На самом деле она не в заброшенном доме на пустынной деревенской улице. Она находится в декорации, сооруженной посреди громадного ангара; вокруг нее множество народу, и все ходят туда-сюда, разговаривают и смеются.

Моника пересекла прихожую и, поднявшись еще на две ступеньки, очутилась в гостиной. В темноте она задела ногой стул. Она не испугалась, но вдруг ужасно рассердилась на Томаса Хаккетта. Какая глупость! Почему они прямо не скажут, что им надо? К чему идиотские шутки?

Нашарив в сумочке коробок, Моника чиркнула спичкой. Огонек высветил уютную комнатку, настолько хорошо и со вкусом обставленную, что девушке стало не по себе. На мгновение ей показалось, будто она без спросу вломилась в настоящий дом.

Такие же гостиные можно было встретить в Ист-Ройстеде. Здесь царила атмосфера девятнадцатого века. У мистера Ленсуорта, зубного врача в Ридли, обстановка была очень похожая. Стол, стоящий посреди комнаты, был накрыт тяжелой бордовой скатертью с кистями; спинки кресел украшали салфеточки. А картину «Игрок на банджо», висевшую над камином, она сто раз видела в своей хрестоматии!

Спичка догорела. Моника заметила дверь с противоположной стороны; из-под нее пробивалась полоска желтого света.

Мистер Хаккетт просил передать, что он ждет ее в задней комнате. Моника неуверенно подошла к двери и толкнула ее.

В задней комнате синевато-желтым пламенем горел газовый рожок; его венчал плоский стеклянный колпак, похожий на тарелку. Рожок был прикреплен к стене над письменным столом; когда Моника открыла дверь, тусклый огонек закачался от ветра. Комната была маленькая, тесная; линолеум на полу потрескался. На центральном столе лежал стетоскоп и стоял докторский чемоданчик. На полке над мрачным черным камином валялись вата, бинты, пузырьки, термометры и шприцы. Из одной стены торчал металлический раструб переговорной трубы — видимо, посредством трубы жена доктора переговаривалась с ним из комнаты этажом выше. Под трубой висели полки, уставленные бутылками и книгами. Еще в комнате-кабинете имелась пара стульев с плюшевыми сиденьями; на стене висела довольно подробная анатомическая таблица. Но здесь никого не было.

Тусклый огонек плясал на бутылках, на кленовой столешнице, на металлическом раструбе переговорной трубы.

Взгляд Моники остановился на окне кабинета — довольно широком, пыльном, незанавешенном. Подойдя к окну, девушка увидела мрачный студийный павильон. Все-таки она находилась в декорации, хотя и очень правдоподобной. Восхищаясь достоверностью и продуманностью каждой детали, Моника одновременно испытывала суеверный ужас, от которого кровь стыла в жилах. Сегодня ей пришлось пережить немало потрясений и волнений; к тому же она с самого утра ничего не ела. Воображение, как всегда живое, сочеталось с воспоминаниями детства: заплесневелые стены как будто оживали.

Вдруг у нее над головой скрипнула половица. Моника прислушалась. Через секунду скрип повторился.

Кто-то расхаживал в комнате наверху.

Если над ней задумали подшутить, они за это дорого заплатят! В конце концов, посылал за ней Томас Хаккетт или нет? А может, все происходящее — чудовищная шутка мерзкого Картрайта, который решил позабавиться?

В комнате было душно; раздираемая страхом и злостью, Моника почувствовала, как на лбу выступила испарина. Сердце гулко стучало в груди; но хуже всего было то, что глаза против ее воли наполнились слезами. Сказались все испытания сегодняшнего дня.

— Эй! — позвала она, стараясь кричать погромче. — Кто там? Где вы?

В переговорной трубе послышался свист.

Значит, все-таки шутка! Чья-то отвратительная, мерзкая выходка.

— Я слышу, что вы там! — крикнула Моника. — Спускайтесь! Я знаю, что вы там.

Переговорная труба снова свистнула.

Больше невозможно было ее игнорировать, как невозможно не обращать внимания на звонящий телефон. Переговорная труба вызывала в ней смесь любопытства и ярости. Моника подлетела к ней.

— Если вы думаете, что это смешно, — сказала она в трубу, — спускайтесь сюда, и я вам кое-что скажу. Кто вы такой? Что вам нужно?

В ожидании ответа она прижалась щекой к раструбу. И тут события начали разворачиваться с молниеносной скоростью.

Повернувшись боком к трубе, Моника оказалась лицом к окну. Даже в слабом, неверном свете газового рожка она отчетливо видела стоявшего снаружи Уильяма Картрайта. Он неподвижно стоял метрах в пяти от нее и смотрел ей прямо в глаза. На лице его застыло выражение ужаса. Но не прошло и секунды, как Картрайт вдруг замахнулся и швырнул что-то прямо ей в лицо.

Движение Моники было инстинктивным. Она пригнулась, увернулась и вскрикнула. В оконное стекло полетел комок замазки весом граммов сто. Стекло со звоном разбилось. Замазка глухо ударилась о стену и рикошетом отлетела к бутылкам.

Когда Моника отпрыгнула назад, переговорная труба вдруг ожила. Из раструба хлынула струя жидкости, похожей на воду, но это была не вода. Струя угодила точно в то место, где полсекунды назад находились щека и глаз Моники. Жидкость попала на линолеум; переговорная труба забулькала, как водопроводная, зашипела и снова испустила мощную струю жидкости.

От едкой вони стало трудно дышать. Дым ел глаза; в линолеуме образовались маленькие черные дырочки; слышалось шипение — серная кислота, вылитая в переговорную трубу, разъедала поверхность пола.

Наверху послышались торопливые шаги. Кто-то убегал.

Монику едва не стошнило.

Она думала, что ее сейчас вырвет, но ее не вырвало. Прошло секунд двадцать, прежде чем она поняла, что произошло. К тому времени Картрайт оказался рядом с ней.

Лицо у него было белым, как бумага; подскочив к окну, он схватился за переплет и рывком поднял его. Руки у него так дрожали, что он порезался о разбитое стекло, но не заметил боли. Ловко подтянувшись, он запрыгнул в комнату, поскользнулся и едва не упал на дымящийся пол.

— Вас не задело? — услышала Моника его голос как будто очень издалека. — На вас ничего не попало?

Моника покачала головой.

— Вы уверены? Ни капли? Осторожно! Не наступите! Точно ничего не попало?

Моника живо закивала.

— Станьте сюда. Боже, я сейчас кого-то убью! Вот так, тихонько… Что случилось?

— Т-там, наверху, — с трудом проговорила Моника. — Он вылил…

— Знаю.

— Знаете?! Нет, не ходите туда! — Она вцепилась в его рукав. Ногти царапали грубую ткань. Хотя она заявила, что не обожглась, ей вдруг стало страшно. А вдруг все-таки что-то попало? Ей тут же показалось, что кожа горит огнем. — Не надо, пожалуйста!

Картрайт стряхнул ее руку и кинулся в холл. Кто-то осторожно, на цыпочках, спускался по лестнице. Всего в нескольких метрах отсюда находился человек, который плеснул в нее серной кислотой! Боже, дверь в кабинет оказалась запертой снаружи!

Картрайт развернулся и побежал в темную гостиную. И тут они услышали, как кто-то тихо притворил за собой входную дверь. Моника бежала за Картрайтом; она была на грани истерики. Картрайт открыл дверь и оглядел улицу.

Она была пуста.