— Не расстраивайтесь, мисс Кэтфорд. Поверьте, мы позаботимся о том, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Считает ли мистер Хатауэй, что вы убили миссис Ферье, или нет, — не имеет значения, больше никто не разделяет его мнения. Обертен!

Дверь кабинета открылась.

Гюстав Обертен с едва заметной улыбкой пересек кабинет, подошел к окну и, потянув за шнур, висевший сбоку, раздвинул шторы вначале на одном, а затем и на другом окне. Свет ясного дня, в котором были видны выкрашенный в зеленый цвет балкон и лесной массив под ним, заполнил кабинет, осветив лица находившихся в нем людей.

— Да, черт побери! — произнес доктор Фелл. — Настало время для света и воздуха!

— Настало время, — добавил начальник полиции, — но не только для этого. — Он взглянул на Хатауэя: — У вас очень изобретательный ум, сэр Джералд. Примите мои поздравления.

Кулак Хатауэя с грохотом обрушился на стол, стоящий посреди кабинета.

— Я не позволю обращаться со мной… — начал он.

— Сэр, — перебил его доктор Фелл, — как вы не позволите обращаться с собой? Уж не так ли, как вы обращались с мисс Кэтфорд?

— Прекратите все это! Миссис Ферье умерла именно так, как я сказал!

— Что касается последнего случая, — совершенно недвусмысленно сообщил доктор Фелл, — это верно. Вы можете быть довольны своим достижением. — Он бросил взгляд на Обертена: — Кажется, мы обсуждали с вашим полицейским хирургом возможность отравления Гектора Мэтьюза подобным способом?

— Да, обсуждали.

— И он находит это возможным? — вежливо спросил доктор Фелл.

— По мнению немецкого хирурга, честность которого не подлежит сомнению, это было невозможно. Если бы он вдохнул хотя бы некоторое количество испарений нитробензола или подобного ему яда, это вызвало бы раздражение носовой полости и горла. Посмертное вскрытие этого не выявило.

Доктор Фелл стукнул металлическим наконечником своей трости об пол.

— Таким образом, смерть Мэтьюза была не более чем горьким и ужасающим несчастным случаем, в чем всегда клялась миссис Ферье? Значит, нацистские чиновники, сами того не подозревая, по иронии судьбы говорили правду? А кто-то спустя семнадцать лет использовал этот несчастный случай, чтобы убить миссис Ферье?

— Я тоже так считаю, — согласился начальник полиции.

Паула, вцепившись в край каминной стенки, перевела взгляд с Хатауэя на доктора Фелла.

— «Использовал этот несчастный случай», — повторила она. — Доктор Фелл, кто убил Еву?

— Об этом мы поговорим позже.

— Прошу прощения, — очень официальным тоном произнес Обертен и, оглядев кабинет с видом хозяина, желающего убедиться, что обеденный стол накрыт как следует, удалился в коридор.

«Внимание, будь бдителен!» — предупредил себя Брайан, словно бегун в конце дистанции.

Паула с расширенными зрачками смотрела в сторону балкона.

— Ева, — произнесла она, — была совершенно невиновна. Она ни в чем не была виновата.

— О нет, была, — возразил доктор Фелл.

— Что вы имеете в виду? Вы же сами только что говорили…

— Леди, — доктор Фелл повысил голос, — не была виновна в убийстве. Она действительно ни разу в жизни не думала об убийстве, хотя и мечтала (если я не ошибаюсь, Ева говорила вам об этом?) сыграть роль убийцы в каком-нибудь фильме. Но в последнее время она потеряла связь с действительностью. Но если она не совершала убийства, спросите себя: что она могла сделать?

— Ничего! Абсолютно ничего!

— А что скажете вы, сэр Джералд?

В свете дня стати видны щеголеватый удлиненный пиджак и тщательно подстриженные борода и усы Хатауэя.

— Я уже высказал мое мнение, — резко ответил он, — но, по-видимому (по-видимому!), ошибся. Больше мне нечего добавить.

— Нет, есть кое-что, сэр. К примеру, вы можете рассказать нам, зачем вы лгали?

— Лгал? О чем?

— Это мы тоже обсудим позже.

Приподняв плечи, Хатауэй, словно черепаха, втянул шею и подбородок:

— Скажите, что вы имеете в виду! Я не стану ничего говорить! Мне это не нравится! В основных положениях моя версия верна, включая и тот факт, что убийца использовал сценарий смерти Мэтьюза, чтобы картина смерти миссис Ферье казалась такой же невероятной и сверхъестественной.

