– Посидел? - спрашиваю я капитана. - Пошли.

Яна запирает квартиру, вызывает лифт. Я распахиваю дверцу пожарного шкафа и пристегиваю капитана к крану. Он сразу веселеет.

– Рано радуешься. Я тебя все равно достану.

– Я вам ничего плохого не сделаю, - вдруг врет он. - Я буду молчать. И перед вашей женой извиняюсь, прошу прощения.

Яна уже входит в лифт, бросает ему через плечо достойный ответ.

– Согласен, - страстно шепчет он вслед. - Согласен - куда угодно…

Мы беспрепятственно спускаемся, садимся в машину. И опять кружим по городу в предрассветных сумерках.

Какая же нынче длинная ночь… И когда она кончится?

На одном из перекрестков Яна вдруг говорит:

– Дай-ка мне пистолет. За нами какая-то машина увязалась. Следит.

– Правильно, влепи ему в фару. Это Проша, такие штаны мне отжалел, жлоб, просто унизительно.

Перед усиленным постом ГАИ Прохор обгоняет нас, теперь я у него на хвосте, вплотную.

От кучки людей с автоматами отделяется инспектор и дает сигнал жезлом. Я приспускаю стекло и машу ему удостоверением капитана, делаю жест и в сторону Колькиной машины, мол, веду его или он со мной - понимай, как хочешь.

Получилось. Нас провожают только взглядами, а не очередями, видимо, номер капитановой машины их удовлетворяет.

За городом я обгоняю Прохора, Яна делает ему гримасы. Он прячет от нее свой свернутый нос.

Довольно долго едем относительно спокойно. Потом справа, из кустов, вылетает иномарка и прилаживается за нами. Что за тачка - не пойму.

Она влезает между нами, оттирает Прохоpa. В машине четверо. Никаких сигналов, одни действия.

Яна достает пистолет:

– Догонят…

– Обязательно. На свою шею. Пристегнись. - Я прибавляю газу.

Они легко, играючи догоняют нас и идут на обгон, отжимая меня к обочине. Играют. Сейчас доиграются.

Я притормаживаю, иномарка вначале пролетает сильно вперед, потом тоже снижает скорость, идет вровень. Я резко вырываюсь, бросаю машину чуть влево и вскользь подставляю им крутой милицейский зад: звон, скрежет… Нашу машину бросает в сторону, капот багажника встает на дыбы, приплясывает на одной петле и срывается, скачет по шоссе, высекая искры. Бьет иномарку по изящной морде.

В зеркальце я вижу, как она неуправляемо бросается от обочины к обочине, как с трудом и опаской обходит ее Прохор. Отвязались, стало быть.

И от капитановой тачки тоже пора избавляться.

У первой же придорожной харчевни, круглосуточной, мы останавливаемся.

– У тебя деньги есть какие-нибудь?

– Что-то завалялось. - Яна отстегивается, перегибается назад и копается в сумке.

В харчевне пусто. Только за угловым столиком кто-то спит, подложив шапку под ухо. Хозяин - молодой крепкий парень - вопросительно смотрит на меня и зевает.

– У вас есть телефон?

Он неопределенно поводит плечами.

– Мне надо позвонить.

– Всем надо, - изрекает он.

– Я работник милиции.

– Удостоверение покажи:

– Вот, - я показываю ему пистолет.

– Звони. - Он опять пожимает плечами и кивает на дверь.

– Спасибо. А ты пока сделай мне джентльменский набор - что у тебя там есть? - пару кур, бутерброды, сигареты, пару бутылок водки, ну, сам сообразишь.

Я прикрыл за собой дверь и набрал номер областной ГАИ:

– Ярославское шоссе, сорок второй кило метр. Брошенный «жигуль», номерной знак 24-36. Битый, дверцы распахнуты, бензин на нуле. Похоже, в угоне. Заберите его, ребята, - и положил трубку.

Стало быть, один следок я кинул. Теперь надо второй оставить, совсем в другом месте. Пущай ищут!…

Я еще раз - вежливо, но культурно - поблагодарил хозяина кафе, забрал приготовленный им пакет. По-моему, парень остался в безмерном удивлении от того, что я, немного честный, расплатился с ним за продукты.

Я вышел на улицу, остановился на ступеньках. Наконец-то кончилась эта длинная ночь.

Совсем рассвело. Небо - чистое, ясное, синее. Нежный утренний ветерок окреп, стал трепать и сдергивать с дерев оставшиеся листья. Погнал их куда-то стайкой взъерошенных птах… Я проводил их взглядом, невольно вздохнул.

