— Вы мне фотографию поглядеть давали… — совладав наконец с собой, сказала Прошина. — Я… Раз уж за мной пришли, значит… — Она вяло и безнадежно махнула рукой, даже не махнула, а словно что-то отодвинула от себя. — Парень этот на снимке — мой знакомый. — Последнюю фразу она произнесла с вызовом и в упор посмотрела на Корнилова.

«Умница, умница, продолжай, — мысленно ободрил он Прошину. — Глаза у тебя умные. Это я сразу заметил».

— Его зовут Олег. Олег Дмитриевич Самарцев. Мы с ним завтра хотели в Одессу уехать… В одиннадцатом вагоне… — Она снова заплакала, но быстро затихла.

Корнилов не торопил ее, не задавал пока никаких вопросов.

— Он не хотел убивать ее, не хотел! Я и про нож-то ничего не знала! Вы мне не верите, а я не знала! Не знала! Он хотел только чемоданчик вырвать и убежать…

«Значит, они не знают, что кассир осталась жива», — подумал Корнилов и спросил:

— Где он сейчас?

— Не знаю. Правда, не знаю. От меня прячется. Позавчера по телефону звонил. Сказал, чтоб я отпуск брала. А завтра на вокзале ждала. У одиннадцатого вагона. Чтобы в Одессу ехать.

— А где он живет? Его постоянный адрес-то вы знаете?

— Улица Димитрова, дом сто девятнадцать. У него однокомнатная квартира. Кооперативка.

— Номер?

— Тридцать три. Он один живет. Мать в Краснодаре…

Бугаев внимательно посмотрел на Корнилова и отодвинулся от стола, словно собирался подняться. Но подполковник чуть приподнял ладонь, призывая его подождать.

— Адрес матери знаете?

— Нет.

— Она в самом Краснодаре живет?

— Олег мне не говорил.

— Почему вы думаете, что Самарцев не живет сейчас дома?

— Мы так договорились. Что он подыщет комнату в пригороде. И недели две там поживет. Олег должен был давно сказать мне адрес и не сказал… Говорит: «Пока перебьешься».

— Самарцев не работает?

— Работал на асфальтобетонном заводе. Десять дней как уволился. Дружки его уже проводили.

— Куда проводили?

— В Одессу…

— Ничего не понимаю. Вы же только завтра…

— Приятели проводили, а он на станции Дно сошел и вернулся. Только уже не домой.

— Вы его приятелей знаете?

— Он не знакомил. Говорил: «Я ревнивый». — Прошина опустила голову.

— Кто помогал Самарцеву в ограблении кассира? Может быть, он называл имена, фамилии? Звонил при вас кому-то?

— Олег такой скрытный… Он говорил как-то, что с друзьями быстрее влипнешь.

— Где он собирался остановиться в Одессе?

— Не знаю. Говорил, что квартиру у моря снимем. У пляжа.

— Вы давно знакомы?

— Два года. — Прошина снова заплакала. Заплакала горько, обреченно.

Корнилов кивнул капитану. Тот ответил понимающим кивком и вышел из кабинета, осторожно притворив за собой дверь.

«Сейчас он свяжется со следователем, и они пошлют группу на квартиру Самарцева, чтобы осторожно, без шума проверить, не дома ли хозяин, — думал подполковник, глядя на плачущую девушку. — Самарцева, конечно, там нет. И двое останутся в засаде. Бугаева учить не надо. Он сам любого научит. Не забудет связаться с Одессой, пошлет по фототелеграфу карточку Самарцева. Он, голубчик, может быть, уже гуляет по одесским пляжам. А девчонка чем-то располагает к себе, что-то в ней есть хорошее, что-то есть… Фу, черт! Что в ней может быть хорошего? Соучастница опасного преступника. Пусть выплачется. Все-таки она неглупая девица… Сообразила. Что ее заставило впутаться в это дело? Бугаев, наверное, догадается послать человека на асфальтобетонный завод? Что еще надо сделать? Проверить, нет ли Самарцева в картотеке. Уехал он один или не соврал девчонке? И завтра собирается вместе отправиться? Вроде успокоилась… Ну, где наша не пропадала! Продолжим».

— Валентина Васильевна, деньги где Самарцев прячет? Не сказал вам?

— Где-то во дворе. Я точно не знаю.

— В каком дворе?

— Там, в переулке… Ну… где… отобрал. — Ей с трудом далась эта фраза.

