Потом я устал думать и успокоился. Тебе сейчас зачитывают приговор, сказал я себе. Выслушай его мужественно и будь человеком хотя бы в оставшийся кусочек жизни и хотя бы перед самим собой.

Около забегаловки ко мне пристали трое молодых парней. Сначала они потребовали закурить. Потом обозвали меня нехорошими словами и потребовали пятерку. И я отвел на них душу. Потом… В общем, хорошо, что у меня сегодня свободный день. Очухался я далеко за полночь на полу в нашей квартире с разбитым носом и мощным фонарем под левым глазом.

Долго ждал Ее звонка. Наконец, далеко за полночь Она позвонила. Сказала, что была занята, устала, хочет спать. Я сказал, что безумно скучаю и с нетерпением буду ждать утра, чтобы хотя бы увидеть ее.

Итак, я один. Впереди долгая, мертвенно тихая ночь. Ни души кругом. Я думаю о Ней. И о себе. Эх, человек-человек! Много ли надо?! Чуточку внимания. Чуточку чувства. Чуточку искренности. Чуточку верности. И ты счастлив. Но именно этой чуточки нет. Внимание есть, в изобилии, но избави боже от него: это — внимание всякого рода органов, призванных смотреть, чтобы ты не сотворил чего-нибудь такого. И чувства имеются в огромном количестве, но какие: злоба, раздражение, ненависть, зависть. И искренность бывает: когда требуют поставить к стенке. И верность бывает: верность заветам Хозяина. Вот меня сейчас неудержимо тянет к Ней. Почему? Что нас связывает? Потому что я один. Абсолютно один. Мать? Это не в счет. Она для меня есть, но я-то для нее не существую. Теперь родители странные пошли: они равнодушны к детям, даже злобны к ним. Друзья? Это не надолго. Дружбы нет, ибо привычные привязанности недолговечны, а соратников в этом обществе нет. Есть лишь сослуживцы. И вот теперь Она. Глубоко ли это? И долго ли можно произносить возвышенные фразы, сидя в болоте или погружаясь в трясину?!

Только начал засыпать, заявился зять. Просит трешку до получки, опохмелиться надо. Этих трешек я в свое время передавал уйму. И, разумеется, до получки. Но он ни разу не вернул. Сестра умоляла не давать. А что делать? Я не дам, найдет в другом месте. Хуже будет, отдавать придется. Или кредиторы скандал подымут. А он и так на волоске висит у себя на работе (в каком-то журнале, младший редактор). Когда-то был способный парень, надежды подавал. Сейчас у меня денег нет. Зять обозвал меня жмотом. Сказал, что он мне это припомнит. И, хлопнув дверью, ушел. Вслед ему неслась отборнейшая брань сестры. Привыкшие к таким сценам ребятишки не обращали внимания. С меня достаточно, сказала сестра. Сегодня же подаю на развод.

