Христос добровольно предался в руки палачей, чтобы, искупив человека божественной своей Кровью, спасти, обожить, искупить грехи «лежащего во зле мира». И победить смерть.

Побеждают ли смерть те, кто подставляет свою шею и шею ближних и дальних вампирам? Не плодят ли зло — губя и пьющих кровь, и жертвы, ибо вампиризм заразен? «Не противься ЗЛОМУ», — сказал Господь, но не ЗЛУ. То есть личному твоему обидчику прости, а не обидчикам других… Невозможно представить себе христианина, не вступившегося за слабого, не защитившего, но можно — прощающего личную обиду, не дающего сдачи в ответ на удар, не мстящего. Вся система Вампирии основана на ПРАВЕ СИЛЬНОГО обижать ДРУГИХ, более слабых, вся система капиталистической конкуренции, которую отверг Иосиф.

Отец Киприан со своей хипповой косичкой, спрятанной под джинсовую кепку, в потёртой студенческой курточке и с таким же потёртым портфелем на коленях, который он ни на секунду не выпускал из рук, потому что именно там были волшебные предметы, превращающие неприметного студента в таинственно-всесильного посредника между землёй и Небом… Иоанне, столько раз возившей в своём жигулёнке актёров, бросилась в глаза ощутимая разница — отец Киприан и в облачении «студентика» оставался «отцом Киприаном», он всё время держал дистанцию. Как она ни пыталась разговорить его на светскую тематику и наконец-то ощутить себя в безопасности, он, хоть и был в курсе последних фильмов, спектаклей и даже закулисной возни, в чём с изумлением убедилась Иоанна, разговор поддерживал с такой вежливо-отчуждённой усмешкой, что Иоанна сама ощутила вдруг скуку смертную от так называемой «совбогемы» и сдалась. После чего отец Киприан перехватил мгновенно инициативу, и ей пришлось рассказывать свою биографию, особенно о связях с так называемыми «силовыми министерствами», где, как честно призналась Иоанна, ей предоставляли материалы для фильмов, консультировали и визировали. Но диссиденткой она никогда не была, потому что советская родная власть, хоть и является симбиозом детсада с дурдомом, её, Иоанну, в общем-то устраивает. Это условная игра, где надо просто играть по правилам, и тогда будешь иметь свой необходимый жизненный минимум и, как ни странно, свободу.

— Да-да, — кивнёт согласно отец Киприан, — Эта власть даёт хлеб насущный и оберегает человека от самого себя и собственных дурных страстей. Нашу церковь часто упрекают в лояльности к безбожной власти, но… Богу — Богово, а кесарю — кесарево. Власть не требует от нас отречения от Символа Веры и церковных канонов, что же касается прочего… Жизнь наша, по апостолу Павлу, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Тело ищет удовольствий, глаза — обладания, гордость — возвышения над всеми. Там, на Западе, — отец Киприан махнёт рукой на проносившиеся за окном машины подмосковные берёзки, — там — культ самости. Культ страстей человеческих, полная их свобода. Разгул всего, что уводит от Бога, от заповедей. Наша власть худо-бедно помогает удерживать человека в рамках. Тесным путём духовного восхождения идут единицы. Большинству нужен кнут, чтобы не заблудиться в дебрях греховных. Это печально, но факт. «Битиё» определяет сознание.

— И все же власть исповедует атеизм, а вы вот её признаёте, но опасаетесь. И меня опасаетесь, у вас жесткая конспирация…

— Раньше было хуже. Я про двадцатые-тридцатые не говорю — при Хрущёве вон сколько позакрывали церквей! Но… не гонений надо бояться — они выковывали святых и лишь укрепляли веру. Бояться надо, как ни странно, обмирщения церкви. И когда в храм насильно тащат. Господь сказал: «Мои овцы знают Мой Голос». И если человек не слышит Голоса своего Творца, а Господь призывает каждого, тебе ли, горшок, возомнить себя выше горшечника? Мы можем только помочь тем, кто хочет идти, кто к нам приходит. И по возможности оградить их от неприятностей, по работе, например, в институте… Хотя для христианина величайшая честь — быть гонимым за веру. Христианство — прежде всего крест, лёгкой жизни оно не обещает. А власти… Что власти! Наше дело — исповедовать Истину. Без Голгофы не было бы Воскресения. Мы хоронимся — бесы ищут.

