В городе Дублине, где девушки так красивы,

Однажды заприметил я хорошенькую Молли Мэлоун.

Она катала свою тележку по улочкам и площадям,

Распевая: «Живые ракушки, моллюски живые».

Моя бабушка напевала ее мне, когда я была ребенком и не могла заснуть. Они казались полными жизни, романтики и огромной любви. Но я взяла себе фамилию Мэлоун и по более мрачной причине: это имя помогает мне оставаться начеку, напоминая, что однажды меня тоже кое-кто «заприметил». И как Молли Мэлоун, я была труженицей — и это кое-кому во мне нравилось, очень нравилось.

Я бы хотела объяснить бабушке, почему я выбрала это имя. Я бы хотела вновь ее увидеть, познакомить с Лайамом и в особенности с Роуз.

А самое главное — я вернулась из своего девятилетнего изгнания, чтобы попытаться спасти свою бабушку, как однажды она спасла меня. Все это я вспоминаю для нее. Я хочу воскресить каждую деталь, чтобы в полной мере оценить все, что она сделала для меня — для той женщины, которой я была и которой стала.

Эта история — молитва за нее, за Мэйв Джеймсон.

Началась она двенадцать лет назад, за три года до того, как я покинула Хаббардз-Пойнт, отправившись в самое отдаленное место, которое только смогла найти. Тогда, когда я еще была Марой. Тогда, когда я была розой, которую так легко смять.

Как можно вернуться в ту жизнь, которую человек покинул девять лет назад? Зная, что его долго и упорно разыскивали, а его фотографии помещали на первых страницах всех газет не только в штате Коннектикут, но и за его пределами? Сознавая, что все местные полицейские по-прежнему его ищут? Понимая, что все его друзья и родственники, кроме одного, давно уже считают его мертвым?

Ответ прост: он должен войти в парадную дверь.

Именно это и сделала Лили Мэлоун ночью девятого августа. Чуть позже часа ночи Лайам Нил припарковал свой автомобиль на разворотной площадке Хаббардз-Пойнт, взял на руки спящую Роуз, утомленную долгой поездкой из Новой Шотландии, и спустился вслед за Лили по каменным ступеням.

Лили бросила взгляд на арку над «колодцем желаний». На ней виднелось название дома — «Морской сад», буквы которого стали лишь чуть более проржавевшими, чуть более филигранными из-за соленого воздуха, чем девять лет назад. Увидев эту арку, она радостно вздохнула и поняла, что теперь она действительно дома. Легкий бриз дул со стороны пролива. Там была точно такая же соленая вода, как и в заливе Святого Лаврентия в приморской части Канады где она жила и скрывалась последние девять лет. Но этот ночной бриз был теплым и нежным, наполненным ароматами сочных трав и песчаных пляжей, а не запахом арктических утесов в фьордах и холодной чистой воды, бегущей прямо с пакового льда.

— О боже! — произнесла она вслух. Ее захлестнуло волнение: наконец-то она дома! Розы в саду приветствовали ее — их аромат наполнял воздух. И хотя цветы на деревянной решетке у входной двери выглядели чуть менее ухоженными, чем девять лет назад, они росли так же обильно и пышно. Лили осторожно протянула руку между шипами, пошарила у стены рядом с выключенным фонарем на крыльце и нашла, то что искала, — ключ, который ее бабушка всегда прятала в этом месте, охраняемом листьями и шипами роз.

— Она не перепрятала его, — тихо произнесла Лили.

— Конечно нет, — прошептал ей на ухо Лайам, стоя позади нее с Роуз на руках. — Она не переставала надеяться, что ты вернешься.

— Мэйв тоже вернется, — сказала Лили, открывая легкую скрипучую дверь с сеткой от насекомых. Потом, придерживая ее плечом, вставила ключ в старый замок входной двери. — Так ведь? Скажи мне, что с ней все будет в порядке…

— Да, Лили, с ней все будет в порядке, — ответил Лайам

Ключ в замке наконец повернулся. Как и девять лет назад, дверь глухо стукнула из-за того, что одна из петель немного провисла. Зайдя на кухню, Лили почувствовала запах сырости, какой бывает в прибрежных домах, когда их хозяева отсутствуют. И все же кто-то — вероятно, Клара — открыл несколько окон. Лили прошла по первому этажу, ощущая себя привидением, прилетевшим в свое самое любимое, самое знакомое место на земле.

