— Чёрт, — пробормотал Гражданин позади Тетча.

Голова фигуры повернулась одним резким движением. Оно заговорило, вернее голос, раздающийся из его груди, зазвучал:

Подкашивались ноги сколько?

Запаян рот, сказать готовый,

Сорвать попробуйте заклёпку,

Из этой стали снять оковы.⁹

— Нет, не может быть. Я знаю эти слова, — сказал Гражданин. И его голос прозвучал так, словно его только что ударили локтём под дых.

* * *

Аллард не мог понять, спал он или нет. Фигура, стоящая перед ним под раскаленным солнцем, принадлежала к миру кошмаров, но слова, которые она цитировала, заставляли его усомниться в этом. Слова, поэтические строки произносились точно с таким же ритмом, как и удары, которые кто-то отбивал по металлическим стенам фургона чуть ранее. Строки стихотворения принадлежали перу его матери и были наиболее читаемыми на портале «НейшнВеб».

Свободной от наручника рукой он потянулся к карману брюк и крепко стиснул библиотечную палочку, которую он обнаружил в мамином терминале вчера ночью. Библиотечные палочки считались контрабандой, тексты, которые Государство разрешало к прочтению, можно было прочесть только на портале НейшнВеб. Инструкторы Алларда показывали ему такие палочки и предупреждали его, что в них содержилось только омерзительное чтиво, которое раньше писалось для Первых Граждан. Он никак не мог понять, зачем его маме понадобилось приобретать эту палочку, но лишь до тех пор, пока он не вернулся в её комнату и не воткнул палочку в терминал.

В этой палочке были стихотворения. Множество страниц поэзии. Он просмотрел каждую строку и нашел все те стихи, которые его мама когда-либо размещала на портале и которые, как она утверждала, явились ей в порыве вдохновения и патриотического пыла. Аллард теперь даже и не знал, как назвать её. Не предательница, но вероятно хуже, чем просто лгунья. Быть может, воровка.

Или даже хуже. К нему пришла беспокойная мысль: его мама обнаружила пропажу палочки, пока он находился в столице. В ярости, которая оказалась настолько ужасной, она взяла папин видео-коммуникатор и попросила кого-нибудь из Партии отправить группу вербовщиков за своим сыном. Или это всё была его паранойя. Вербовщики могли просто прочесывать станции. Быть может, это было просто совпадение. Но почему же они тогда не дали ему возможности доказать, что он был Гражданином, почему они рассмеялись, когда он пообещал, что его родители заплатили бы любое вознаграждение или выкуп?

Человека могло предать не только Государство.

— Мы — Линия Фронта, — процитировала фигура. И снова начала повторять стихотворение.

— Ты понимаешь, что оно говорит? — мягко спросил Рабочий Алларда.

Аллард кивнул. Он прошептал Рабочему на ухо:

— Теперь мы знаем, что происходит с завербованными людьми. Их превращают в механических солдат. Вот только иногда их программа даёт сбой. Стихотворение... я думаю, оно сподвигло их на восстание.

— К чертям Государство, — пробормотал Рабочий.

— И не только Государство.

Впервые в жизни Аллард произнес такие слова. И они прозвучали сладко и свободно, словно поцелуй. По крайней мере, так он себе это представил.

— Судя по всему, мы живы лишь потому, что оно припомнило, что когда-то было таким же, как мы?

— Надеюсь. Это бы объяснило убийство вербовщиков.

Аллард вытащил библиотечную палочку.

— Что это такое? — спросил Рабочий.

— Ключ. Возможно. Или сознание. Или вообще ничто. Но они заслужили её больше, чем мы с тобой.

Он протянул палочку к Линии Фронта, и моментально удлинившиеся ногти существа схватили её, отправив в свой причудливый рот, где что-то щелкнуло, как будто установилось соединение.

Линия Фронта протянула вперед руку и одним легким и быстрым движением срезала веревку, соединяющую наручники. Существо повернулось и последовало по следам от шин фургона.

— Подожди, — закричал Рабочий. — Что там находится? — Он указал на горизонт.

Голова Линии Фронта обернулась к ним, в то время как тело продолжало идти.

— Другие. Такие же, как ты.

— Что?

