Да и сама прогулка скоро закончилась.
– Я провожу вас, Таня.
Девушка вспыхнула.
– Или, может быть, чаю… Чак, место!
Такого в их семье не бывало. Чаще всего гости сидели на кухне, значительно реже в большой комнате, которую хозяйка называет «гостиная». Но в жизни не случалось, чтобы собаку от гостей запирали! Однако это произошло. Хозяин запер Чака у себя в спальне.
Это было такое немыслимое унижение, что пес, лишь чуть поскулив, обиженно улегся у батареи и обреченно положил голову на лапы. Сейчас он был самым несчастным в мире.
Хозяин чувствовал себя лишь немногим лучше. Но виду не подавал.
– Таня! За знакомство! – Дмитрий поднял бокал шампанского.
Агния всегда держала НЗ на случай внезапного появления какой-нибудь музыкальной знаменитости.
– Дмитрий Евгеньевич…
– Ну что вы, Таня, все как на работе. И вообще, давайте на «ты». Выпьем на брудершафт, а, Таня?
Девушка кивнула, опустив глаза. А когда подняла их, они светились от счастья.
Дмитрий видел, как дрожит ее рука с бокалом.
«Сволочь ты, Самарин», – успел подумать он, разливая пенистую жидкость по бокалам.
В следующий миг он почувствовал на шее прикосновение мягких женских губ, шелковистые волосы защекотали щеки, и он уловил тонкий аромат неведомых духов.
И Дмитрий забыл о том, что рядом с ним секретарша Жеброва и что он совсем ее не любит, и даже о том, что существует на свете другая женщина, единственная и неповторимая. Потому что сейчас не помнилось ни о чем. Только бы не отрываться от этих губ и только бы локон все так же касался щеки.
– Таня.
– Дима, – прошептала она и прижалась к нему всем телом.
Самарина бросило в жар. Горло сжал внезапный спазм. Он почувствовал, как ее пальцы скользят по поверхности свитера вниз. Вот они проникли под тяжелый вязаный слой, и от его тела их отделяла лишь тонкая ткань рубашки. Стало тяжело дышать.
– Таня, Танечка…
– Дима, – прошептала она. – Я мечтала об этой минуте.
Он почувствовал, что ее пальцы расстегивают пуговицы рубашки. "Стоп!
Нельзя!" – крикнул кто-то внутри, но его голос заглушили тяжелые, пульсирующие удары крови. Мягкая ладонь гладила его плечо. Кружилась голова, мысли туманились, и все желания слились в одно.
Он чувствовал под своими пальцами тугое и одновременно нежное женское тело. Округлую грудь, мягкий, соблазнительный живот, шелковистые волосы.
Внезапно он почувствовал то, чего не испытывал никогда, – влажный теплый язык быстро-быстро провел по его плоскому напряженному соску. Провел дорожку через мышцы живота к органу, готовому при малейшем прикосновении извергнуться белой лавой.
Дмитрий никогда не думал, что его тело так отзовется на эту неожиданную ласку. Он подхватил женщину на руки и перенес на; диван, Потом был провал во времени. Дмитрий Самарин, старший следователь транспортной прокуратуры, исчез. Был просто мужчина, давно не имевший женщин. В эту минуту он не помнил, как ее зовут, кто она и зачем она здесь. Все это не имело никакого значения. Важны были изгибы ее тела, прикосновения ее губ, жар ее лона. Мир сузился до одной точки, которая дико пульсировала, готовая взорваться.
Внезапно свет померк, и его тело перестало существовать. Небытие длилось доли секунды, показавшиеся вечностью.
Дмитрий открыл глаза.
Первой его мыслью почему-то было: «Что скажет Агнесса?», второй: «А как же Штопка?» И тут он вспомнил, что началась новая жизнь. Теперь он – сорвавшийся с цепи пес, дикий зверь, для которого нет преград. А рядом с ним, полузакрыв глаза, лежит не женщина, не прекрасная девушка, а секретарша полковника Жеброва Татьяна Михеева. И находится она здесь не потому, что нужна ему как женщина, а потому, что через нее можно получить компромат на вечно небритого одутловатого типа, имя которого Завен Погосян.
В прихожей зазвонил телефон.
– Дмитрий, будьте готовы. Через полчаса машина.
