– Вообще-то, - громко говорила она при этом, чтобы слышал пыхтевший за письменным столом Прохор, - это несправедливо. Здесь Прошка должен жить, а мы - семейные - внизу. Но он нахал, ему все равно, что молодая красивая женщина по сто раз в день мучается на лестнице, рискует таким телом. Слышишь, ты, Вильгельм Телль? Хоть бы покраснел. Вот такие никогда девушке место в метро не уступят. И всегда у стенки спят. За женщину прячутся. - Помолчала, подумала. - Но, с другой стороны, Прошке наверху жить нельзя, да, Серый? Обязательно с лестницы сорвется. Ухаживай за ним потом, горшки из-под него выноси…

Внизу хлопнула дверь. Не выдержал писатель дружеской критики.

– Серый, ты очень злишься, что я пистолет забыла?

– Я сам виноват, Ничего, обойдемся.

– Но ты же обещал капитану застрелить его из этого пистолета.

– Подумаешь, застрелю из другого. Мало, что ли, мне врать приходилось, относительно честному?

– А жене? Приходилось врать?

– Однова, - уклонился относительно честный.

– Ребята приехали, - сказала Яна, с трудом выбираясь (или выдираясь) из моих объятий. - Пойдем обедать. И новости послушаем,

Новостей-то как раз и не оказалось. Саныч и Андрей вернулись почти ни с чем. Только Ковалевы из Ключиков со своими знаменитыми именами - Семен Михалыч и Михал Иваныч - согласились выставить свои кандидатуры на посты борцов с местной мафией. И больше из фермеров никто не откликнулся на наше предложение им же помочь. И никто ничего не знает, никто никому не отстегивает. Какой такой рэкет? Слово-то, Андрей Сергеич, какое привезли, у нас отродясь такого не водилось.

– Боятся. Запугали их насмерть.

– Ничего, поможем им опомниться, - сказал я. - С другого конца поможем. А для начала урок им дадим. Мужикам, чтобы осмелели, пример нужен.

– Да где ж взять? - растерялся Саныч.

– Сами сделаем… Завтра среда. Ты, Саныч, замани сюда под хорошим предлогом парочку робких земледельцев. Покажешь им, как надо с рэкетирами обращаться.

– Смогу ли?

– Еще как, стало быть. А мы поможем.

Засадный полк под моим командованием в составе Яны, Прохора и двух молодых фермеров по имени Коля и Оля сосредоточился в сарае, что прямо напротив ворот.

Мы сидели на соломе вокруг кучи фасоли и лущили ее на расстеленные мешки. Естественно, ни Коля, ни Оля не догадывались об истинной причине их присутствия (пришли помочь, Потому что Саныч попросил - нашел хорошего оптовика на фасоль, а времени на ее обработку в обрез); не знали они и того, что под соломой хоронится Санычева «перданка» шестнадцатого калибра, а на моей все еще ноющей пояснице греется дедов «вальтер».

Фермер Оля старательно перебирала грязными пальчиками жухлые сухие стручки, а фермер Коля пялил глаза на Яну так настойчиво, что это не могло не тронуть ее отзывчивую женскую душу, нежней которой только женские руки. И Яна не была бы Яной, если бы не стала подмигивать ему и строить глазки, а когда Коля клюнул На приманку и перебрался к ней поближе, злорадно показала ему язык.

А вот мне - нет, не показала, стало быть. Хотя я тоже не сводил с нее глаз. Чтобы не таращиться в запыленное окошко, через которое все равно с моего места ничего не было видно. Кроме синего неба и дрожащей от холода ветки березы с последними желтыми листьями…

– Тихо, - сказал я и привстал, заслышав визг плохих тормозов за забором. Подошел к окну, поманил фермеров. К другому окну приникли Яна с Прохором. Причем Прохор стоял как часовой, не моргая и не дыша, приставив к ноге приклад ружья. Изготовился, стало быть.

За воротами истошно сигналила грязная «Нива», из которой с трудом вылезал пузатый парень в кожаной куртке и в дурацкой, не по погоде, бейсболке. Второй - длинноволосый - остался за рулем.

Саныч, небрежно держа в правой руке сложенный кнут, неторопливо вытащил из створок ворот деревянный брус и распахнул одну из них. Напрасно - надо было две - вдруг не пролезет любитель пива после бейсбола.

– Заходи. - Саныч посторонился, пропустил его и снова запер ворота - молодец, не забыл.

