— Но такие фокусы и не требуются, — холодно возразил Альберто. — Они слышали, как мы приземляемся. Скоро здесь будет катер.

Миссия, как я помнил, располагалась в четверти мили вверх по течению на другом берегу реки. Альберто приказал Лиме идти и встретить катер, а сам достал кожаный футляр для сигар.

Хэннах взял одну, а я отказался и спрыгнул на траву. Дождь хлестал неумолимо, и я направился вслед за сержантом. Возле берега стояла грубая деревянная пристань на сваях, выдававшаяся в реку на двадцать или тридцать футов.

Лима добрался уже до конца пристани и стоял, глядя на тот берег реки. И вдруг он наклонился над краем, потом стал на одно колено, будто рассматривая что-то в воде. Когда я подошел, он встал и повернулся ко мне с ужасно расстроенным видом.

— Что случилось? — встревоженно спросил я, потом посмотрел через край и все увидел сам. Я сделал несколько глубоких вдохов и сказал: — Лучше сходите за полковником.

Возле старого каноэ, привязанного к сваям, плавало и билось о столбы одетое в белое тело монахини. На обглоданном пираньями лице под белым чепцом оставалось совсем немного плоти. Случайная волна отбросило тело немного в сторону. Оно повернулось вниз лицом, и я увидел в спине по меньшей мере с полдюжины стрел.

Лима выбирался из воды, сжимая личный опознавательный знак в виде диска и нательный крестик на цепочке, которые он снял с шеи монахини. Он выглядел совсем больным и стоял весь дрожа, и не только от холода.

— Соберитесь, ради Бога, и постарайтесь вспомнить, что вы — солдат! — пожал плечами Альберто. — Здесь, по крайней мере, вам ничто не угрожает. Я не помню, чтобы они когда-нибудь действовали на этом берегу реки.

Самым разумным было бы для нас сесть снова в "Хейли" и убраться отсюда к чертям собачьим. Нечего и говорить, что Альберто и на секунду не пришло в голову поступить таким образом. Он стоял на краю причала и смотрел в дождь, сжимая в левой руке автомат.

— Только не говорите мне, что вы собираетесь перебраться на ту сторону, — предупредил его Хэннах.

— У меня нет выбора. Я обязан выяснить обстановку. Там могут оказаться и выжившие.

— Да вы шутите, что ли? — взорвался Хэннах. — Мне что, надо еще объяснять вам? Несчастье все-таки случилось. Все знали, что оно обязательно произойдет, если они не уйдут отсюда.

Полковник Альберто не обратил никакого внимания на его слова и, не поворачивая головы, произнес:

— Я буду вам признателен, если вы окажете мне честь сопровождать меня, сеньор Мэллори. Сержант Лима останется здесь с сеньором Хэннахом.

Хэннах просто взвился, его натура, как я понимаю, не могла примириться с тем, что его оставляют позади.

— К чертям ваши солдатские игры! Если вы идете, то и я иду тоже!

Я не знаю, такого ли результата добивался Альберто, но он не стал возражать. Сержанта Лиму с его револьвером оставили охранять форт, я взял другой автомат, а Хэннах — автоматическое ружье, которое всегда возил с собой в "Хейли".

В каноэ плескалась вода. Она водоворотами кружилась на дне под моими ногами, когда я проходил на корму. Я разместился и взял весло. Хэннах сел в середине и тоже приготовился грести, а Альберто сгорбился на носу, держа автомат наготове.

Старое бревно, которое несло течением, вдруг оказалось крокодилом, который лениво чуть взмахнул хвостом и скрылся из виду. Джунгли затаились под дождем, и только вдали слышалось фырканье ягуара. На противоположном берегу реки из воды выступали песчаные отмели, на них сидели тысячи ибисов, которые огромной красной тучей взмыли в воздух при нашем приближении.

На протяжении всего пути отмели появлялись и исчезали, а против самой миссии посередине реки образовалась песчаная отмель длиной в добрых пару сотен ярдов.

— Вот здесь я приземлялся и поднимался в воздух два раза в прошлом году, когда вода стала низкая, — показал Хэннах.