— В Тучковом переулке? У кого?

— Ни у кого. Просто где-то спрятал. Он сказал, что заранее присмотрел там место.

— Минуточку, Валентина Васильевна, вспомните тот разговор поточнее. Поточнее…

Прошина пожала плечами.

— Не торопитесь. Подумайте… Когда вы с Самарцевым говорили о том, где он спрячет деньги?

— Накануне. Он приехал из-за города и позвонил мне.

— И вы встретились… Где?

— На Невском. У «Кинохроники»…

«Если он действительно приехал из-за города, то скорее всего на Московский вокзал, — отметил Корнилов. — До «Кинохроники» рукой подать».

— И вы стали говорить о деньгах?

— Нет! Я ведь уже раньше знала обо всем… А тут мы просто говорили… о будущем, о том, что поженимся. Я Олега отговаривала, правда, отговаривала брать деньги.

Корнилова передернуло от этих слов. Хорошенькое дело — брать! Кассирша все еще лежит без сознания! Может остаться инвалидом на всю жизнь. А она — отговаривала «брать деньги»!

— Я знала, что так получится! Вот!.. И говорю ему: «Да тебя же с этим чемоданчиком сразу сцапают, пока по городу пойдешь среди бела дня. Тут Олег засмеялся. Сказал: «А я без чемоданчика пойду. Я для него в том доме надежное местечко приготовил. Перед отъездом заберу».

— Так и сказал: «В том доме надежное местечко приготовил»?

Прошина кивнула.

— А почему вы думаете, что он спрятал деньги во дворе?

— Ну а где же? Олег собирался уходить через двор.

— У Самарцева в этом доме знакомых нет?

— Нет. Он мне никогда об этом не говорил.

«Олег твой, милочка, судя по всему, продувная бестия. Так он тебе и выложил бы все планы. И уехать-то наверняка без тебя собирается, да и не в Одессу, наверное».

— С кассиром Любовью Андреевной Нестеровой вы давно знакомы?

— Года три.

— Подруги?

— Да нет, познакомились на танцах во Дворце культуры Гааза. Я тогда еще в Доме книги работала. Несколько раз в кино вместе ходили.

Игорь Васильевич посмотрел на часы. Пять. «Если Самарцев еще не улизнул из города с деньгами, он может это сделать сегодня. Пора заканчивать разговоры…»

— Вы понимаете, что совершили преступление? Знали об ограблении и ничего не сделали, чтобы предотвратить его…

Прошина будто не услышала его. Сидела, повернув голову к окну.

— Валентина Васильевна, ну зачем, зачем вы связались с этим человеком? Чего вам не хватало в жизни? — спросил Корнилов с неожиданной для него самого горячностью.

— Чего мне не хватало? — Она повернула к нему заплаканное, потускневшее, но все еще очень привлекательное лицо.

— Да, да. Я вас спрашиваю не как работник милиции. Как человек, который мог бы быть вашим отцом. Ведь этот Самарцев наверняка и раньше воровал!

— Раньше?! — удивилась она. — Кажется, нет. Да откуда же я знаю. Деньги у него всегда были. И мне хотелось… Знаете, мне было интересно: придешь в общежитие с новым колечком — на несколько дней разговоров. Все девчонки перемеряют. Охают. Или новое платье… Особенное. Такого ни у кого нет. Девчонкам очень нравилось. Я им говорила, что он артист, что мы скоро поженимся и тогда они узнают его.

— Они вам верили?

— Не знаю, — ответила Прошина. — Может быть, и нет. А все равно завидовали.

Некоторое время Корнилов сидел молча, не в состоянии отделаться от какого-то противного, угнетающего чувства бессилия. Как мало потребовалось для того, чтобы эта красивая, неглупая девушка оказалась преступницей! Новое колечко, модное платье. Он вдруг подумал о том, как воспримут арест Прошиной ее подруги по работе, как будут они сидеть, перешептываясь в суде, удивляясь, что дружок, которого она выдавала за артиста, оказался матерым преступником.

«Стоп, спокойно! — остановил Корнилов сам себя. — Эдак можно далеко зайти…»

Он позвонил следователю, рассказал о признании Валентины Прошиной.

— По-видимому, придется просить у прокурора санкцию на арест. Как минимум, соучастница, — сказал Аверин и поинтересовался: — Кто Самарцевым занялся?