Вася: он весь светился добродушием и заботой. Просто слуга царю, отец солдатам.

И Командир чуть было не выдавил из меня скупую мужскую слезу — он подошел ко мне, обнял меня и трижды расцеловал в обе щеки. Как у меня не выпали глаза на пол от удивления, не знаю, но сдержался и в ответ тоже лобызнул в его чеховскую бородку. Было от чего распустить нюни — наверняка он просто прощался со мной…

В вертолете я заметил штабель ящиков, тщательно прикрытых старым куполом парашюта, другие же ящики со всеми нашими причиндалами лежали безо всякой упаковки.

Затем мои мысли перенеслись к мертвому Толяну на берегу у речки. За что его прихлопнули? Что его убили, и пытались сымитировать случайное самоубийство, у меня не было никаких сомнений. Дело в том, что Толян был левшой, но в детстве и дома и в школе учили действовать только правой рукой. Он ел и писал правой рукой, однако во всем остальном левая была у него главная. Так вот, Толян держал «стечкина»в левой руке, а ершик — в правой. Человек, хладнокровно застреливший Толяна, был не из наших — мы хорошо знали эту особенность Толяна и первое время даже подшучивали над ним… Стрелял не наш и Толян тоже не застрелился случайно.

Возможно, ответ содержится в еще одном сложенном вчетверо конверте, который я обнаружил в куртке после горячих объятий Командира. Но вокруг было слишком много лишних глаз и приходилось ждать удобного случая. Я понимал Командира — спасти меня от высшего командования он не мог, даже если бы вызвал на дуэль (это в его духе) самого Генерального секретаря КПСС. Он слишком хорошо знал всю подноготную системы — попади я в Союз живым и невредимым, даже с иконостасом, как у самого Генерального секретаря, ничто меня не спасет. Тотальная подозрительность и абсолютная уверенность, что грехи есть у всех, обрекали меня на то, что мне оставались два наиболее вероятных выхода: или я признаюсь во всех возможных прегрешениях, включая то, что я являюсь заместителем директора ЦРУ по компьютерно-фекальным коммуникациям с марсианами или я бесследно исчезаю. Третьего выхода не было, или я его просто не видел.

Ясно, что задание было безысходным, но шанс всегда есть и может этот шанс, и казался Командиру спасением для меня? Может быть. Командир всегда был романтиком и, несмотря на профессию, порядочным человеком. Хотя вряд ли… И он не верил. Оставалось одно — геройски погибнуть при исполнении задания и спасти хоть свое имя.

Костерчик мы развели в неглубокой яме, бывшей воронке заросшей травой, обнаружить нас можно было только с воздуха. Да и опасаться особенно некого было. Для американцев, конечно камбоджийская граница и существовали, а лишь как линия на карте, но они старались не держать здесь крупные гарнизоны или базы. Так, по мелочам, на всякий случай, именно такой случай они подарили нам.

Ми-6 мы разукрасили так, что его мама родная не узнала бы — ради такого случая скрутили несколько бананов и посадили их вокруг вертолета, все, что можно было принять за какой либо механизм, украсился гирляндами лиан, а лопасти просто обмотали ими. Теперь в течение двух дней его можно было обнаружить, только случайно наткнувшись на него. С воздуха тоже. Но дня через два дня срубленные бананы будут жухнуть, и желтеть и вот тогда наш «мишка» будет заметен даже с беспилотных самолетов-разведчиков, как лимон среди снега. Но мы надеялись вернуться за два дня: так что, оставив Кольку в помощь Васе — без привычки в джунглях одному очень не по себе, а пилоты народ воздушный, где уж им ночевки в джунглях в одиночку.

Сашка засек вьетнамцев первым, опередив их командира, секунд на пять, еще через полсекунды в его руке оказалась ярко-голубая косынка, своеобразный пароль. Стволы с обеих сторон медленно опустились, и мы отправились к вьетнамской временной базе. Обнаружить вход в нее можно разве что, провалившись в отверстие диаметром сантиметров пятьдесят. Мы втиснулись в кромешную тьму подземелья. Тогда один из вьетнамцев закрыл вход крышкой, наверху которой, как ни в чем, ни бывало, росла самая обыкновенная трава.