Самарин вернулся в спальню и потряс Таню за плечо:
– Танюша, сестра звонила, через полчаса будет здесь.
– Ой! – Сон сняло как рукой. Никакой ОМОН не навел бы столько страху, как неизвестная старшая сестра. – А сколько времени?
– Почти два, кажется, – был только первый час. – подвезу на машине. – ответил Самарин, хотя Не беспокойся, я тебя Таня оделась в рекордно короткий срок – все-таки она была не просто девушка, а сотрудница органов внутренних дел.
Дмитрию удалось уложиться в указанное время, Ровно через полчаса он уже стоял у дверей своей парадной.
С Ладожской до улицы Комсомола путь недалек. И пролегает он совсем не по тем местам, за которые Петербург называют Северной Пальмирой и прочими лестными именами. Дорога с Малой Охты на Выборгскую сторону больше напоминает мрачные кварталы, в которых когда-то обитал Оливер .Твист: темно-красные пыльные здания, постройки без окон, бесконечные бетонные заборы, – промышленная окраина старого Петербурга. Совсем рядом начинаются новостройки, где получили квартиры счастливые новоселы семидесятых. Но это чуть в стороне.
Одинокий милицейский «воронок» держался самых безлюдных улиц. Свернув с Уткина проспекта, он вывернул к Малоохтинскому кладбищу, свернул на Магнитогорскую, затем по Якорной выехал на набережную. Он петлял, как зверь, пытающийся запутать следы.
После нескольких резких поворотов «воронок» выскочил на разбитую безлюдную улицу, по обеим сторонам которой тянулись обшарпанные кирпичные заборы. Звук мотора гулко разносился по каменной кишке. Ни такси, ни любителей побомбить ночью здесь быть не могло – за заборами вздымались решетчатые фабричные окна.
Тут никто не жил.
Сидевший в «воронке» майор Гусаков злился на весь мир. В его практике это был первый случай, когда он вез подозреваемого, не добившись от него чистосердечного признания. Вот выкинуть бы этого Пуришкевича из машины, дать пройти пару шажков, расстрелять к чертовой матери – да и списать на попытку побега…
Гусаков посмотрел на двух конвоиров с «Калашниковыми», которые со скучающими лицами сидели напротив перевозимого. Кто они? Вот если бы свои, из отделения, да вот не положено… Эх…
И ведь до чего удачный случай из рук уплывал. Стопроцентный преступник, и не воришка какой-нибудь, а вампир! Маньяк! К стенке бы таких, да безо всякого следствия. Знаем небось, как они выкручиваться умеют! Всякое бывает: один под невменяемого закосит и в психушке отлеживается, другой на такого крутого адвоката расстегнется, который до второго пришествия ошибки в процессуальном кодексе будет раскручивать…
Пулю им, сволочам, пулю. От нее хрен отвертятся…
Капитан Гусаков был настолько поглощен своими мыслями, что пропустил момент, когда ЭТО началось.
Непонятно откуда взявшаяся многоколесная фура, которая последние две минуты маячила перед глазами, внезапно шарахнулась влево и, не вписавшись между поребриками, сипло застонала сперва покрышками, потом тормозами – и наконец неподвижной глыбой замерла поперек дороги.
«Воронок», как раз изготовившийся для обгона, оставил на асфальте два черных резиновых следа и остановился у нее под самым бортом.
– Что еще за херня? – ругнулся сквозь зубы Гусаков. – Суки! Закусить забыли?.. – И обратился к шоферу:
– Объедем?
– Да где ж такую дуру объехать, – пробурчал тот недовольно. Маневр тяжелого автомобиля случился так неожиданно, что водитель «воронка» еле успел затормозить и все еще судорожно стискивал пальцами баранку.
Тротуары же здесь, как на грех, были такой ширины, что протиснуться по ним мимо застрявшей фуры удалось бы только на мотоцикле. Да и то без коляски.
Гусаков хорошо помнил инструкцию. Он выждал минуту и поднес к губам рацию:
– Я сорок седьмой. ЧП, – сказал он, – улица Панфилова, выезд на Большеохтинский.
Рука между тем легонько поглаживала кобуру. ЧП ему не нравились никогда.
– Сдай назад, – приказал он шоферу. – Метров на пятьдесят.
Фура тем временем ожила, попыталась вывернуть, дернулась и снова заглохла.