Первая Галактическая Империя простояла десятки тысяч лет. Все планеты Галактики были объединены под ее централизованным управлением — порой тираническим, порой благосклонным, но всегда образцовым. Человечество забыло, что могут быть и другие формы существования.

Все человечество, кроме Хари Селдона.

Хари Селдон был последним великим ученым Первой Империи. Именно он довел психоисторическую науку до полного развития. Психоистория стала квинтэссенцией социологии. Это была наука о человеческом поведении, сведенная к математическим уравнениям.

Отдельное человеческое существо непредсказуемо, но поведение человеческих толп, как выяснил Селдон, может изучаться статистическими методами. Чем больше толпа, тем выше достижимая точность. А объем людских масс, с которым работал Селдон, составлял практически все население Галактики, численностью во много квинтиллионов душ.

И именно Селдон предугадал тогда, наперекор здравому смыслу и общепринятым воззрениям, что блестящая, могучая с виду Империя находится в состоянии необратимого упадка и распада. Он предвидел (или, что то же самое, решил свои уравнения и проинтерпретировал их символический смысл), что Галактика, будучи предоставлена сама себе, пройдет через тридцатитысячелетний период нищеты и анархии, прежде чем снова будет восстановлено единое руководство.

Он задумал исправить эту ситуацию, организовав ход событий таким образом, чтобы мир и цивилизация восстановились всего за одну тысячу лет. После тщательных расчетов Селдон основал две колонии ученых, которые он назвал «Установлениями». Он намеренно разместил их «на противоположных концах Галактики». Одно из Установлений было основано при полном свете гласности. Существование другого, Второго Установления, было окутано молчанием.

В книгах «Установление» и «Установление и Империя» повествуется о первых трех веках истории Первого Установления. Она началась с малого сообщества Энциклопедистов, затерянного в просторах внешней периферии Галактики. Периодически Установление сталкивалось с кризисами, во время которых стягивалось воедино все разнообразие людских взаимоотношений, социальных и экономических процессов. Вся свобода действий Установления сводилась к одному предопределенному пути, и когда оно начинало двигаться в этом направлении, открывались новые горизонты для его развития. Все это было спланировано Хари Селдоном, давно умершим к тому времени.

Первое Установление, располагая превосходящим научным потенциалом, одолело окружавшие его варваризованные планеты. Оно столкнулось с анархичными военными диктатурами, отколовшимися от агонизирующей Империи, и победило их. Оно столкнулось также с остатками самой Империи, при ее последнем сильном Императоре и последнем сильном генерале, и победило их.

Затем Установление встретилось с тем, чего не мог предвидеть Хари Селдон — с подавляющей мощью одного-единственного человеческого существа, мутанта. Человек, известный под именем Мул, родился со способностью переплавлять чувства людей и трансформировать их сознания. Его заклятые противники превращались в преданных слуг. Армии не могли, не желали сражаться с ним.

Перед ним пало Первое Установление, и замыслы Селдона, казалось, уже лежали в руинах.

Но оставалось таинственное Второе Установление, цель многочисленных поисков Мула. Он должен был найти его, чтобы завершить свое завоевание Галактики. Те же, кто оставался верен заветам Первого Установления, искали его по совершенно противоположной причине. Но где оно находилось? Этого не знал никто.

Вот история поисков Второго Установления!

Поиск Мула[1]

Если колоссальная быстрота, с которой Мул сделался господином обширных владений, а также внезапное прекращение экспансии в пользу пятилетней консолидации и вызывает у автора энциклопедической статьи чувство удивления, то в самом тексте это чувство никак не проявляется.

Поэтому мы отложим Энциклопедию и двинемся по нашему собственному пути в наших собственных целях. Рассмотрим историю Великого Междуцарствия — промежутка, разделяющего Первую и Вторую Галактические Империи, — в конце этих пяти лет консолидации.

Политически Союз спокоен. Экономически он процветает. Немногие желали бы обменять мир под жесткой хваткой Мула на предшествующий хаос. На планетах, пять лет назад известных как Установление, могли сохраняться ностальгические сожаления, но не более. Руководители Установления делились на бесполезных, которые были уже мертвы, и полезных, то есть Обращенных.

А из Обращенных наиболее полезным был Хэн Притчер, теперь уже генерал-лейтенант.

В дни Установления Хэн Притчер был капитаном и членом подпольной демократической оппозиции. Когда Установление без борьбы пало перед Мулом, Притчер продолжал бороться против Мула. До тех самых пор, пока он не был Обращен.

Обращение, постигшее его, было необычным, не таким, которое достигается силой высших убеждений. Хэн Притчер представлял это достаточно хорошо. Он изменился, потому что Мул был мутантом и обладал ментальной мощью, вполне способной направлять мысли обычных людей себе на пользу. И это Притчера полностью устраивало. Так и должно было быть. Само примирение с Обращением являлось его первичным симптомом, но вопрос этот больше не вызывал у Хэна Притчера никакого интереса.

И теперь, возвращаясь из своей пятой крупной экспедиции в бескрайние просторы Галактики за пределами Союза, ветеран космоса и агент Разведки радостно, с открытым сердцем предвкушал будущую аудиенцию у «Первого Гражданина». Его жесткое лицо, словно высеченное из темного, гладкого дерева, — лицо, которое, казалось, неспособно было улыбнуться, не растрескавшись, — не выражало этого чувства; но во внешних проявлениях не было нужды. Мул мог видеть мельчайшие изгибы чувств в душах людей, почти так же, как обычный человек может заметить изгиб брови.

Притчер оставил свой аэромобиль в старом вице-королевском ангаре и вступил на территорию дворца пешком, как и полагалось. Он прошел около мили вдоль прямого, как стрела, шоссе — пустого и безмолвного. Притчер знал, что на площади во много квадратных миль, занятых дворцовыми владениями, нет ни единого охранника, ни единого солдата, ни одного вооруженного человека.

Мул не нуждался в защите.

Мул был своим собственным всемогущим защитником.

Шаги Притчера мягко отдавались в его собственных ушах. Блестящие, невероятно легкие и прочные металлические стены дворца вздымались перед ним, образуя дерзновенные по форме, изломанные арки, характерные для архитектуры Поздней Империи. Стены эти грозно нависали над пустыми окрестностями, над густонаселенным городом у горизонта.

Во дворце находился тот единственный человек, на чьи сверхъестественные ментальные свойства опиралась новая аристократия и вся структура Союза.

Огромная гладкая дверь с приближением генерала тяжело раздвинулась, он вошел внутрь и ступил на широкий, величавый скат, двинувшийся вверх от прикосновения его ног. Бесшумный эскалатор быстро поднял его. Притчер оказался перед небольшой, простой дверцей в личную комнату Мула, вознесенную под самое сверкание дворцовых шпилей.

Дверь открылась…

Беиль Чаннис был молод, и Беиль Чаннис не был Обращен. То есть, попросту говоря, его эмоциональный настрой не был подправлен Мулом. Он оставался именно таким, каким его сформировали наследственность и воздействие окружения. И это его вполне устраивало.

Еще не достигнув тридцатилетия, он оказался в столице на отменном счету. Он был красив и остроумен — и, следовательно, имел успех в обществе. Он отличался умом и самообладанием — и, следовательно, имел успех у Мула. И оба эти успеха его очень радовали.