— Сэр, — вежливо произнес доктор Фелл, — не будьте ослом.

— Что такое?

— Своего рода перефразирование вашего собственного вызывающего воинственного клича: не будьте ослом. Убийца использовал ту, другую смерть, но не для того, чтобы убийство показалось невероятным и сверхъестественным. Было слишком много пустых разговоров о «воспроизведении невозможных ситуаций» и о том, что «заставляет людей прыгать с балконов» и так далее. Ничего такого не происходило и даже не замышлялось. Разве что если вы не думаете, что виновной является Одри Пейдж.

Брайан яростно запротестовал. Доктор Фелл убрал выкуренную трубку в боковой карман и повернулся к Хатауэю:

— Если вы не верите в это, значит, не существует никакой реальной параллели между смертью Гектора Мэтьюза и убийством Евы Ферье. Позвольте зачитать вам несколько слов из заключения доктора Бутэ — полицейского хирурга, производившего вчера днем вскрытие тела миссис Ферье и вчера же ранним вечером предоставившего отчет об этом.

Пошарив во внутреннем нагрудном кармане, доктор Фелл извлек оттуда блокнот, такой же помятый и потертый, как его старый костюм из альпаки, и продолжил:

— «Нитробензол, — я цитирую Бутэ, — представляет собой светлую маслянистую жидкость, которую можно легко приобрести во Франции, особенно в приграничных районах, благодаря его широкому применению в самых различных областях. Умышленно распыленный в растворенном виде в цветах с выраженным запахом, он не может быть выявлен ни жертвой, ни кем-либо другим, подошедшим к цветам слишком близко или слишком долго вдыхающим эти испарения».

— Но ведь все это я вам уже говорил! — рванул воротник Хатауэй.

— Да, говорили. «Маловероятно, чтобы, вдыхая испарения, жертва осознавала это, — я продолжаю цитировать доктора Бутэ. — Испарения действуют медленно и со временем производят эффект, сходный с алкогольным возбуждением».

— И это я вам тоже говорил!

— «Испарения действуют медленно — отнюдь не несколько секунд, — поэтому совершенно определенно нельзя провести параллель со смертью Гектора Мэтьюза, последовавшей в результате несчастного случая».

— Ну…

— Рассмотрим другие отличия. Ни один убийца, отравивший букет роз вчера рано утром, не мог предвидеть приход Одри Пейдж и то, что за этим последовало. Миссис Ферье, как и тот уличный торговец из Стоквелла, надышавшаяся ядовитых испарений, повела себя так же, как и он. Она ругала мисс Пейдж, угрожала ей, пошла вслед за ней на балкон и при последнем спазме от яда подбежала прямо к перилам балкона. Если бы ни одна из этих вещей не произошла, вопрос балкона и не возник бы. Думаю, это очевидно.

— Конечно очевидно, — согласилась Паула. — Но что хотел сделать убийца?

— Он хотел убить ее нитробензолом, и сделать это как можно более очевидно, чтобы никто не смог его заподозрить. Этот яд ассоциировался с ее, а не с его жизнью. Ее должны были найти мертвой, лежащей на полу. Доказательство смерти от вдыхания испарений нитробензола обнаружили бы через двадцать четыре часа, что и произошло на самом деле. Таким образом, естественным предположением должно было стать то, что ее отравили тем же способом, которым, должно быть, отравили Мэтьюза. И никто никогда не раскрыл бы…

— Не раскрыл бы что?

— Мотивы убийцы, — ответил доктор Фелл. — Ему пришлось убить ее очень быстро, иначе она выдала бы его.

— Она выдала… — Паула остановилась. — Я не понимаю!

— А вы понимаете, сэр Джералд?

— Нет, не понимаю.

Доктор Фелл закрыл глаза.

— Мой друг Обертен, — сказал он, — возложил на меня такую тяжкую обязанность, которую мне до сих пор не доводилось исполнять. Я должен сделать это, хотя и мог бы отказаться. Мне очень не хотелось бы срывать еще одну маску, чтобы показать неприятное лицо человека, которого вы сами наверняка когда-либо видели. Мисс Кэтфорд, вы спрашивали, чего хотел убийца. А вас когда-нибудь интересовало, чего хотела миссис Ферье?