— Если бы он прожил хотя бы на минуту дольше! Он уже собирался сказать мне, где находится Второе Установление. Он знал, говорю вам, он знал. Я не должен был отступать. Я не должен был сидеть и ждать. Так много времени потеряно. Пять лет ушло впустую.

Управляемый менталитет Притчера не позволял ему осуждать слабости своего повелителя.

Вместо этого он испытал смутное беспокойство и растерянность. Он сказал:

— Но какое же альтернативное объяснение может существовать, сударь? Пять раз я отправлялся в поход. Вы сами начертили маршруты. Я облазил даже астероиды. Ведь все это происходило триста лет назад — когда Хари Селдон из старой Империи предположительно основал два Установления, чтобы они послужили ядрами новой Империи, идущей на смену старой. Спустя сто лет после Селдона Первое Установление — то, которое нам обоим так хорошо знакомо — было известно всей Периферии. Спустя сто пятьдесят лет после Селдона — во времена последней битвы со старой Империей — оно было известно уже всей Галактике. А теперь прошло уже триста лет — и где же должно находиться это таинственное Второе? О нем не слыхали ни в одном из завитков галактического потока.

— Эблинг Мис сказал, что оно хранит себя в секрете. Только секретность может обратить его слабость в силу.

— Столь глубокая секретность просто невозможна. С тем же успехом можно утверждать, что его вообще нет.

Мул поднял голову; взгляд его больших глаз стал резким и настороженным.

— Нет. Оно существует, — его костлявый палец резко дернулся вверх. — Надо несколько изменить тактику.

Притчер нахмурился.

— Вы собираетесь отправиться сами? Я бы вам этого не советовал.

— Нет, разумеется, нет. Вам придется отправиться еще раз — в последний раз. Но вместе с еще одним человеком. Он будет командовать наряду с вами.

Последовало молчание. Голос Притчера зазвучал жестко:

— Кто, сударь?

— Здесь, на Калгане, есть один молодой человек. Беиль Чаннис.

— Я никогда не слышал о нем, сударь.

— Понятно. Но у него быстрый ум, он амбициозен — и он не Обращен.

Выпяченная челюсть Притчера на миг дрогнула.

— Я не в состоянии увидеть кроющиеся в этом преимущества.

— Таковые имеются, Притчер. Вы человек изобретательный и опытный. Вы мне хорошо послужили. Но вы Обращены. Вами движет просто усиленная и беспомощная лояльность ко мне.

Потеряв ваши природные побуждения, вы лишились еще чего-то, некоего скрытого порыва, который я, возможно, не могу заместить.

— Я не чувствую этого, сударь, — сказал Притчер угрюмо. — Я хорошо помню себя в те дни, когда я был вашим врагом. Я не ощущаю себя изменившимся в худшую сторону.

— Естественно, нет, — и рот Мула скривился в улыбке. — Ваши суждения о таких вещах едва ли могут быть объективными. Так вот, этот Чаннис амбициозен — сам по себе. Ему абсолютно можно доверять — он лоялен сам по себе. Ему известно, что он всецело зависит от меня, и он будет делать все, чтобы увеличить мою мощь, дабы я продвинул его к высокой и славной цели. Если он отправится с вами, эти стремления будут как раз дополнительным толчком в его поисках.

— Тогда, — произнес Притчер, все еще упорствуя, — почему бы не удалить мое собственное Обращение, раз вы думаете, что это улучшит меня. Теперь мне едва ли можно не доверять.

— Я этого никогда не сделаю, Притчер. Пока я нахожусь в пределах досягаемости руки или бластера, вы будете оставаться надежно Обращенным. Освободи я вас в данную минуту — и в следующую я буду мертв.

Ноздри генерала раздулись.

— Я уязвлен вашим мнением о себе.

— Я не желаю обижать вас. Но вы не способны осознать, какими сделаются ваши чувства, если им позволить развиваться согласно вашим естественным наклонностям. Человеческое сознание отвергает контроль. Обыкновенный гипнотизер по этой причине не может загипнотизировать человека против его воли. Я могу это сделать, поскольку я не гипнотизер, и верьте мне, Притчер, скрытое в вас негодование, которое вы не можете проявить и даже не подозреваете о его существовании, настолько сильно, что мне не хотелось бы с ним столкнуться.

