Он был глубоко огорчен, что законная добыча ускользнула от него. Как это случилось? «Здорово крепкое пиво в проклятом Фриско»[1], – подумал Билли.

Голова трещала отчаянно, все тело ныло. Билли чувствовал такое головокружение, что ему казалось, будто комната подымается и опускается самым реальным образом. Каждый раз, как комната падала, Билли делалось тошно.

Он закрыл глаза. Противное ощущение не прекращалось.

Билли застонал. Никогда во всю свою жизнь не чувствовал он себя так подло. Бог ты мой, как болела его бедная голова! Убедившись, что с закрытыми глазами не легче, Билли снова открыл их. Он осмотрел комнату, в которой лежал. Это было небольшое помещение, загроможденное тремя ярусами деревянных нар, идущих вдоль стен. В середине комнаты стоял стол, над которым свешивалась с потолка лампа.

Лампа привлекла внимание Билли: она так и качалась взад и вперед.

Это не могло быть галлюцинацией. Очевидно, комната действительно раскачивалась. Билли не мог объяснить себе этого явления.

Он снова на минуту закрыл глаза, а затем открыл и опять посмотрел на лампу: она продолжала раскачиваться.

Осторожно сполз он со своей нары на пол. На ногах держаться было неимоверно трудно. Верно, все еще последствия выпивки… Наконец он доплелся до стола и ухватился за него одной рукой, а другую протянул к лампе.

Теперь уже не было сомнения! Лампа действительно раскачивалась взад и вперед, как язык колокола! Где же он? Билли обвел глазами комнату, ища окна.

На одной стене, около низкого потолка, он увидел несколько небольших круглых отверстий, покрытых стеклом. Рискуя переломать ноги, он подполз на четвереньках к одному из них.

Когда он приподнялся и взглянул в окошечко, то в ужасе отшатнулся. Насколько хватал глаз, перед ним было только волнующее безбрежное водное пространство. Тогда наконец он понял, что с ним случилось.

– А я–то еще собирался объегорить этого типа! – пробормотал он в беспомощном смущении. – В дураках–то остался я: смотри–ка, что он со мной выкинул!

В эту минуту наверху послышался шум и в открытом люке показался свет. Билли увидел ноги в огромных сапожищах, спускающиеся сверху по лестнице. Когда вновь пришедший достиг пола и обернулся к нему, Билли узнал незнакомца, который так усердно угощал его накануне.

– Ну–с, голубчик, как поживаешь? – спросил, не знакомец.

– Ловко же ты это сварганил, – только и ответил Билли.

– Что ты хочешь сказать? – спросил другой, на хмурившись.

– Поди к черту! – огрызнулся Билли. – Сам отлично знаешь, что я хочу сказать.

– Послушай, – властно проговорил незнакомец, – не забывайся! Я штурман на этом судне, и, если ты не хочешь иметь неприятностей, то должен говорить со мной почтительно. Меня зовут мистер Уард, и ты должен называть меня «сэр». Понял?

Билли почесал затылок и прищурил глаза. Во всю жизнь никто никогда не говорил с ним таким тоном – во всяком случае с тех пор, как он вырос. Голова у него ужасно болела, и ему было тошно, страшно тошно.

Он был так поражен своим физическим расстройством, что плохо вникал в то, что ему сказал штурман, а потому прошло достаточно много времени, пока истинные размеры оскорбления, нанесенного его достоинству, проникли в его затуманенный мозг.

Штурман решил, что его строгий окрик подействовал на новичка и смирил его. Он для этого–то и спустился. Он по опыту знал, что лучше всего сразу же дать хорошую встряску и что этим можно избегнуть многих неприятных столкновений в будущем. Он знал также, что самый удобный момент для укрощения строптивых натур – время, когда жертва страдает от последствий виски, в который было подмешано сонное средство. Умственная деятельность и мужество в таких случаях обычно находятся в самом подавленном состоянии. Самый храбрый человек, когда его так тошнит, делается покорным, как собака.

Но штурман не знал Билли Байрна из шайки Келли. Его мозг был, правда, отуманен водкой, и потребовалось немало времени, пока он начал соображать как следует, но храбрость осталась при нем.