Яна безмятежно болтала с Прохором, покуривая, щурясь на низкое солнце, вытянув свои прекрасные длинные ноги в распахнутую дверцу машины. Прохор смотрел на нее петушком, одним глазом, пряча нос в поднятый воротник. Подозреваю, он был тайно влюблен в Яну (впрочем, кто в нее не влюблен, даже муж без ума) и потому по-мальчишески грубил ей, спорил по пустякам.

Я отдал ему пакет с харчишками, забрал из машины сумку, позаимствовал обнаруженную в бардачке карту области и, подумав, снял-таки с капитановои тачки оба номера, забрал и канистру.

– Пересадка, ребята, - и пошел к Коляхиной развалюхе.

– Где это вы такой драндулет раздобыли? - Яна обошла машину, саркастически уперла руки в боки.

– Прошка угнал, - сокрушенно признался я. - У своего соседа. Вместе водку пьянствовали, а машину таки спер. А еще писатель. Совесть нации.

– Смотрю, вы без меня повеселились, однако. А нос тебе кто свернул? Сосед?

– Блудный муж твой, - буркнул Прохор, забираясь на заднее сиденье. - Мент позорный.

– Поганый, - со знанием дела поправила его Яна и спохватилась: - Э! Э! Ты куда вперся? Садись впереди, я там не сяду: Серый начнет за коленки хватать…

Вот еще за что люблю Яну - в любой обстановке и ситуации она чувствует себя абсолютно комфортно. Как дома после работы в теплой ванне. И умеет добрым словом поддержать товарищей.

– Куда теперь, гонимые ветром? - Яна удобно устроилась (по мне, так она даже на колючем заборе могла удобно устроиться), подложила под локоть сумку, повертелась, бесцеремонно спихнула на пол Прошкины бумаги, развалилась, замурлыкала.

– Сейчас посмотрим, - я разложил на баранке карту.

Она дрянненькая оказалась, но на нее были нанесены от руки все посты ГАИ, очень кстати, стало быть. Ведь для нас самое невинное внимание инспектора - катастрофа. Опять кабаньими тропами пробираться. По родной-то земле.

– Слушай, Проша, ты ведь всех областных фермеров по пальцам знаешь. Давай-ка рванем к которому из них. Какой получше. Спрячемся сколько-нибудь. Отсидимся, а потом и решать будем, где нам дальше жить: в Париже либо в Лефортовской слободе, а?

Прохор послушно побегал глазами по карте, ткнул пальцем. Самого лучшего выбрал.

– Вот. Мишка Бирюков. Я недавно у него гостил. - Помолчал. - Жив-здоров был.

И странно прозвучала эта фраза. Так естественно и так дико. Напомнила нам то, что и напоминать-то не след. И так помнили. Каждой натянутой внутри жилкой. Не зря ведь Яна резвится.

– Примет он нас, как думаешь?

– Особливо если к вечеру приедем.

– Это как же?

– Ну какой русский мужик гостя или путника из дому в ночь погонит? Тем более я с ним пьянствовал однова.

«Однова»! Не слабо. Прохор, он умный. И не такие слова применяет. Даже знает разницу между «ейный», «евойный» и «евонный». Не то что Серый.

– Фактор, стало быть, убедительный, - согласился я. - Однова!

– И решающий, - мурлыкнула Яна. - Поехали скорей. Молочка парного попьем, самогонки нажремся, в сене поваляемся… Да, Серый? - Голос ее лукаво дрогнул.

Меня этот вариант и без самогонки устраивал, хотя тоже вещь хорошая. Да под сало, огурчики-грибочки, ржаной хлеб духовитый. А на терраске - самовар-пыхтун под керосиновой лампой, в кругу друзей и ночных бабочек…

Опомнись, Серый, неужто тебе и впрямь мозги вышибли? При чем здесь вообще-то ночные бабочки?

Главное дело в том, что ферма Бирюкова в той еще глуши пряталась. Кругом нее елки толпою стоят, густые лапы во все стороны тянут, чужого не пустят. Да и дорога туда - мало сказать, непроезжая. К тому же мы сейчас в северной стороне, а ферма - на сто восемьдесят градусов к югу от нашей дислокации. Хорошо получится: одна машинка здесь брошена, другая - вон аж где - загадка для ментов.

– Смотри-ка, здесь же и логовище капитана Ломтева, почти рядом. Навестим коллегу? В крайности - деньжат у него займем. Не откажет.