В сырой подземной пещере величиной чуть больше коммунальной кухни на корточках сидели вьетнамцы — как выяснилось, они уже четверо суток сидели здесь, не высовывая носа. Это были профессионалы своего дела — Ханой не пожалел для нас лучших рейнджеров из пресловутой Первой спец бригады. Мы были наслышаны об их операциях и искренне радовались, что придется действовать действительно с профессионалами, а не вчерашними крестьянами, только недавно получившими автоматы. У этих ребят было даже собственное прозвище — «летучие мыши». Их способности уходить от преследования после операции стали просто легендарным, только вот запах, царивший в пещере, вызывал рвоту — пахло мочой и экскрементами. Вальку вытошнило, чуть ли не на самого командира, и валькина блевотина добавила новые нюансы к имеющимся запахам.

Сашка с главным вьетнамцем при свете фонарика что-то горячо обсуждали. Вьетнамец прилично шпарил по-русски — даром, что ли учился в нашем училище, а то и в академии. Мы мужественно привыкали к запахам и с удивлением обнаружили, что и к этому можно привыкнуть. Затем и мы присоединились к Сашке. У вьетнамцев разведка была поставлена отлично: на карте были нанесены все постоянные и передвижные огневые точки, количество и тип оружия на каждой, точное число охраны, полный список состава базы, включая американцев-пилотов и техников. Был точный график смены караула и контрольных проверок. Был даже подробный план казармы, где все свободные от полетов и вахты пилоты отдыхали, Короче, было все, что мог бы пожелать командир группы, желающий эту базу уничтожить. Но задачка у нас была посложнее — нам нужен был не обгоревший остов вертолета, а полностью целехонький со всеми его ракетами, пулеметами и радарами.

Сигнальная система вокруг базы была электронной, хотя и не очень сложной, вроде той, что применяют наши «погранцы» на границах «железного занавеса». Словом тронь или разорви контакт в каком-нибудь месте — взвоет сирена, пульт укажет с точностью до метра, где это произошло. В общем, детский сад, но это и понятно — база являлась резервной и постоянного участия ни в каких действиях не принимала — нечто вроде скорой помощи, когда рядом нет настоящего врача. Но система не давала возможности проникнуть на базу незаметно, пульт управления наверняка в здании, а до него надо еще добраться…

Оставалось одно — отвлекающий маневр и его должны были вьетнамцы. И принять бой со всей охраной базы, так что шансов уцелеть у них практически не было. У нас же их не было совсем. Они погибнут за свое правое дело Ленина, Сталина и Хо-Ши-Мина, а вот нам гибнуть за их правое дело вовсе и не хотелось, но у нас был приказ и все. На этом все сомнения и дискуссии убирались прочь.

В системе огневой защиты база была одна малюсенькая оплошность, и мы хотели ее использовать. Две из сторожевых вышек находились по разные стороны небольшого холма и вполне могли помочь друг другу огнем, однако третья отстояла от этих двух метров на 200, и этот самый холмик создавал мертвую зону для ее пулеметов. Тут нам и придется прорываться на территорию база, пока вьетнамцы будут имитировать нападение в другом конце аэродрома.

Короче, план не отличался ничем оригинальным и был прост, как грабли. Единственная трудность состояла в том, чтобы убедить вьетнамцев не бить по вертолетам. Они были весьма удивлены — налет на базу, а вертолеты беречь? Не знаю, что уж там им растолковывал их командир, но, судя по всему, убедил их. Потом наступила наша очередь, обсудить дела наши невеселы. От линии защиты до казармы было примерно 100 метров и столько же от казармы до вертолетов. Одна из «Хью Кобр» оказалась ближайшей, затем два «Хока»и еще две «Кобры». Стометровку я бегал за 13 секунд. Не мировой рекорд, но для прицельной стрельбы не очень удачная мишень.

Согласно писателю Ефремову — час Быка, наилучшее время для плохих дел. Ну а наше дело назвать хорошим можно было только с большой натяжкой и то только с точки зрения марксизма-ленинизма. Пока мы по очереди протискивались через дыру, именуемую входом в убежище, было уже светловато. В ход быстро пошли тюбики с краской и скоро мы стали похожи на племя команчей, выступивших на тропу войны, а вьетнамцы после недельной отсидки в своей норе были достаточно грязными и без маскировки. Рюкзаки мы оставили в кустах возле убежищ и быстро разобрали портативные рации — единственная связь между группами, быстренько проверили на прием и вырубили до самых крайних случаев.