Итак, полчаса истекли, Диму погрузили в машину и привезли живым и целым в уже знакомое ему здание. Значит, Адам сидит — сделал он вывод, и не мог не порадоваться.

Но даже и в стесненных обстоятельствах Адам оставался таким же элегантным и сладкоречивым.

— Рад видеть Вас, мой юный друг! — Приветствовал он Диму.

— Очевидно, раз уж вы за мной посылали.

— И благодарен, что заботы юности не помешали навестить старика в столь тяжелом положении.

— Что нужно? Давайте не будем притворяться — вы пытались убить меня. Нас.

— Нет, нет! Это был Френк. Я не знал, что в том бокале.

— И не догадывались?

— Нет, правда, нет. Я не ждал, что Френк зайдет так далеко и попытается отравить вас обоих прямо в клубе.

— Но про дела-то его вы знали.

— Я знал, что у Френка регулярно срывает крышу, но чаще всего его удается перехватить и удержать дома. Черт возьми, да это же ни для кого в Голливуде не тайна!

— Как это?

— Да знают об этом! — Отмахнулся Адам, а потом, увидев пораженное лицо Димы, стал медленно, как несмышленому ребенку объяснять. — И большие боссы, которые ему платят, и редакторы, которые теперь делают такие удивленные лица, и в полиции… — Тут он остановился, не решаясь продолжать.

— Да ладно, кто, вы думаете, следил за тем, чтоб у него не было срывов? К нему давно уже приставлен врач специально для предотвращения эксцессов. Но не всегда удается уследить.

— Вы хотите сказать, что ваши — то есть его работодатели в курсе?

— Ну а о чем я тут говорю?

— Ну а почему тогда?…

— Бренд, дорогой мой, бренд! Имя в наши дни — это бренд. Неужели вы думаете, что все то дерьмо, которое мы снимаем, стоит хоть слова похвалы? Что что-нибудь из сделанного Френком останется в вечности? Да ему повезет, если это вспомнят хотя бы через десять лет.

— Почему же его называют великим режиссером?

— Молодой человек, если я прочту сейчас вам лекцию о рекламе и денежном обороте шоу-бизнеса, это займет у нас слишком много времени.

— Так, а зачем я вам понадобился?

— Я предлагаю сделку. Не забудьте, я уже однажды вытащил вас из этого дерьма, и если б вы не вернулись, то ничего бы не вышло наружу. И всем было бы лучше.

«Кроме Джены и Стефани» — подумал Дима. А вслух спросил:

— Чего вы хотите?

— Вы видите теперь, что я в это дело попал случайно. Если б не я, это мог быть кто-то другой, кто подвернулся Френку под руку в ту ночь в клубе.

— Случайностей не бывает. То, что это именно вы — результат вашей прошлой близости к Френку.

— И, тем не менее, у меня нет желания отдуваться за всех остальных. Я не убивал. И о случившемся я узнал от Френка. Но на меня попытаются повесить соучастие в убийстве лишь для того, чтоб отвести опасность от себя.

— Что же я могу сделать?

— Помнится, когда вы появились тут в первый раз, вас интересовала информация об одном фильме… Давайте договоримся: вы молчите о стакане, а я сообщаю имя лиц, заинтересованных в экранизации.

— А разве это не решают ваши начальники?

— Как правило, да. Но всегда есть желающие протолкнуть тот или иной сценарий по личным мотивам. Скажем, экранизировать роман любимой бабушки. Если приходится выбирать из равноценных сюжетов, этот фактор учитывается. Ну и какое-то количество фильмов выходит как пробники, большого дохода мы от них и не ждем. Итак, я скажу вам кто заказчик, а вы молчите о стакане. Идет?

— Все равно не пройдет. А разгром в квартире Стефани?

— Она сделала это сама. В состоянии аффекта.

— Сама перевернула все вверх дном, потом пошла в клуб, подцепила меня, провела весь день на свидании — и все это время не помнила про разгром?

— А не было никакого разгрома. Так, легкий беспорядок. Вы же знаете этих женщин — маниакальная страсть к порядку. Любая мелочь не на месте кажется им концом света. А ночью у страха глаза велики — ей показалось. И ведь никто кроме вас двоих этого не видел, не так ли?

— Я должен обсудить это со своим адвокатом. Не знаю, пойдет ли на это Стефани.

Таким образом, там, где расследование остановилось у Мишкина, успеха добился Дима. Это тем более иронично, что и Мишкин и Сережа давно перестали воспринимать его всерьез.

Киев, 2003.

Когда-то они это уже обсуждали.

— В литературе это распространенная тема. Но я никогда не встречала настоящего соперничества мужчин из-за женщины. Зачем, если женщины так доступны? По-моему, все это выдумано или устарело.

Реплика в ее духе. Все сумбурно и вперемешку.

— О чем ты?

— Я о соперничестве двух мужчин из-за женщины. В моем детстве об этом много писали, я имею в виду — в классике. У Стивенсона. Вальтера Скотта.

Она потянулась. Она как раз писала лирическую часть очередного рассказа и застряла где-то на любовной сцене. Они ей традиционно не давались. Иннокентий просматривал черновик статьи и, одновременно, пил кофе. Кухня, на которой они сидели, освещалась лучами заходящего солнца и только что зажженной лампой.

— Я никогда, ни разу не наблюдала, чтоб хоть кто-нибудь из мужчин прилагал усилия и добивался женщину, которая занята. Обычно им это или слишком сложно, или страшно. Может, это потому, что женщины теперь слишком доступны?

— Ну, кроме совсем уж доступных и подающих знаки. — После минутного раздумия добавила она, потому что любила точность.

— А это лживая идея. Мужчины спорят не из-за женщины, а ради соперничества. Тут важна не сама женщина, а то, что она нужна еще кому-то.

— То есть это всего лишь спор двух мужчин о том, кто из них сильнее?

— Да.

— Но ведь даже в современных сериалах это очень раздутая тема!

— Ты же не веришь сериалам?

— Но это же так грустно! И гнусно…

Она все-таки была романтиком.

Иннокентий понимал, что она хочет сказать. Есть что-то грязное в том, что человек становится для другого не самоценностью и не целью, а вещью, которую тот использует для украшения и выкидывает, если она не в моде.

София, 2005.

А теперь он сам оказался одним из тех двоих соперничающих мужчин. Ситуация, встречаемая только в книгах да сериалах, но почти невообразимая в жизни.