В восемь вечера он был на проспекте Жукова. Дверь ему открыл высокий молодой человек в сизо-голубом вельветовом костюме и малиновой рубахе с расстегнутым воротом. Поглядев в его серые холодноватые глаза, Басков подумал, что уже видел этого красавчика, и начал было гадать где, но тут же вспомнил фотокарточку, которую показывала Ольга Андреевна, — Юрий Мучников глазами был очень похож на Игоря Андреевича Шальнева.

Из-за правого плеча Юрия на Баскова с прищуром смотрела завитая и напудренная пожилая дама, одетая в черный костюм и белую кофту с кружевным воротником. На бортах ее жакета блестели медали и значки. Значит, Нина Матвеевна все-таки отменила встречу с фабричными работницами. Из-за левого плеча Юрия выглядывала другая женщина — копия Нины Матвеевны лицом, но моложе лет на двадцать. Басков догадался, что это мать Юрия.

Поздоровавшись, Басков сказал: — Я на одну минуту.

— Нам можно присутствовать? — как бы только для того, чтобы соблюсти необходимые приличия и не ущемить права пришедшего, поинтересовалась Нина Матвеевна.

— Пожалуйста, — немедленно согласился Басков. — Никаких секретов нет.

— Прошу вас. — Наметанным глазом окинув и оценив одеяние гостя, Юрий Мучников плавным жестом показал на дверь комнаты, завешенную портьерой.

Басков хоть и не смотрел на него в этот момент, но маршрут его взгляда и выражение глаз угадал безошибочно — по тому, как было сделано приглашение, ясно, что костюм Баскова не произвел впечатления.

— Не надо, — отказался Басков. — Я тороплюсь. Скажите, Юрий Игоревич, вы не посылали в последнее время телеграмму в Ленинград?

— Совершенно четко отвечаю: не посылал, — стараясь быть приятным, но не умаляя собственного достоинства, отвечал Юрий. — Ни в Ленинград, ни в другой город Советского Союза, а также за рубеж я в последнее время не посылал.

— Кому телеграмму? — не выдержала Нина Матвеевна.

— Шальневу Игорю Андреевичу.

— Юра даже не знает его адреса! — повышая голос, сказала она.

— Кто это — Шальнев? — спросил Юра у бабушки.

— Вот видите! — воскликнула она, победно глядя на Баскова.

— Да, все ясно. — И, подумав, Басков продолжал: — Тогда еще дополнительный вопрос: двадцатого июля, в пятницу вечером вам никто не звонил? Часов в десять-одиннадцать…

Юрий наморщил свой идеально гладкий, красиво вылепленный лоб и, помедлив, вспомнил: — Видите ли, мы в пятницу уехали на дачу. — Он поглядел на мать, ожидая подтверждения.

— Да, Юра заехал за мной на работу в шесть часов, а в семь мы были уже за Внуковом, это я точно помню, — молвила молчавшая до этого мать Юры. — Слушали по радио последние известия.

Нина Матвеевна посмотрела на нее снисходительно и сказала: — Надо коротко и ясно отвечать. При чем здесь последние известия? А я вообще всю ту неделю жила на даче.

— Ну ладно, — сказал Басков. — Прошу простить за беспокойство.

Басков повернулся к двери, протянул руку к сложной системе запоров, но Юра предупредил его.

Шагнув за порог, Басков, не оборачиваясь, сказал: — Счастливо оставаться.

— Всего хорошего, — в один голос ответили мать и сын.

Дверь закрылась, масляно щелкнув замками. Басков закурил сигарету и потому не стал вызывать лифт, спустился по лестнице. На последней ступеньке он выбросил эту семью Мучниковых из головы. Он испытывал досаду — может, оттого, что после очного общения с ними опять почувствовал неприязнь к этим незнакомым людям, а больше все-таки потому, что его надежда заполучить нить от Юры к происшествию на бульваре Карбышева оказалась напрасной.

К себе домой он добрался в девять. И едва вскипятил чайник, зазвонил телефон. Это был Серегин.

— Вы где, Анатолий Иванович? — спросил Басков.

— У себя, в гостинице. Что новенького?

— Сын отцу телеграмму не посылал. А телеграмма подписана «Юра».

— А почему вы так мрачно?

— Тот, кто посылал телеграмму, все до тонкости изучил, очень хорошо осведомлен о семейных делах Шальнева. И действовал без осечки. Боюсь, такого двумя пальцами не ухватишь.