На ее губах появилась улыбка. «Все по-прежнему», — подумала она. Луна сияла над проливом, заливая своим бледным светом комнату. Лили увидела знакомые чехлы на мебели, плетеные коврики, подушки, которые она сама украшала вышивкой для своей бабушки. Она провела кончиками пальцев по старой коллекции ракушек, книгам на полке, лунным камешкам, собранным во время отлива на Литтл-Бич.

Ей очень хотелось увидеть все, но свет зажигать еще было нельзя. Если бы она зажгла свет, это означало бы, что ее изгнание закончилось и она вернулась в мир живых. Соседи увидят свет и придут, поняв, что она возвратилась.

Поймет это и Эдвард.

— Где будет спать Роуз? — спросил Лайам.

— В моей комнате, — прошептала Лили.

Она провела его наверх по узкой лестнице. На втором этаже были четыре маленькие спальни, как в обычном береговом коттедже. Сердце Лили бешено колотилось, когда она входила в свою комнату в северной части дома. Из-за выступающих балок карниза ее потолок имел довольно странный вид. Здесь тоже все было как прежде: двуспальная кровать и старые бумажные куклы на письменном столе. Сняв покрывало, Лили задохнулась от волнения, увидев простыни с рисунком из маленьких букетиков голубых роз и легкое розовое одеяло. Постельное белье было свежим.

— Бабуля знала, что мы возвращаемся, — сказала она. — До того как уехать в больницу, она приготовила постель для Роуз.

Вместе они уложили девочку. Малышка пошевелилась, открыла глаза, с сонным удивлением оглядела незнакомую комнату.

— Мы уже здесь? — спросила она.

— Да, милая. Ты увидишь все завтра утром. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — пробормотала Роуз, и ее веки, задрожав, опять закрылись.

Лили и Лайам спустились вниз. Лунный свет блестел на воде перед домом. Бессчетное количество раз Лили наблюдала за восходом луны из этой комнаты через широкое, без занавесей окно, выходившее на море. Здесь все казалось таким открытым по сравнению с замкнутым пространством окруженного со всех сторон соснами домика на мысе Кейп-Хок в Новой Шотландии. Там она пряталась в арктическом лесу, где ее часовыми были соколы и COBЫ.

Лайам оказался одним из первых людей, которых она встретила, когда приехала в этот отдаленный незнакомый городок, изменив свою внешность, обрезав длинные черные волосы и покрасив их в светло-каштановый цвет, надев старые очки в роговой оправе, которые дала ей бабушка. Она стала ее другом и спасителем, несмотря на то что сначала изо всех сил противилась этому. Она должна была так поступать, чтобы защитить себя и своего еще неродившегося ребенка.

Первые недели, проведенные Лили в Новой Шотландии, походили на мрачную сказку, в которой, как и положено, была избушка в глубине северных лесов и награда за какие-либо известия о ней, обещанная Эдвардом в объявлениях, которые он разместил в газетах. Был в этой сказке и спаситель — угрюмый, но добрый Лайам. Именно он принимал роды и тогда же поклялся всегда защищать мать и дитя. Потрудиться на этом поприще ему пришлось немало: Роуз родилась с пороком сердца и только в начале этого лета ей сделали заключительную операцию.

«Ребенок с больным сердцем, мать с разбитым сердцем» , — думала Лили, глядя на луну над заливом. Она обняла Лайама, и он прижал ее к себе. До них доносились крики чаек с гнездовий на скалистых островках в полумиле от берега. Эти звуки отзывались эхом в сердце Лили, и она вспоминала о ежегодном Ирландском фестивале. Он вот-вот должен был начаться в Кейп-Хок, и ирландская музыка была таким же ярким воспоминанием, как и крики чаек.

Она взглянула на Лайама. Он был высоким, худощавым, а в его голубых глазах читались тени его собственных печалей. Когда он был еще ребенком, акула убила его брата и искалечила его самого — он лишился одной руки, за что получил прозвище Капитан Крюк, став одновременно и посмешищем, и трагической фигурой в своем родном городке. Но Лайам не смирился с таким положением — он буквально пробил себе путь, окончив университет и аспирантуру, в итоге став известным океанографом и ихтиологом. Теперь он изучал больших белых акул — тот самый вид, представитель которого растерзал его брата и искалечил его собственное тело.