— Быстрее, быстрее! Могу взять только пятерых!

Это послужило сигналом: гвардейцы и «тигры», которых набралось человек восемь, отпихнули с дороги Гребешка и Лузу, тащивших Морено, оттерли меня в сторону и кинулись к вертолету.

— Прочь! — заорал Гарсиа. — Подлецы! Я буду стрелять…

Но в это самое время одно из окон второго этажа с треском распахнулось, стекла посыпались во двор. Оттуда высунулся ствол «М-16А2» с подствольником и простучала длинная очередь. Гребешок и Луза со своим подопечным вовремя шарахнулись назад, в дверь, ведущую к аварийной лестнице. Я тоже успел юркнуть туда же, прежде чем кто-то из биороботов засандалил в вертолет бронебойную гранату.

Первый хлопок был не очень громкий, но зато потом, когда взорвался топливный бак, — у меня уши заложило. Да и тряхнуло так, что все мы, четверо, повалились на пол у подножия лестницы. Будь мы в этот момент на дворе, нас минимум обварило бы ударной волной, а максимум — облило бы горящим топливом. Двум или трем солдатам, которых не пришибло на месте, такая участь выпала, и это был как раз тот случай, когда живые завидовали мертвым. Судя по воплям, которые несколько секунд долетали до нас со двора, эти заживо горящие люди только и ждали, когда их дострелят. Впрочем, Ваня и Валет не заставили их ждать слишком долго — еще пара очередей, и крики оборвались. Теперь слышалось только гудение пламени и треск от горящих обломков и трупов.

Да, Ваня и Валет нынче запросто сдали бы нормы на значок «Юный Терминатор», если б, конечно, такой существовал. Однако радоваться их успехам у меня не было причины. Если Чудо-юдо сказал, что биороботы мне не подчинятся, значит, так оно и есть. А раз они мне не подвластны, то будут рассматривать меня как обычную живую мишень, которых они уже не один десяток перестреляли.

То есть вопрос, драпать или нет, уже не стоял. Однако стоял другой и более насущный: как драпать? Ведь вертолета больше нет. Куда драпать? Тоже вопрос важный. Прятаться в дебрях президентского дворца? Уходить через подземные ходы Лопеса?

Единственно, куда мы совершенно точно не собирались бежать, так это во внутренний двор, залитый пылающим топливом. Во всяком случае, даже подумать о том, чтоб высунуть туда нос, было страшно.

Между тем все уже поднялись на ноги, окромя дона Фелипе. Он, конечно, был жив, ибо пузо его равномерно вздымалось, но глаза не открывал.

— Сеньор Морено! — Я похлопал президента по дряблым щекам, ибо он то ли действительно чувствовал себя плохо, то ли притворялся, чтоб помогали бегать, а то и на руках носили.

— О-ох! — простонал он, как умирающий. — Я, кажется, контужен! Совершенно не могу идти…

— Что с ним такое? — спросил Гребешок, не знавший испанского.

— Сачка давит. — Луза поставил вполне достоверный диагноз. — Слышь, Барин, давай его тут оставим, на хрен, а? С этим кабаном нам ни фига не выскочить. Обидно ж, „-мое, если нас тут свои пацаны от дури замочат!

— Вообще-то вопрос по делу! — заметил Гребешок. — Если этот боров будет шланговать, мы тут увязнем как пить дать. Тем более, говоришь, пацаны неуправляемые, всех подряд рубят. Валим побыстрее, а?

— Чудо-юдо приказал его вытащить, ясно?! Значит, будем тащить, не хрена делать.

— Да на фиг он нужен? — проворчал Луза. — В нем десять пудов, „-мое! Если он Чуду-юду нужен, пусть вертолет за ним присылает!

Вот тут я с легкой тоской вспомнил о том, как хорошо было командовать Валетом и Ваней, когда они были управляемыми и послушными. Пацаны, блин, не только не спорили, но и вопросов не задавали, а делали, что прикажут. Вот приказал бы им сейчас тащить сеньора Морено отсюда и до Колымы — потащили бы, и ни один не вякнул бы. А тут, блин, помощнички — дискуссии разводят, как в Госдуме.

— Ладно, — сказал я довольно спокойно. — Если очко играет — дуйте отсюда как можете. Вас Сорокин меня отправлял охранять, а не Морено. Так что мальчики — налево, девочки — направо!

— Погоди, — сказал Гребешок, — не лезь в бутылку, а? Да ты только скажи этому лоху по-ихнему, что мы без него пойдем, — он знаешь, как газанет? Фиг догонишь!