— И здесь игра…

— Только на кону не просто жизни, а судьбы в вечности. От великого до смешного, как известно, один шаг. Они ведь, власти, прекрасно осведомлены о нашей общине. Они просто требуют, чтобы мы «не высовывались». Никакой работы в массах, никакой проповеди, особенно это касается религиозной литературы. То есть никакого миссионерства, просветительства и почему-то благотворительности. Она, видите ли, унижает. Списки у них давно есть, мы для них — безнадёжные фанатики, чокнутые. А вот незнакомцы… Вы для них — незнакомка. Тем более, с даром слова, с выходом в эфир, в массы…

— А если и я своя? — спросит Иоанна, — Если я тоже пришла «на голос»? — и сама оторопеет от сказанного, вспомнив недавние мистические совпадения.

Только ли Ганя привёл её в Лужино?

— Много званых, но мало избранных. Святая Мария Египетская была блудницей. Она села на корабль, чтобы искушать христиан-паломников, но когда Господь позвал её, она бросила всё и до конца дней своих жила в пустыне…

— Я убежала, — подумает Иоанна, — Да, это бегство. От всего, что прежде наполняло жизнь, составляло суть, а теперь превратилось просто в опостылевшую роль, которую надо было неизбежно время от времени проигрывать. Полноте, это всегда было ролью, только поначалу увлекательной, в новинку… Но, никогда не было сутью. И только ли к Гане она бежала?

Видимо, и отец Киприан подумал о том же.

— Решать должен отец Борис, Игнатий у него в послушании, пусть решает. Он за него отвечает перед Богом, если что-то случится…

— И вы боитесь за них, за ваших духовных детей, да? Простите, ради Бога, наверное, так нельзя, я не умею говорить со священниками…

— Нечего, Иоанна. Да, мы слабы, а враг силён.

— Клянусь, от меня никто ничего не узнает.

— Никогда не клянитесь, Иоанна. Верю, намерения у вас наилучшие. Но повторяю, враг силён… А власть… Её тоже можно понять. У нас многонациональное государство, есть мусульмане, буддисты, униаты, католики, иудеи, сектанты всякие, даже язычники. Правомерно ли делать государственной ту или иную религию? Материализм, кстати, тоже вера. Мы верим, что у каждого здания, тем паче мироздания, должен быть строитель, а они, верят что кирпичи сами себя построили.

— И всё же вы, Церковь, лояльны верхам… Потому что всякая власть от Бога?

— Да, в пределах невмешательства в основы веры. «Не отдавать Богово кесарю». Ничто земное не в силах запретить душе верить, иначе это была бы хула на Бога — вроде бы кесарь сильнее. Мы же не будем ругать пастуха, который сберёг для господина стадо, лишь за то, что пастух был тёмен или не слишком любил господина? Народ, орущий «Распни!» — за исключением отдельных убежденных сатанистов — просто тёмное стадо. Хмель кружит голову, веселит, однако, потом неизбежно наступает похмелье. Алчные пастухи, тёмное стадо, а тучи зла сгущаются… Не устоит дом, построенный на песке, — пророчески изрёк отец Киприан, — И падение будет великое. Пощади, Господи, Россию…

Ну а конкурентная борьба в корне противоречит второй христианской заповеди о любви к ближнему. Если ты любишь ближнего, как самого себя, как ты можешь его разорить? Даже просто обыграть, а не отдать последнюю рубашку, как того требует заповедь? Вот я вам расскажу притчу. Два монаха задумались — как это люди ссорятся из-за собственности? Взяли кирпич и стали друг ко другу тянуть. Один говорит: «Мой кирпич». А другой отвечает: «Твой, брат, твой»…

Что же касается роли государства в нашем понимании — оно не должно, по крайней мере, сеять сорняки. Сорняки и так вырастут.

«Пусть решает сам Игнатий», — ответит отец Борис из Лавры.

Итак, им была дарована свобода. Наскоро распрощавшись с тётей Любой и Ильичёвкой, где она поселит знакомую зубную врачиху к восторгу хозяйки, которую вечно мучила зубная боль, Иоанна возьмёт с собой лишь самое необходимое, в том числе застрявшую где-то на восьмой странице очередную серию «Чёрного следа» и скатанную трубкой «Иоанну», пролежавшую на дне дорожной сумки до возвращения в Москву. Для всех Иоанна по-прежнему проживала в Ильичёвке, в случае чего врачиха должна была немедленно позвонить Варе. Но судьба улыбалась Иоанне. Денис был всё ещё занят на картине, дела и обязанности по дому она, в основном, выполнять успевала, друзей у неё не было. И никто так и не хватится её в эти сорок дней. Охладев к Ильичёвке, она легко и радостно распрощается с ней, как прощаются с пристанью, от которой отплывает в страну обетованную твой корабль.