Прежде чем Синтия успела сообразить, что же произошло, седло перед ней было пустым и она направлялась обратно в Стаффорд на лошади, которую вел на поводу Криспин.

— Глупышка! — гневно сказал Криспин, и после этого они ехали молча, каждый погруженный в свои переживания.

Обратный путь занял у них немного времени, и вскоре она вновь стояла во внутреннем дворе гостиницы, из которого выехала больше часа назад. Не желая проходить через общую комнату, Криспин провел ее через боковую дверь, которая послужила ей дорогой к бегству. В коридоре их встретил хозяин и, взглянув на бешеные глаза Криспина, молча ретировался.

Вдвоем они вернулись в комнату, в которой она в одиночестве провела весь день. Она чувствовала себя как провинившийся ребенок и злилась на свою слабость. И все же она стояла посередине комнаты, потупив взор, не решаясь взглянуть на своего спутника, который смотрел на нее с гневом и изумлением. Наконец ровным спокойным голосом он спросил:

— Почему вы убежали?

Его вопрос разжег в ней гневные чувства, как порыв ветра угасающее пламя. Она гордо откинула назад голову и устремила на него смелый взгляд.

— Я скажу вам! — крикнула она и внезапно замолчала.

Огонь погас, в ее глазах читалось бесконечное изумление при виде темного пятна, медленно расплывающегося по его серому камзолу от левого плеча вниз. Ее удивление сменилось ужасом, когда она догадалась, что это за пятно, и вспомнила, как один из ее спутников стрелял в Криспина.

— Вы ранены? — жалобно сказала она.

Его лицо исказила кривая улыбка, еще больше оттенявшая его бледность. Он сделал протестующий жест, который, казалось, истощил последние силы, и рухнул без сознания на пол. Большая потеря крови и постоянное недосыпание сломили этого железного человека.

В, мгновение ока ее гнев испарился. Ей стало страшно от мысли, что он умер и что эту смертельную рану ему нанесли по ее вине. Со стоном она опустилась на колени подле него. Она подняла его голову и положила себе на колени, шепча его имя, как будто этого было достаточно, чтобы привести его в чувство.

— Криспин, Криспин, Криспин!

Она нагнулась и поцеловала его бледный лоб, затем губы, чувствуя легкое подрагивание. Его глаза открылись. Какое-то время его взгляд был затуманенным, затем в глазах возникло удивленное выражение.

Мгновение назад они оба стояли, объятые гневом, и вдруг он оказался на полу, его голова на ее коленях, ее губы на его губах. Как он попал сюда? Что все это значило?

— Криспин, Криспин! — заплакала она. — Слава. Богу, что это только обморок! Слабым голосом он спросил:

— Почему ты убежала?

— Давай забудем об этом, — ответила она нежным голосом.

— Нет, нет, сначала скажи.

— Я подумала… подумала, — она замялась, набираясь сил. — Я подумала, что я тебе на самом деле безразлична, что ты играешь мной, как игрушкой. Когда мне сказали, что ты играешь в кости с джентльменом из Лондона, я разгневалась на тебя за твое невнимание ко мне. Если бы он любил меня, сказала я себе, он бы никогда не бросил меня одну.

Криспин посмотрел на ее взволнованное лицо. Затем он закрыл глаза, и истина обрушилась на него как поток. Сотни вещей, которые он находил странными в последние два дня, теперь для него стали простыми и понятными, наполняя его душу неизъяснимой радостью. Он не мог заставить себя окончательно поверить, что все это не бред, что Синтия рядом с ним и что он понял ее не правильно. Как он был слеп, каким дураком он был!

Но затем его мысли вернулись к сыну, и как будто ледяная рука сковала его члены. Не открывая глаз, он застонал. Он, наконец, нашел свое счастье. Он снова был любим, и любим самым чистым и нежным существом, которого только создал Господь. Его душа наполнилась великой нежностью. В нем возникло жгучее искушение послать к черту данное слово, презреть веру, позабыть про честь и оставить эту женщину себе.

Она любила его, он знал это теперь. И он любил ее, он это сейчас понял. Что по сравнению с этим его честь, вера и клятва? Что по сравнению с этим его сын, который презирает его?