Я подозреваю, что он сделал это замечание только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать, потому что мы приближались к причалу и молчание становилось просто невыносимым.

Мы привязали каноэ рядом со старым паровым катером и забрались на причал. Две дикие собаки дрались за что-то на дальнем его конце. Завидев нас, они убежали. Когда мы подошли поближе, то увидели еще одну монахиню, лежавшую лицом вниз и вцепившуюся руками в грязь.

Мухи тучами взмыли при нашем приближении, и запах был ужасен. Альберто приложил носовой платок к лицу и опустился на одно колено, чтобы осмотреть тело. Он подсунул руки под труп, поискал немного и вытащил наконец личный знак в виде диска на цепочке. Он поднялся и поспешно отошел в сторону, чтобы вдохнуть свежего воздуха.

— Череп сзади размозжен, скорее всего, боевой дубинкой.

— Как давно? — спросил Хэннах.

— Два дня, самое большее — три. Если произошло всеобщее побоище, то мы в относительной безопасности. Они верят в то, что душа убитого задерживается в теле на семь дней. Ни один хуна ни за что не подойдет к этому месту.

Я не знаю, сказал ли он это только для того, чтобы успокоить нас, но мне и на самом деле стало легче. Я снял автомат с предохранителя, взял его на изготовку, и мы двинулись вперед.

Сама миссия находилась ярдах в ста от причала. В одном большом одноэтажном здании располагались и медицинский центр, и госпиталь, кроме того, здесь стояли четыре бунгало под тростниковыми крышами и маленькая церковь на взгорке у реки, с висящим на раме колоколом.

На подходе к миссии мы обнаружили тела еще двух монахинь, обеих буквально разорвали на куски, но самая страшная картина предстала перед нами на краю поляны, за медицинским центром: мужчина, подвешенный вниз головой за лодыжки. Судя по остывшей золе, под ним развели сильный костер. От жара плоть на голове отделилась от черепа. Меня тошнило от невыносимо тяжелого запаха, исходившего от тела несчастного.

Альберто отогнал мух стеком и подошел поближе.

— Это слуга отца Контэ, — сказал он. — Индеец с низовьев реки. Бедняга, они, наверно, решили, что он имел что-то особенное от своей службы.

Хэннах обернулся ко мне. Его лицо пылало гневом Господним.

— А ты еще жалел этих выродков!

Полковник Альберто резко оборвал его:

— Прекратите. Ваши частные разговоры можно отложить. Чтобы выиграть время, мы разобьемся на группы, и не забудьте, что мне нужны именные знаки. Еще один день в такой жаре, и мы никого не сможем опознать.

Я выбрал медицинский центр. Тщательный осмотр показал, что там все в идеальном порядке. Постели застелены, как в ожидании пациентов, противомоскитные сетки аккуратно подвешены. И здесь был тот же удушливый запах, который привел меня в операционную, где я обнаружил тела еще двух монахинь. Трупы почти полностью разложились. Как и ту на причале, их, скорее всего, убили ударами дубинок. Я кое-как ухитрился достать их именные знаки и вышел.

Из одного бунгало появился Альберто. Я передал ему именные знаки, и он сказал:

— Теперь у нас десять именных знаков, а их было двенадцать. И никаких следов отца Контэ.

— Они только убивали людей. Все остальное в полном порядке. Такое трудно понять. Я ожидал, что они сунут факел под крышу и покончат со всем разом.

— Они не смеют так поступать. Еще одно суеверие. Души убитых ими людей должны где-то жить.

Хэннах вышел из церкви и позвал нас. Когда мы подошли, то увидели, что его трясет от гнева. Прямо у двери на спине лежал отец Контэ со стрелой в горле. По тому, как он лежал, я понял, что он, наверное, стоял на крыльце церкви, лицом встретив нападавших. Глаза его выклевали стервятники, одного из которых я видел на крыше церкви, а через разодранную сутану виднелась грудь, раскромсанная мачете.

Хэннах спросил:

— Ну, и зачем же они сделали такую ужасную вещь?

— Они восхищались его смелостью. По их представлениям, если съесть его сердце, то унаследуешь часть его отваги.

Это окончательно вывело Хэннаха из себя, и, судя по его виду, он был готов на все.