Аллард скинул второй ботинок. Он чуть было не упал, и ему пришлось ухватиться за руку парня, чтобы устоять.

— Другие, как я.

Рабочий пожал руку Алларду.

— Меня зовут Тетч.

Аллард улыбнулся.

— Другие, как мы. А я Аллард.

— Мы. Хочется скрепить это слово поцелуем, — произнес Тетч и взял Алларда за обе руки.

— Ну или можно процитировать какой-нибудь стих.

— Нет.

И поцелуй, такой великолепный поцелуй, стал новым началом.

Стив Берман

§ 8. “Красный”

Мне снится, что я в саду. Во сне я не одна. Рядом со мной стоит девушка со злобными, словно налитыми кровью, глазами. Она берет меня за руку холодными пальцами.

— Мы должны идти на север.

Я просыпаюсь с неприятным ощущением, в сильном смятении от воплей, раздающихся эхом в коридоре. Заторможенная и сонная, не до конца понимаю, где нахожусь, но вскакиваю на ноги с пистолетом в руке, прежде чем окончательно продираю глаза.

Через секунду вздыхаю, левой рукой потирая слипшиеся ресницы: это всего лишь Эмбер с её кошмарами. Мне тоже снился сон, но теперь он разрушен, как замки из песка. Как раз привычные крики и не стоит игнорировать, поэтому я осторожно приоткрываю дверь и осматриваюсь по сторонам, прежде чем выскользнуть в коридор.

Когда я добираюсь, Эмбер уже не спит, всхлипывая и судорожно вздыхая, в то время как Кайла поглаживает её по спине и приглушенно бормочет утешительные глупости. Кай кивает мне, и я опускаю пистолет. Тяжелый холодный металл касается бедра.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, всё еще сонная.

Эмбер кивает, утирая слезы. Ее волосы торчат во все стороны, как у взъерошенного попугая. Их цвет, выкрашенный в ярко-красный с использованием «Кул-Эйда¹⁰», теперь поблёк до грязно-розового.

— Да, прости. Просто...

Она машет рукой в сторону окна с решетками и ставнями, на шумящий снаружи дождь.

— Да.

— Все в порядке? — кричит Дейв из коридора. Он очень застенчив, особенно когда дело касается комнаты девушек.

— Всё чисто, — выкрикиваю я в ответ.

Кайла зажигает свечу, и я искоса смотрю на жутковатые часы фирмы «Kit Kat», принадлежащие Эмбер. Почти одиннадцать часов утра. Рановато для меня, но сомневаюсь, что смогу снова заснуть или увидеть сон, если все же получится.

— Отдыхай побольше, — говорю я Эмбер. — Я поработаю за тебя сегодня.

Кайла улыбается мне, возможно думая о моей хорошей карме. Она больше не называет себя Ведьмой (если это не вредит другим¹¹), её увлечение культом не продлилось долго после конца света, но от старых привычек трудно избавиться.

Я умываюсь и одеваюсь в своей комнате с мыслями, что больше всего скучаю по проточной воде. Пинта холодной воды и мочалка не могут сравниться с настоящим душем. Кайла делает для нас масляные скрабы, варит шампуни и всякие прочие штучки в стиле хиппи, но это совсем не то.

Дождь стихает, едва барабаня по стеклу. Гроза почти ушла. Я бросаю взгляд на дверь, повторно проверяю хлипкий крючок. Лишь мельком посмотреть бы...

Осторожно приоткрываю ставни, вздрагивая от малейшего скрипа. Окружающие никогда не простят меня за такой проступок. Это глупо и рискованно — подвергать весь дом опасности. Но я должна увидеть.

Изогнутые решетки позади ставней, за ними испещрённое трещинами стекло. Еще и гроза в придачу.

Небо, пронзаемое молнией вдалеке, — черно-красное, цвета мира внутри меня. Конец света окрашен красно-фиолетовым и малиновым, рубиновым и тёмно-красным, переплетёнными полосами алого на оконном стекле. Конец света прекрасен.

Запах просачивается сквозь щели — медный и железный, горький и соленый, приторно-сладкий. Не совсем кровь, но близко к ней. Я помню ее вкус и тяжело сглатываю.