– Я не валяю дурака. Я еще в жизни не был так серьезен. Знаю, что это означает для отца, для тебя ... Знаю, как это может повлиять на мою дальнейшую жизнь. – Молодой человек быстро застегнул свой ранец.

Негритенок лет двенадцати остановился в коридоре, держа в руках кувшин с водой. Подумав, он не решился войти. Когда Дейк подошел к нему, мальчик спросил:

– Вам нужна вода, мистер Дейк?

– Нет, спасибо, Джеб.

Мальчик продолжил свой путь по коридору, аккуратно держа в руках тяжелый кувшин. Разносить воду было его обязанностью.

Сжав руки в кулаки с таким видом, как будто он сейчас набросится на Дейка, брат вошел в комнату. Братья были очень похожи. Они стояли друг против друга – одинакового сложения и роста, оба темноволосые и зеленоглазые. Судьба распорядилась так, что Берк был старшим: – наследником Риверглена, привилегией которого было следить за поместьем. Оба брата выучились работать на плантации, умели управляться с финансами, знали, как обрабатывать плодородную землю в пойме реки Теннесси. Они знали цену рабочей силе, которой владели, хлопкоочистительным машинам, мельнице у реки, знали, какие поля обрабатывать, а какие – оставить под паром.

Но пока Берк занимался исключительно Ривергленом, который, по сути, был для него целым миром, их отец приохотил Дейка к политике. Получив образование в Монтгомери, он бессчетное число раз сопровождал отца, Холлиса Рида, на собрания законодательных органов Алабамы.

– Ты когда-нибудь станешь сенатором, сын, – пророчил Холлис Рид своему сыну Дейку с тех пор, как тот выучился ходить. – Мы еще будем тобой гордиться!

Дейк хотел выйти из комнаты. Уныние в глазах Берка заставило его на секунду остановиться.

– Дейк, подумай. Не уезжай сгоряча отсюда, не соверши ошибки, о которой всю жизнь будешь сожалеть!

– Я все обдумал, Берк. Лучше, чем тебе кажется. И, как ни крути, я не могу сделать ничего иного.

Дейк запомнил черты лица брата, его глаза, волосы, подбородок. Они могли бы быть близнецами – так были похожи.

– Это убьет отца, – предупреждал Берк, загораживая брату путь.

– Я сомневаюсь. Думаю, нужно гораздо больше, чтобы его убить. – Мысль об отце расстраивала его. Ведь могло получиться так, что, сражаясь на стороне северян, он никогда больше его не увидит. Дейк покачал головой в надежде, что дело не дойдет до рукопашной.

– Ты все еще думаешь, что мы проиграем войну этим чертовым янки? – вскричал Берк.

Бессмысленно было даже и пытаться уговорить Берка. Но Дейк понимал: это был его последний шанс объяснить что-то брату.

– Юг может проиграть не только войну. Отделившись, мы можем потерять все!

– Почему, черт побери, ты так в этом уверен?

– Если это продолжится, Юг будет обескровлен. Вся наша промышленность – на Севере. Если дело дойдет до противостояния, они возьмут нас измором. Ты должен был еще раньше послушать меня, ведь я предупреждал. Черт возьми, Алабама бы не отделилась, если бы голоса избирателей в Монтгомери не были в руках плантаторов. Большинство штатов против отделения!

Берк, наконец, вскричал со злостью:

– Я устал от твоих высокопарных предательских разговоров! От твоих намерений освободить наших невольников! Куда, по-твоему, они пойдут? А если все-таки уйдут, заплатят ли нам компенсацию за наши потери?! Черт побери, конечно, нет!

Тихим, спокойным голосом Дейк сделал еще одну попытку уговорить брата. Но он говорил, зная, что попусту тратит слова:

– Все наше состояние – в этих невольниках. Так же как и у любого плантатора на Юге. Когда янки победят, а в этом нет никакого сомнения, они освободят всех рабов, и у тебя останется только гора бесполезных бумаг. Вот если бы вы с отцом, как я предлагал, продали невольников, а некоторых стариков – даже освободили, начали бы нанимать работников, а капитал вложили куда-нибудь, – вот тогда вы бы стали вполне платежеспособными к концу войны.

Берк не отступал:

– Ты думаешь, я буду сидеть и ждать, пока янки заберут моих рабов и землю? Ты думаешь, кто-нибудь из наших соседей обрадуется такому обороту дела? Если так, подумай-ка еще раз, братец!