Пьянствуют, сказал Сменщик, во всем мире. И на Западе пьют, может быть, даже больше, чем в Ибанске. Но ибанское пьянство обладает такими специфическими признаками, которые выделяют его из всех пьянств человечества и делают его явлением исключительно ибанским. Вам, например, нужно занять денег на покупку новых штанов. Попробуйте, и вы убедитесь в том, что это — дело довольно трудное. Но если вам нужно занять на выпивку, вы сделаете это в течение получаса максимум. Причем, не надо объяснять, на что вам нужны деньги. Ибанцы обладают особыми органами чувств, которые позволяют им точно установить, на что вам нужны деньги. Нужны деньги на выпивку, скажете — на штаны, все равно дадут. Или, допустим, вы пьянствуете. Все знают, что это — нехорошо. Приходите к знакомым. Ай-ай, как нехорошо, говорят они. И… ставят на стол отличную выпивку. А придите в гости просто так, непьющим. У них будет в заначке бутылка, но не ждите ее появления на столе. Государство ведет непримиримую борьбу с пьянством, ибо оно наносит огромный ущерб. Но ведет ее так, что пьянство развивается пуще прежнего. Одним словом, в Ибанске в глубине души любят пьяницу и в глубине политики культивируют его. Почему? Имеется множество объяснений. Психологиморалисты (с тенденцией к психоанализу) считают, что ибанцам приятно видеть существа еще более жалкие и убогие, чем они сами. Тем более стремление к юродству есть природное свойство ибанской души. В интеллигентных кругах пьянство считают признаком таланта (все ибанские гении пьют!), а в либеральных интеллигентских кругах — признаком социального гнета, невыносимого для наиболее тонко мыслящей части и т. п. Творческие личности пьют для разрядки, для воображения, от избытка денег, которые больше некуда девать… Пьют, потому что пить дешевле, чем закусывать. А что еще делать, если не пить?! Пьют для душевной близости. Пьют, потому как положено. Это в основном большие начальники, заведующие магазинами и ресторанами, лица, бывающие на приемах, летчики, следователи и прочие, и прочие, и прочие. Социологи считают, что с точки зрения управления массами лучше пьяницы, чем оппозиционеры. Если человек бросит пить, что ему остается делать, если не критиковать несуществующие язвы нашего прекрасного общества! Экономисты говорят, что выгоды от пьянства все равно превышают ущерб, который оно приносит. В общем, если бы собрать все мнения ибанцев о причинах пьянства, образовалась бы книга в полсотни томов по тысяче страниц каждый. И притом мелким шрифтом. И нельзя сказать, что все ошибаются. Но нельзя сказать, что все правы. Проблема эта сложнее, чем проблема рака. Проблему рака можно хотя бы абстрактно решить так: есть вирус рака, найди его и уничтожь. Конечно, после этого у рака найдется все равно какой-то преемник. Те миллиарды причин, которые так или иначе фокусируются в вирусе рака, найдут себе другого вождя, представителя, выразителя. С проблемой пьянства так не поступишь. В конце концов, люди пьют потому, что есть алкогольные напитки. Уничтожьте их, и… И ничего не получится. В Ибанске пробовали в некоторых местах лишать людей этой вредной жидкости. Результат — ибанцы стали добывать ее сами из любых вещей. Да так, что получались напитки получше казенных. И потом властям долго пришлось доказывать преимущество последних. Лишь после того, как Академик опубликовал в Газете огромную статью о том, что казенные напитки (в отличие от искусственных!) не ведут к снижению умственных и сексуальных потенций, к раковым заболеваниям и автомобильным катастрофам, местные жители направились в магазин купить с черного хода (поскольку в это время продажа спиртных запрещена!) бутылочку трижды раскритикованной казенной отравы. Но если даже уничтожить все алкогольные напитки и лишить условий производить их и изобретать самим, все равно остаются те миллиарды маленьких причин, причинок, причиненок, причинушек и т. п. которые сейчас фокусируются в пьянстве, а по уничтожении оного будут фокусироваться в чемто ином. Так вот, специфика ибанского пьянства заключается не в том, что ибанцы пьют спиртное, а в этих миллиардах причин, которые избрали в качестве своего объединяющего и суммирующего начала, в качестве выразителя, представителя и вождя алкогольные напитки. Каждая эпоха, каждая цивилизация, каждый народ пьянствует по-своему. Причем, два пьянства не обязательно выражают одно и то же. Сходные множества причин могут в одном случае выражаться в пьянстве, в другом — в расцвете искусства, в третьем — в политической активности и т. д. В Ибанске упомянутая совокупность причин по традиции выражается не в творческой деятельности, не в предпринимательстве, не в политической активности, не в домоводстве, не в светской жизни, а именно в пьянстве. И вот что здесь особенно важно. Те ибанские потенции, которые выражаются в пьянстве, достаточно ощутимы, чтобы ибанец заметил их наличие, осознал себя в качестве носителя их (со всеми вытекающими отсюда психологическими последствиями). Но они не достаточны для того, чтобы избрать иной способ проявления и выражения. И тоже со всеми вытекающими отсюда психологическими последствиями. Грубо говоря, мы достаточно талантливы, чтобы заметить это и обрести вкус быть таковыми, но мы слишком мало талантливы для того, чтобы сделать свою талантливость деловым началом нашей жизни. Потому даже незначительные препятствия в виде государственных запретов для нас непреодолимы. Потому мы предпочитаем оставаться втихомолку страдающими холуями или пьяницами (или комбинацией того и другого).