Парень дурашливо поднес к козырьку два пальца, Саныч лениво постукивал кнутовищем по сапогу.

Разговор между ними поначалу был спокоен и ровен. Правда, толстого парня мы слышали плохо, он бубнил свой текст только в расчете на Саныча:

– Обналичишь… Кому передать, где, как - тебе сообщат. Или перечислишь на этот счет, - он протянул Санычу клочок бумаги. - Не задерживай, - кивок в сторону грязной «Нивы», - сам видишь, на какой дряни приходится ездить…

– Все? - спросил Саныч громким злым голосом (это правильно) и медленно порвал бумажку на четыре части (вот это зря). Скомкал и швырнул в лицо толстяка (ну, ладно). - Ни рубля вам от меня не будет. Так и передай хозяину. А если не уйметесь, руоповцы вами займутся. Они вам все ноги из ж… повыдергивают и узлом завяжут (не совсем понятно, но сойдет).

Парень растерялся - не ожидал такой реакции от мужика, - шагнул назад. Я достал пистолет, не оглядываясь, дал знак Прохору. Сзади послышалась какая-то возня, пыхтение, шорох соломы - не иначе ружье наш Тургенев потерял.

– Ну, смотри, - не очень уверенно пригрозил толстяк. - Пожалеешь, да поздно будет. Детишек побереги, дурак. Не жалко детишек?

– Детишки уже далеко, вам их не достать. - Саныч сделал шаг вперед, парень, соответственно, шаг назад.

– Все знаем. Телка у тебя тут крутая по явилась - не боишься, что поделиться не только деньгами придется? - Еще шаг назад.

И кстати.

– Все! - сказал Саныч и поднял кнут, отводя назад руку. - Чаша моего терпения лопнула! - (Красиво, правда?) - Сейчас ты у меня попляшешь. И споешь. Дурным голосом.

Первый выстрел кнута сбил с головы бедного парня бейсболку, второй вырвал из руки нож, третий обвил его щиколотки и повалил на землю - толстяк с такой силой грохнулся жирной спиной, что запрыгали и зазвенели банки на заборе.

Он очумело вскочил, попытался бежать, но Саныч снова дернул кнут, и парень опять грохнулся, теперь уже лицом.

Взбрыкнув ногами, он сбросил с них путы и поскакал к забору - вокруг него защелкали резкие и быстрые удары. Вот это была работа: лопнула на спине посланца куртка, слетели ее обрывки, выстрелили перебитые кнутом подтяжки - с круглого брюха поползли вниз штаны, мешая парню бежать. Он подхватил их руками, а тут вот он - забор, руки пришлось освободить, штаны, стало быть, выпустить. Над забором навис толстый зад в красных трусах, которые тут же разлетелись в клочья, а на беззащитном голом седалище загорелись не менее красные полосы.

Толстяк взвыл, как ошпаренная кошка. Его длинноволосый напарник вывалился из машины, распластался на земле, вытянул вперед и положил на камень руки с пистолетом.

– На поражение не стрелять! Проша, залп! - скомандовал я и, опережая противника, сделал свои два выстрела.

Довольно удачно: одна пуля, врезавшись в камень, швырнула длинноволосому в лицо град острых осколков, другая рванула куртку на спине. Волосатик на четвереньках побежал к машине, в которой уже корчился на переднем сиденье дрожащий толстяк. Без штанов и шляпы.

Машина судорожно рванулась, разворачиваясь, и тут наконец проснулся Прохор - грохнул из ружья. И тоже удачно - прямо в шину. Вот уж не ожидал.

Припадая на подбитое колесо, «Нива» завершила разворот и, жалостно прихрамывая, потрюхала по ухабам.

– Славно, стало быть, повеселились, - похвалил я свое подразделение, - всем по чарке водки жалую. Только если отец-командир говорит: залп, стало быть, залп, без всякого однова

Нет положенного бравого ответа: мол, рады стараться, ваше благородие! Я обернулся. Прохор неистово раздувал ноздри и сжимал кулаки - ишь, завелся на врага. Что значит удачный выстрел! Я всегда в него верил: столько он вселяет в человека мужества, отваги, укрепляет его праведным гневом! Не узнать писателя. Больше, чем на Яну, злится. Яна клацнула допотопным затвором - выбросила пустившую дымок гильзу.

– Однова! - наконец нашелся я. - Это ты, значит, стреляла? - Вот, оказывается, чего они пыхтели за моей спиной - ружье друг у друга рвали.