Все дело заключалось в том, что уже давно, едва научившись понимать, что к чему, Дейк возненавидел рабство. Теперь война давала ему шанс сделать что-то, чтобы покончить с этой системой. Сделать нечто большее, чем проповедовать то, что его семья считала чуть ли не богохульством. Его выбор, как смерть, мог разлучить Дейка с родными.

– Поздно говорить еще о чем-то, Берк. Попрощайся за меня с отцом.

Дейк подошел к двери и попытался пройти, стараясь не задеть брата. Боль была слишком сильна.

Берк протянул руку, схватил Дейка и остановил его:

– А что, если мы встретимся на поле боя?

Их взгляды пересеклись. Они смотрели друг на друга в упор.

– Ты сделаешь то, что должен сделать. Так, как ты всегда поступал, – сказал Дейк. – Так же поведу себя и я.

Дейк вышел из комнаты.

Одна из служанок вдруг принялась слишком тщательно оттирать несуществующее пятно на полированном столе в прихожей. Ее огромные черные глаза вспыхнули, когда Дейк проходил мимо. Молодой человек вспомнил, что эту девушку звали Фрэнси: она была одной из многих невольниц, которые родились в Риверглене. Фрэнси была частью молчаливой, вышколенной армии домашней прислуги – вроде Элайджи, – которую его мать лично отбирала для работы в доме. Вышколенные слуги всегда были под рукой. Они все видели, не будучи видимыми, говорили только тогда, когда к ним обращались.

Дейк часто задумывался: что они думают, эти люди, которые составляли неотъемлемую часть их жизни, которые жили вместе с ними, но, тем не менее, были отделены от хозяев невидимой гранью – такой, как граница между Севером и Югом.

Дейк услыхал, как брат бежит, торопясь догнать его, по лестнице.

– Похоже, ты просто боишься дождаться отца и сказать ему, что собираешься встать на сторону янки! – закричал Берк. – Он вернется домой через несколько дней.

Через несколько дней будет слишком поздно. Его отец, как обычно, был в Монтгомери, и Дейк не собирался дожидаться его возвращения. Не потому что он знал, что Холлис Рид приложит все усилия, чтобы уговорить сына изменить свои намерения. Нет. Просто он не хотел ставить отца в такое положение, когда тому придется запереть его на замок, чтобы оставить дома.

– Думай что хочешь, – бросил Дейк через плечо, подойдя к передней двери.

Прощальные слова его брата эхом разнеслись по дому. Это эхо снова и снова болью отзывалось в сердце Дейка:

– Если так, то убирайся и не возвращайся никогда!..

– Вставайте!

Кара стояла над Дейком и подталкивала его ногой.

Она видела, как его взгляд скользнул вверх по ее юбке. Потом их глаза встретились.

– Пора вставать, мистер Рид. Уже утро.

– Вы всегда такая веселая по утрам?

– Да кто угодно, выспавшись так же, как и я, будет раздраженным!

Девушка не шевельнулась до тех пор, пока он не оторвался от холодной земляной стены и не встал. Дейк пригладил взъерошенные волосы и огляделся.

– Где моя шляпа?

Она показала на колышек, вбитый в стену у окна.

– Там, где вы ее оставили. Пойдете куда-нибудь?

– Я бы умылся. У меня во рту будто стадо мулов протопало.

Несмотря на то, что у нее болели все кости, и что она не выспалась, Кара улыбнулась: ей понравилось такое необычное сравнение. Девушка отвернулась к миске, в которой она готовила маисовую кашу, и предупредила:

– Постарайтесь не задерживаться. Мне еще нужно съездить к соседям.

– А где ручей? – тихо спросил он.

Кара обернулась и увидела, что Дейк смотрит на ее губы. Она нервно сжала руками деревянную ложку, которую только что вытащила из большого горшка с отбитыми краями.

– За домом, всего в нескольких ярдах.

Когда Дейк вышел, Кара немного успокоилась. Она была благодарна ему за то, что он не торопил ее с решением. Как резко изменилась ее жизнь! Еще вчера она чувствовала себя нестерпимо одинокой. А сейчас она готовила завтрак для незнакомого мужчины, вместе с которым провела ночь. И ей казалось, что это в порядке вещей.