Голова Притчера склонилась. Ощущение бесполезности сломило его, оставив внутри уныние и опустошенность. Он с усилием произнес:

— Но как вы можете доверять этому человеку? Я хочу сказать — доверять всецело, как если бы он, подобно мне, был Обращенным.

— Полагаю, что если и могу, то не всецело. Вот почему вы должны отправиться с ним. Видите ли, Притчер, — и Мул поглубже зарылся в кресло, на фоне мягкой спинки которого он выглядел как угловатая, ожившая зубочистка, — если он наткнется на Второе Установление — и если решит, что договоренность с ними может быть более выгодна, чем со мной… Понимаете?

Глаза Притчера просветлели в глубоком удовлетворении.

— Так-то оно лучше, сударь.

— Вот именно. Но помните, он должен по возможности быть на свободном поводке.

— Конечно.

— И еще… э… Притчер… Молодой человек красив, приятен и предельно обходителен. Не дайте ему провести вас. Он — личность опасная и неразборчивая. Не преграждайте ему дорогу, пока вы не будете как следует готовы противостоять ему. Это все.

Мул снова остался в одиночестве. Он дал светильникам погаснуть, и стена перед ним опять сделалась прозрачной. Небо теперь было темно-пурпурным, а город сиял у горизонта огненным пятном.

Ради чего все это затевалось? А если бы он уже являлся господином всего — что тогда? В сущности, могло ли это помешать людям вроде Притчера быть стройными и высокими, самоуверенными, сильными? Могло ли это заставить Беиля Чанниса изменить свои взгляды? Могло ли это изменить его самого?

Он проклял свои сомнения. Чего он, в сущности, добивается?

Замигал холодный, предупреждающий свет над головой. Мул мог проследить, как приближается человек, вошедший во дворец, и, почти против своей воли, он уловил, как мягкий наплыв эмоционального довольства коснулся волокон его мозга.

Он распознал личность человека без труда. Это был Чаннис. Мул ощутил не единство, а исконное многообразие сильного, нетронутого сознания, формирование которого подчинялось только разнонаправленным силам Вселенной. Его сотрясали потоки и волны. На поверхности лежала осторожность — тонкий, все сглаживающий слой, но с оттенком циничной грубости в потаенных вихрях. А под ним было сильное течение эгоизма и себялюбия, с возникающими тут и там всплесками жестокого юмора, и, уже в самой глубине — стоячая вода амбиций.

Мул сознавал, что он может дотянуться и перекрыть течение, пустить его иным путем, вырвать пруд из его ложа, осушить один поток и создать другой. Но что из того? Если он и может склонить курчавую голову Чанниса в глубочайшем обожании, разве это изменит его собственный нелепый облик, который заставляет его избегать дня и любить ночь, делает его затворником в безоговорочно принадлежащей ему империи?

Дверь позади него открылась, и он повернулся. Прозрачность стены истаяла, и тьма уступила место пылающе-белому хитроумию атомной энергии.

Беиль Чаннис непринужденно уселся и сказал:

— Это не совсем неожиданная для меня честь, сударь.

Мул почесал свой носище сразу четырьмя пальцами. Реплика его прозвучала чуть обеспокоенно:

— Почему так, молодой человек?

— Вероятно, озарение. Если только я не пожелаю признать, что обращаю внимание на слухи.

— Слухи? Какие именно из многочисленных слухов вы имеете в виду?

— Тот, согласно которому вскоре возобновится Галактическое Наступление. Я льщу себе надеждой, что это правда, и что я могу сыграть достойную роль.

— Значит, вы думаете, что Второе Установление существует?

— Почему бы и нет? Так было бы намного интереснее.

— И вы к тому же находите в этом интерес?

— Без сомнения. В самой тайне! Существует ли более подходящая тема для того, чтобы строить догадки? В последнее время газетные приложения забиты только ею — вероятно, это уже кое-что значит. Один из модных писак в «Космосе» состряпал чушь насчет мира, состоящего из существ, являющихся чистым разумом, — надо понимать, что имеется в виду как раз Второе Установление. Так вот, эти существа будто бы развили умственную мощь в степени, достаточной для состязания с любыми силами, известными физическим наукам. Звездолеты взрываются на расстоянии целых световых лет, планеты сходят с орбит…