Самую трудную схватку с самим собой он вел сейчас, лежа на полу. Его голова покоилась на ее коленях.

Если бы он не открыл глаза, возможно, честь и вера все же одержали бы верх, но он открыл их и встретился взглядом с Синтией.

— Синтия! — воскликнул он. — Господь, смилуйся надо мной, я люблю тебя! И снова потерял сознание.

Этот крик, который она наполовину не поняла, все еще звенел у нее в ушах, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался взбешенный молодой человек, по пятам которого следовал причитающий хозяин.

— Я говорю тебе, лживая собака, — кричал он, — что я видел, как он въезжал во двор, и, клянусь Святым Георгием, я заставлю его отыграться! Убирайся к своему папаше, порождение ехидны!

Синтия с тревогой подняла голову, и молодой человек, заметив ее, остановился в смущении.

— Простите меня, мадам… я не знал… я не видел… — он замешкался и, наконец вспомнив о приличиях, низко поклонился. — Ваш слуга, мадам, — сказал он. — Ваш покорный слуга Гарри Форстер.

Она вопросительно взглянула на него, но не произнесла ни слова, в то время как молодой человек в нерешительности переминался с ноги на ногу, мечтая в душе исчезнуть как можно скорее.

— Я не знал, мадам, что ваш муж ранен.

— Он не муж мне, сэр, — ответила она, не задумываясь над тем, что говорит.

— Бог мой! — воскликнул он. — И вы все же убежали от него?

Ее щеки стали пунцовыми.

— Дверь у вас за спиной, сэр!

— И где этот вор, хозяин гостиницы? — сказал молодой человек, ничуть не смутившись. — Подойди сюда, бурдюк с жиром, видишь, джентльмен ранен!

Подгоняемый столь учтивым образом, хозяин приблизился к Криспину, а молодой человек начал умолять Синтию позволить ему вместе с кабатчиком осмотреть рану джентльмена. Они положили Криспина на кровать, перевязали ему рану, которая сама по себе была не опасной — обморок был вызван большой потерей крови, — и положили ему под голову подушку. Криспин блаженно вздохнул и открыл глаза, жалуясь на жажду. Каково же было его удивление, когда он обнаружил своего недавнего партнера по игре в роли сиделки.

— Я пришел в поисках вас, чтобы продолжить игру, — пояснил Форстер, — и, клянусь Святым Георгием, очень огорчился, застав вас в таком состоянии.

— А, сэр, мое состояние не так уж плохо, но я благодарен вам за своевременную помощь.

Он поймал взгляд Синтии и улыбнулся. Трактирщик многозначительно кашлянул и направился к двери. Но Форстер не сделал ни малейшей попытки сдвинуться с места. Он продолжал как бы в нерешительности стоять у постели Криспина.

— Перед уходом я бы хотел сказать вам пару слов, — произнес он наконец. Затем, обернувшись, он заметил хозяина, выжидательно застывшего в дверях. — Убирайся! — крикнул он ему. — Чтоб меня раздавило, неужели один джентльмен не может сказать другому джентльмену пару слов, не опасаясь быть подслушанным чужими ушами? Простите мне мою горячность, мадам, но эти шакалы вызывают во мне бешенство… Теперь о деле, сэр, — возобновил он разговор, как только хозяин ушел. — Этой ночью я проиграл вам определенную сумму денег, которая некоторым может показаться значительной, хотя для меня она просто пустяк. Однако меня очень заботит судьба некоторых безделушек, которые имеют для меня особую ценность и которые, по чести говоря, я поставил на карту в минуту отчаяния. Я питал себя надеждой все же отыграться сегодня вечером за дружеским ужином, поскольку мне есть еще что поставить: коляску и четверку прекрасных лошадей, равных которым вы не сыщите во всей Англии. Ваша рана, сэр, лишает меня этой возможности. Я поэтому появился, чтобы предложить вам вернуть мне эти безделушки в обмен на мою расписку на сумму их стоимости. Меня хорошо знают в городе, — поторопился добавить он, — поэтому вы можете не опасаться.