Из сказанного видно, что Бэкон под названием «антропология» понимал не совсем ту науку, которую мы называем этим именем теперь. То же самое относится к физиологии: последнюю он считает искусством, которое должно служить телесному благополучию, здоровью, красоте, силе и удовольствиям. Она состоит из медицины, косметики и эстетики.

Из-за этого, однако, не следует умалять заслуги Бэкона в естествознании. Они велики, потому что он стремился очистить эту область от бесплодного исследования конечных причин, мешавшего индуктивному изучению доступного нам. Практическое естествознание, согласно Бэкону, распадается на механику и натуральную магию. Под именем первой он разумел то, что мы теперь называем прикладной физикой. Натуральная магия, в смысле Бэкона, есть уменье пользоваться знанием законов природы. Если предположить, что мы узнали законы природы и причины явлений, то можно допустить возможность самому человеку, подражая природе, воспроизводить явления. «Если магия, – говорил Бэкон, – соединится с наукой, то эта натуральная магия совершит дела, которые к прежним суеверным опытам будут относиться, как действительные подвиги Цезаря к вымышленным деяниям короля Артура, то есть как действительные события – к сказкам. Действительность со временем превзойдет наши ожидания и даже мечты». Наш век своими чудесами механики, физики и химии как нельзя более подтвердил приведенные выше слова Бэкона.

Из наук менее всех других была доступна Бэкону математика; он не придавал ей никакого самостоятельного значения и рассматривал ее только как вспомогательное средство естествознания. Это совершенно согласуется с его общими взглядами. Он не признавал науку для науки и не мог придавать значения тем занятиям, которые не вели прямо к практической пользе.

К физиологии Бэкон относит также живопись и музыку. Не придавая большого значения последним, он обращает большое внимание на медицину, которая должна содействовать благосостоянию человека. При этом он не забывает, что Цирцея – сестра Эскулапа, и очень желал бы их разлучить навсегда, то есть очистить медицину от шарлатанства. Он в этом отношении остается верен самому себе, потому что стремился очистить все науки от примеси суеверия. Медицине Бэкон предписывал три цели: она должна сохранять здоровье, излечивать болезни и продолжать жизнь. Но науки о продолжении жизни не было; между тем Бэкон приписывал ей большое значение. Создать такую науку впоследствии пытался Гуфеланд. В интересах анатомии Бэкон желал вскрытия трупов. На врачей он возлагал также обязанность облегчать страдания, которых они не могут отвратить. Например, тихая безболезненная кончина должна быть также задачей медицины. От медицины Бэкон переходит к психологии. Для нас важно, что сам Бэкон признает свою философию недостаточной для объяснения духа. Это замечание относится, по мнению Куно Фишера, к реальной философии вообще. Но Бэкон не отрицает духа; он откровенно объявляет, что дух ему непонятен; он относит это понятие к религии, с которой, по его мнению, наука не имеет ничего общего. Он считает душу отличной от духа и признает ее чем-то вещественным. Дух происходит от Бога, а душа неразрывна с телом. Бэконовская философия преследует силы чувственной души и рассматривает произвольное движение и ощущение. Психология Бэкона представляет, таким образом, ум и волю как силы человеческой души. Отсюда прямой путь к употреблению этих сил: к логике и этике.

Первая состоит из логики в тесном смысле слова, т. е. искусства мыслить, затем мнемоники – искусства запоминать и риторики – искусства говорить.

Изобретающий ум есть орган науки. На надлежащем употреблении этой силы основывается вся наука. Логика изобретений составляет задачу философии Бэкона; она служит точкой соприкосновения «Энциклопедии» с «Новым Органоном», о котором мы уже говорили.

Бэконовская этика рассматривает человеческую волю с практической точки зрения. Прежняя этика имела в виду скорее предмет деятельности, чем саму деятельность; она занималась отвлеченными вопросами: что такое добро и в чем заключается высшее благо и счастье. Бэкон же предписывает ей заняться вопросами о том, как направить к добру нашу деятельность и научить нас создать себе счастье. Прежняя этика, по мнению Бэкона, напоминала учителя чистописания, сообщавшего нам правила каллиграфии, но не научившего нас писать.

На вопрос: «Что такое добро?» – Бэкон отвечает: «То, что полезно человеку и человечеству в одно и то же время. Что полезно обществу, то общеполезно. Жизнь, посвященная общему благу, должна быть практической; теоретические стремления необходимо направлять к общей пользе. Общеполезная деятельность есть высочайшая из человеческих обязанностей, которые разделяются на общие и частные. К последним принадлежат обязанности службы, семейства, дружбы и т. д.». Добродетель состоит в исполнении долга; необходимо расположить к этому душу человека; последнее же требует знания людей. Изучать людей следует в жизни и в книгах, обращаясь к поэтам и историкам, преимущественно римским, величайший из которых, разумеется, Тацит. В образовании характеров Бэкон приписывает большое значение привычке.

Идеал нравственного настроения Бэкона – душевное спокойствие, обратившееся в привычку, выработанное равнодушие к впечатлениям. Такая этика в духе Бэкона и вполне соответствует его философии; ее основа – знание людей, которое получается из наблюдений и совершенствуется опытом и индукцией.

Этика в приложении к государственной жизни переходит в политику. Политика, по мнению Бэкона, легче этики, ибо направлять отдельное лицо труднее, чем управлять государством. Катон говорит о римлянах, что они напоминают стадо овец; целое же стадо легче пасти, чем одну овцу. То, что в этике добродетель, в политике является политической мудростью. О последней Бэкон не особенно распространяется, обладая в высшей степени искусством молчать. Философ здесь уступает место государственному человеку, привыкшему к сохранению государственных тайн. В немногих замечаниях обнаруживается влияние римлян, из позднейших писателей – Макиавелли. Вообще Бэкон мало говорит о государственной мудрости и больше распространяется о светском благоразумии, которым сам владел в совершенстве. Нередко он с удовольствием ссылается на изречения Соломона.

Мы бросили взгляд на «Энциклопедию наук», написанную Бэконом. Для того чтобы понять цену такого труда, нужно вспомнить, что он выполнен одним человеком. Само собой разумеется, что Бэконовы подразделения не всегда точны, обобщения иногда слабы и произвольны. Что касается систематики, то она не играет важной роли в энциклопедии. Во французской энциклопедии эта система упразднена и заменена алфавитом. Составители французской энциклопедии Дидро и д'Аламбер в предисловии к своему философскому словарю ссылаются на Бэкона как на основателя реалистической философии вообще и первого энциклопедиста. Д'Аламбер говорит о книге Бэкона: «Это огромный перечень того, что остается сделать».

Французские энциклопедисты находились, разумеется, в более выгодных условиях, чем Бэкон; ему пришлось приготовить почву и сеять, французским же энциклопедистам выпало на долю пожинать плоды новой философии и распространять их в образованном мире. Идеи энциклопедистов проникли и в наше отечество, а вместе с ними – и воззрения Бэкона. В трудах Джона Стюарта Милля также сильно проявляется влияние энциклопедии Бэкона, а Милль, как мы сказали, принадлежит к числу писателей, имевших большое влияние в России. Итак, к энциклопедии приложимо то, что мы говорили о философии Бэкона. В этом легко убедиться: действительно, в этой энциклопедии мы встречаем много мнений, к которым каждый из нас уже прислушался и которые в настоящее время вошли в наш общий умственный обиход.