделать это. Это все равно не поможет, когда арестуют Одри.

— Арестуют Одри? Вы что, с ума сошли?

— О, я не думаю, что она сделала это! А вот Обертен так считает. Уверяю вас.

— Потому что опять подслушивали под дверью?

Это прозвучало еще более жестоко, чем его последняя атака, но Паула не вздрогнула.

— Да, если хотите знать! У кого больше опыта по части методов полицейских допросов в любой стране — у вас или у меня? Доктор Фелл защищал Одри изо всех сил. Он обеспечил ей алиби, сказав, что был с ней до завтрака сегодня утром.

— До завтрака сегодня утром? И что это дает?

— К сожалению, не имею ни малейшего представления. Хотя звучит не очень правдоподобно. Если вы хотите позаботиться о ней, вам лучше остаться и сделать это. Вам все равно уже не удастся избежать разговора с Обертеном.

— Думаю, удастся, — резко возразил Брайан и бегом бросился по переходу, а грохот лифта уже достиг такой громкости, что даже перекрывал глухие звуки работающего телевизора.

Добежав до тяжелой двери на запасную лестницу, он убедился, что за стеклянной панелью, сквозь которую можно было проследить прибытие лифта, света не было.

Оглянувшись через плечо в последний раз, Брайан увидел Паулу, стоявшую в дверях его квартиры и прижимающую тыльную сторону ладони к зубам. Он многое бы отдал за то, чтобы взять обратно свои слова, потому что теперь его провожал обиженный, полный ненависти взгляд оскорбленной женщины, пребывающей в полном отчаянии. Этот образ так и стоял перед его глазами, пока он бежал по лестнице вниз.

Точно так же он не мог избавиться от мыслей о Хатауэе; из головы не выходил его озадаченный вид и опущенные плечи, когда там, на набережной, до него дошло, что в реальной жизни убийство отличается от академического случая.

Брайан попытался прогнать от себя эти воспоминания. Он не мог сказать Пауле, что доктор Фелл делал все возможное, чтобы защитить Десмонда Ферье (почему? Ну почему он защищал шкуру этого проклятого Ферье?) и Одри. Теперь облик Десмонда Ферье в образе Мефистофеля с лихорадочно горящими глазами вытеснил все другие, кроме Одри.

Так, значит, этот элегантный и изысканный джентльмен «наказывает» Одри? Наказывает так утонченно, используя фривольные приемы, в которых он преуспел, чтобы напугать ее?

Шаги Брайана по лестнице, представлявшей собой сооружение из бетона, в бетонном же каркасе, с армированными металлом ступенями, отдавались гулким эхом. Всякий раз, когда он пробегал мимо площадки очередного этажа, это эхо усиливалось. Гнев его сменился яростью.

И все же он не должен позволить этим образам затмить здравый смысл. Не должен… Спокойствие.

Брайан добежал до последней площадки, где находилась массивная дверь с окошком на уровне глаз, которая вела в коридор на первом этаже и к выходу из дома. Он взялся за ручку двери, собравшись ее открыть, и чуть было не столкнулся лицом к лицу с Гюставом Обертеном — начальником полиции Женевы.

Остальные, по-видимому, воспользовались лифтом, который они слышали с Паулой, решив, что это — полиция. Однако на площадке первого этажа, напротив шахты лифта, стояли сэр Хатауэй, Филип Ферье, доктор Гидеон Фелл и сам Обертен.

Брайан видел их в окошко и слышал их голоса, так как дверь была снабжена пневматическим устройством, не позволявшим ей шумно захлопываться, — она оставалась чуть-чуть приоткрытой.

Обертен, седеющий человек в хорошо сшитом костюме, стоял позади всех и внимательно смотрел на окошко в двери, словно видел за ним Брайана, но тот понимал, что полицейский, полностью поглощенный разговором, внимательно слушает остальных, что-то обдумывает и ждет.

— Сэр, — прогудел доктор Фелл, обращаясь к Хатауэю, — будем надеяться, что вы испытываете не больше неудобств, чем все остальные.

— Даже меньше, — тихо произнес Обертен.

— Вопрос, — повысив голос, продолжал доктор Фелл, — исключительно важный и касается всех, кто присутствовал за завтраком сегодня утром. Вы, несомненно, должны это понимать.

— Конечно понимаю, — холодно и с горечью ответил Хатауэй.

— А, кха-кха! Так вот, как столовая, так и гостиная расположены в восточной части виллы, окна из них выходят в сторону сада. Теперь вы должны помочь нам. Кто выходил в сад вскоре после семи утра?

— Я уже отвечал вам: сама миссис Ферье. Она выходила прогуляться.

— Только миссис Ферье, и больше никто?

— Я видел только ее, — ответил Хатауэй, глядя в сторону. — Вам это ни о чем не говорит?

— Сэр, нам хотелось бы, чтобы именно вы сказали нам что-нибудь.

— Что, например?

Атмосфера над этой группой на вид спокойных, словно на совещании, людей, стоявших у лифта, постепенно накалялась и уже была готова взорваться. У входа в дом стоял постовой полицейский. Брайану был виден его силуэт в свете уличного фонаря.

В шахте лифта стало тихо: видимо, кабина остановилась на одном из первых этажей. Доктор Фелл шагнул вперед и нажал кнопку вызова. Раздалось жужжание и скрип начавшей спускаться кабины, но доктор Фелл — взволнованная глыба с красным лицом — настойчиво продолжал держать палец на кнопке, хотя в этом уже не было никакой необходимости.

— Итак, — напомнил Хатауэй.

— Кха-кха-кха! Прав ли я, предполагая, сэр Джералд, что вы сами были не на шутку взволнованы, когда сели в «роллс-ройс» и поехали в город после завтрака?