Серегин хмыкнул.

— Вы же знаете, Алеша, иной раз слишком большая осведомленность преступника может дать наводку лучше, чем его ошибки.

В словах этих заключался целый метод. Ну если и не метод, то один из принципов, которым можно руководствоваться при розыске преступника. Ищи того, кто мог, например, знать все о разрушенной семейной жизни Шальнева, и, может быть, этот человек как раз и окажется преступником.

Басков был достаточно опытен, чтобы не считать такой подход неким открытием, откровением. Это обыкновенные азы розыскной практики. Но слова Серегина вернули ему равновесие.

Басков медлил с ответом, поэтому Серегин подул в трубку.

— Алло, Алеша! Вы меня слышите?

— Да, Анатолий Иванович.

— Я думал, куда-то пропали… Я говорю, где тонко, там и связывать.

— Наверно. Вы представляете, как Шальнев к сыну рвался… В каком состоянии был… Без промаха действовали…

— А рука-то все-таки дрогнула.

— Ну это, может, по непривычке к мокрому делу.

— Тоже штрих. — Серегин продолжал вселять в него оптимизм и уверенность. — Приезжайте прямо в гостиничный ресторан, я места займу.

Басков нашел Серегина в переполненном ресторане гостиницы «Будапешт» за неуютно стоявшим возле самых дверей столиком. Играл оркестр, пела низким меццо-сопрано высокая брюнетка на эстраде. Публика танцевала.

Разговаривать было трудно, приходилось близко сводить головы, и со стороны, наверное, казалось, что собеседники поочередно жуют друг другу ухо. Все же, пока усиживали графинчик и закусывали каким-то фирменным салатом и семгой, Серегин сумел передать Баскову половину из того, что рассказала ему Ольга Андреевна. Вторую половину он досказал, когда провожал Баскова на Пушкинскую улицу, на остановку троллейбусов № 3 и № 23.

— Крепко ее Балакин окрутил, — сказал Басков. Но Серегин возразил: — А может, он ее не морочил? Может, собирался жизнь налаживать?

— На ворованные деньги?

— Тогда у него не ворованные были. Не честным трудом добытые, но и не ворованные.

— Как это?

— А так… Я от нее в горотдел заехал. У них архив налажен превосходно, в пять минут дело нашли. Читаю, и картина любопытная. При обыске обнаружили у Балакина чужой паспорт, поддельное удостоверение личности, рыбацкое, китобойское. И около десяти тысяч рублей — старыми, конечно. А своего паспорта нет. И нигде не устроен, хотя еще годом раньше из колонии вышел — справка имеется. Ну стали допрашивать: откуда деньги, чей паспорт? Паспорт, говорит, в поезде у одного раззявы принял, а деньги в карты выиграл, в очко. В Сухуми играли по крупной, он банк держал. Почему на место не определялся, чем жил? Хорошее место подыскивал, а жил картами, да кореша, мол, старые долги отдавали. Начали ему вопросы о Шальневых задавать: почему у них остановился, кто они ему такие? И он заявляет: Ольга Шальнева ему фактически жена, надо только зарегистрироваться. И просит отпустить его для этого хотя бы на день.

— Тут в протоколе должно стоять: «Смех в зале», в скобках, — пошутил Басков.

— В скобках ничего нет, а смех, наверно, был… И напрасно. — Серегин сердито кашлял в кулак. — Задержали его, взяли у прокурора санкцию — до выяснения… А Балакин той же ночью совершил побег из капэзэ. И попал ему под руку милиционер из новичков — досталось бедняге, три недели в больнице лежал. Балакина словили еще до утра… Ну и вкатил ему суд пятерку… А насчет денег он, между прочим, не врал. Проверяли — в Сухуми и свидетелей нашли…

— Может, и насчет регистрации не врал, — уже совершенно серьезно заметил Басков.

— Вполне возможно.

— Интересно, догадался он, кому спасибо сказать должен?

— Тут ежу понятно.

— Повезло Нине Матвеевне. Одним разом от двух неугодных избавилась.

— К слову пришлось, Леша: как ее святое семейство поживает? Вы ведь в хоромах были…

— Дальше порога не ходил. Но скучно, наверно…

— Почему?

— Машина есть, дача есть, должность у внука ответственная во Внешторге, у самой — персональная пенсия союзного значения, кругом почет и уважение. Все есть… Разве не скучно?