Очень вовремя сеньор Морено спросил:

— Что вы обсуждали?

— Есть мнение, — сказал я осторожно, — что вас следует спрятать в какой-либо комнате, а самим сходить за помощью. Мои люди устали и вряд ли смогут вас донести.

— Да кто вам сказал, что меня нужно нести? — воскликнул Морено, вскочив, как пружинка. — Я смогу идти сам!

Луза и Гребешок, не обучавшиеся особому политесу, откровенно хмыкнули, я чуточку поскромнее.

Впрочем, улыбочки у нас на мордах исчезли быстро. Ви-у-у-у! Бух! Здание дрогнуло, зазвенели стекла, вылетевшие из окон, воздух заполнился облаками побелки, посыпавшейся с потолка, кое-где с треском полетела лепнина и штукатурка.

— Пушки! — вскричал Морено. — Я не давал приказа стрелять по дворцу из пушек! Боже мой, я же привез сюда свою личную обстановку! Четырнадцать сервизов из старинного китайского фарфора! Они же их разобьют!

— Вероятно, они обнаружили, что вертолет горит, и сочли вас погибшим, — произнес я, хотя мне лично было по фигу, отчего войска долбят президентский дворец артиллерией, лишь бы меня не накрыли как-нибудь случайно. Даже Валета с Ваней в их нынешнем неуправляемом состоянии мне не было бы жалко, а уж печалиться о фарфоре, хоть китайском, хоть японском, я бы не стал.

— В подвал! — заорал я, едва отгремел второй разрыв, который пришелся намного ближе к тому месту, где мы находились. На ступени аварийной лестницы не то со стен, не то с потолка полетели здоровенные куски штукатурки, которыми я ни под каким видом не хотел бы получить по башке.

На сей раз все без дискуссий и дебатов сыпанули вниз по аварийной лестнице и, пробежав два марша, очутились перед стальной дверью, запертой на висячий замок.

— Что здесь? — спросил я у Морено.

— Понятия не имею… — пробормотал президент. — Я здесь никогда не бывал. Вероятно, какая-то вспомогательная служба…

— Взорвать ее к хренам? — предложил Луза.

— Ага, — рассудительно произнес Гребешок, — мы рванем, а там, допустим, газовые баллоны окажутся. Или просто труба газовая. Так фукнет, что мало не покажется!

Наверху грохнуло так, что мы невольно присели. Несколько крупных кирпичных обломков скатились сверху на лестничную площадку, находившуюся чуть выше нас. Гребешок из любопытства взбежал туда, глянул наверх, туда, где мы дискуссии разводили, и тут же сбежал обратно.

— Ну на фиг! — воскликнул он чуть ли не с восхищением. — Там такой кусок на это место лег — всем хана была бы!

Я выдернул из ножен немало послуживший сегодня нож с пилкой и вручил Лузе:

— Пили ушко! По-быстрому!

Сверху долетел еще один, но уже более удаленный разрыв снаряда. Кроме того, я отчетливо услышал мощный рев танкового мотора и лязг гусениц. Потом что-то звонко брякнуло, затрюкали кирпичи. Похоже, что танк ломал ограду президентского дворца.

— Если он, „-мое, сюда заедет, — пробормотал Луза, опасливо глянув вверх,

— запросто нас тут с обломками похоронит…

— Ты давай пили! — подбодрил Гребешок.

Луза прибавил скорости и быстро допилил ушко. Гребешок дернул дверь, и мы вошли в темный подвал с низким сводчатым потолком. Я включил фонарик. На стеллажах, протянувшихся вдоль стен метров на пятьдесят, лежали какие-то банки с краской, рулоны линолеума и ковролина, ящики с отделочными плитками, емкости со шпаклевками и прочие стройматериалы, которые в свете последних событий могли бы понадобиться при капитальном ремонте — скорее даже при восстановлении президентского дворца.

В том, что последняя формулировка больше соответствует реальности, мы убедились уже через минуту, если не раньше. Рев танкового мотора и треск рушащихся кирпичей послышались буквально над нашими головами. Лавина обломков с неимоверным грохотом полетела на аварийную лестницу и за какие-то секунды наглухо завалила выход из подвала. Танк еще поворочался, поскрежетал гусеницами на куче обломков, словно бы желая ее поглубже вдавить в подвал, а затем покатил куда-то дальше, ломать и рушить, ибо служба у него была такая.