Билли был хулиган, шпана, забулдыга. Когда он дрался, то его приемы заставили бы покраснеть самого сатану. Он чаще ударял сзади, чем спереди. Он не принимал в расчет ни слабости, ни роста противника; он не находил ничего дурного напасть гурьбой на одного. Он оскорблял девушек и женщин. Он шлялся по пивным и скандалил в тавернах.

В глазах честного человека он был, конечно, грязным, грубым хулиганом. Однако, Билли Байрн не был подлецом по натуре. Он был таким, каким его сделали воспитание и среда. Он не знал иных правил, он не знал иного кодекса. Как ни была убога этика людей его среды, он крепко ее держался. Он никогда не выдал ни одного своего товарища и не дал раненому другу попасть в руки шпиков.

Никогда также не допускал он, чтобы с ним говорили так, как осмелился говорить с ним штурман. Хотя он и не реагировал на оскорбление так быстро, как он сделал бы это в трезвом виде, он все же оскорбления не забыл. Долгое молчание Билли ввело штурмана в заблуждение, и он захотел еще больше утвердить свой авторитет. Забыв всякую осторожность, он подошел к Билли вплотную и прошипел:

– Что тебе нужно, так это здоровую трепку! Это помогло бы тебе очухаться, грязный бродяга, и вбить тебе в голову, что, когда входит начальство, ты…

Но как должен был отнестись Билли к входящему начальству, так и осталось неизвестным; зато Билли показал, как он поступает с начальством, размахивающимся, чтобы ударить его по лицу…

Билли Брайн не напрасно боролся с атлетами и занимался боксом. Кулак штурмана свистнул по пустому воздуху. Вялое тело с осоловелыми глазами, казавшееся за минуту до того неспособным ни на что, мгновенно преобразилось. Перед штурманом стоял упругий детина, ловкий как кошка, со стальными мускулами, который нанес ему такой удар в ребра, что даже борец Смок почувствовал бы к нему почтение.

С воплем боли штурман отлетел в дальний угол каюты и скатился под нару. Билли Байрн бросился за ним, как тигр, и, вытащив его на середину комнаты, начал его бить как попало. Неистовые крики штурмана раздались по всему кораблю.

Когда капитан с шестью матросами сбежали вниз по трапу, они увидели Билли сидящим верхом на поверженном теле штурмана. Его стальные пальцы сжимали горло противника, и он изо всей силы колотил его головой об пол. Еще мгновение – и убийство было бы совершено.

– Стой! – заорал капитан и размахнулся тяжелой дубиной, которая обычно была при нем. Сильный удар пришелся Билли по затылку.

Когда Билли очнулся, он оказался в темной вонючей дыре, в цепях, прикованным к стене.

Его продержали здесь целую неделю. Капитан навещал его ежедневно, чтобы постараться убедить новобранца в ошибочности его образа действий. Идея о спасительности дисциплины запечатлевалась в мозгу Билли посредством тяжелой дубинки.

К концу недели явилась необходимость перетащить арестанта наверх, чтобы он не был съеден крысами. Зверские побои и голод сделали свое дело. Билли представлял собой инертную массу сырого окровавленного мяса.

– Ну, – заметил шкипер, когда он полюбовался делом своих рук при дневном свете, – я думаю, что этот малый будет теперь знать свое место, когда с ним заговорит начальник и джентльмен.

Что Билли остался в живых, являлось чудом. Он лежал спокойно и не думал ни о чем, за исключением полусознательных мыслей о мщении, пока наконец природа безо всякой помощи восстановила то, что так грубо разрушил капитан.

Десять дней после того, как его вынесли наверх, Билли уже ковылял по палубе «Полумесяца» и исполнял кое–какую легкую работу. От других матросов он узнал, что он был не единственным членом экипажа, завлеченным на корабль против воли.

Только шесть головорезов, явно принадлежавших к уголовному элементу, добровольно нанялись на судно, не то потому, что они не могли найти места на приличном корабле, не то желая как можно скорее удрать за пределы Соединенных Штатов. Остальные все, подобно. Билли, были захвачены обманом и силой.