Кажется, профессор Лоран подумал то же самое. На его сером, бескровном лице выразилось отвращение и тоска; он постоял на пороге, обводя взглядом комнату. Роже отложил книгу.

– Пойду приготовлю поесть, – сказал он. – Хорошо, что я вчера набрал продуктов на два дня. А то сидели бы сейчас голодные.

Раймон ушел вслед за ним. Профессор Лоран», волоча ноги, прошел по комнате, тяжело опустился в кресло у окна, откинул голову на спинку.

– Что нужно сделать, профессор? – спросил Альбер.

– Ничего. – Профессор Лоран пошевелился, достал Сиаль-5, проглотил крупинку. – Многовато на сегодня, но что поделаешь, слишком большая нагрузка на сердце и мозг... Мишель, все благополучно?

Мишель впервые повернул голову от своих пробирок:

– Поль просыпался. Он чувствует себя очень плохо. Франсуа еще спит.

– Что с Полем?

– Сердце работает слабо. И потом – у него что-то неладное с психикой. Он словно впервые меня видит и не знает, кто я такой.

– Плохо. Очень плохо. А что Пьер?

– Он очень встревожен. Не отходит от Поля.

– Ладно. Подождем, пока Поль снова проснется. Мишель, даю тебе срочное задание: самым подробным образом запиши все, что помнишь об окружающем. С самого начала, с первых минут. Пусть это будут отрывочные, неясные, неполные впечатления. Пусть ты не все осознал. Все равно – записывай то, что видел, слышал и так далее. Главное – подробность, последовательность, точность. Понятно?

– Понятно, – сказал Мишель, внимательно глядя на профессора. – Хорошо. Я все подробно запишу.

– Начинай это сейчас же.

– Хорошо. – Мишель явно колебался. – А если там будут личные мотивы, не относящиеся к делу?

– Какие личные мотивы? Я ведь прошу тебя записать все, что ты помнишь. Ты лично, с первого дня. Постарайся не путать последовательность восприятии, вот и все.

– Я многое видел и слышал, а понял, что это значит, только потом.

– Ладно. Напиши в скобках: потом я понял – это означает то-то и то-то. А сначала точно запиши: это я увидел, я услышал, я понял в этот момент, в этот день, а не в другой. Мне важно выяснить, как формировалось твое сознание.

Мишель Достал из шкафа пишущую машинку, пачку бумаги, уселся за стол в углу и, немного подумав, начал с удивительной быстротой стучать по клавишам. Профессор Лоран посмотрел на него и вздохнул.

– Все-таки в Мишеле есть какие-то нечеловеческие черты, – сказал он тихо. – И хорошие и плохие. Ни один человек не может в два дня выучиться так быстро печатать. Да, я думаю, и вообще не может. Мишель печатает быстрее самой лучшей машинистки, которую я знал. И не делает ошибок. То есть опечаток. Ошибки у него есть, и иногда очень курьезные: он не понимает многих простых вещей, потому что не жил по-настоящему.

– Профессор, вам надо лечь, мне не нравится, как вы дышите, – тревожно сказал Альбер.

– Да... Сиаль-5, конечно, не панацея, особенно если им злоупотреблять... – Лицо профессора Лорана подернулось синевой, он задыхался.

– Мишель! – позвал Альбер.

– В чем дело, профессор? – спросил Мишель, подходя. – Вы... вы больны?

– Мишель удивляется, видите? – Профессор Лоран слабо усмехнулся. – Я все время держался хорошо. Но сейчас, когда есть помощь, я позволил себе расклеиться...

– Вы слишком много ходили, говорили, волновались, – поучительно сказал Мишель, считая пульс профессора. – Пульс частит... перебои... Я сейчас сделаю вам укол. Сиаль-5 не принимали?

– Я принял сегодня уже три таблетки.

Мишель внимательно поглядел на профессора. Лицо его стало напряженным, словно он решал какую-то трудную задачу.

– Три таблетки? Но ведь вы знаете, что больше двух нельзя! Это же нелогично!

Профессор Лоран молча усмехнулся. Мишель еще секунду неподвижно глядел на него, потом пошел готовить шприц.

– Если дальше так пойдет, – тихо сказал профессор Лоран, – Мишель будет считать меня моделью, нуждающейся в переделке... Нелогические поступки, нечеткая работа тормозящих центров, физическая слабость... Вы слышали, как он объяснял, что я должен быть в глазах здешних обитателей всемогущим?

– Да. Но Мишель, по-моему, все больше склоняется к той мысли, что он сам по меньшей мере равен вам. В чем-то сильнее вы, в чем-то – он, а в общем – так на так.

– Да... возможно...

Мишель принес шприц.

– Что это? – спросил профессор Лоран.

– Не беспокойтесь, это то, что вам нужно, – сказал Мишель, помогая профессору закатать рукав.

– Ну что ж, полагаюсь на тебя, – сказал профессор, переглянувшись с Альбером.

– А теперь вам надо полежать, – сказал Мишель, сделав укол. – Мы вам поможем перебраться на диван.

Профессор Лоран со вздохом облегчения вытянулся на диване у окна. Альбер снял с него туфли, расстегнул пояс, накинул на ноги плед. Белая штора мирно колыхалась от ветерка, за окном шелестели деревья, и не хотелось думать о том, что от вольного ветра и майской зелени тебя отгораживает решетка добровольной тюрьмы.

– Посидите со мной, Дюкло, – тихо сказал профессор. – А ты, Мишель, иди писать.

Он долго лежал молча. Альбер смотрел на его истаявшее, почти прозрачное лицо, на высокий лоб, наискось рассеченный-тонкой красной линией... Боже мой, ведь всего пять лет назад профессор Лоран выглядел самое большее тридцатилетним! Альбер почти увидел, как профессор Лоран стремительно и легко вбегает в аудиторию и проводит рукой по густым волосам, откидывая прядь со лба. Он увидел яркие глаза Лорана, тогдашние его глаза, сверкающие огнем жизни, а не призрачным оживлением, какое дает ненадолго Сиаль-5. Альбер тихонько вздохнул. Седина, глубокие морщины, серая бескровная кожа – и это Лоран, Огонь-Лоран, как звали его студенты?

Профессор Лоран словно угадал его мысли.

– Сходите вниз, попросите у Луизы зеркало, – тихо сказал он. – В туалетной есть зеркало, но оно очень потускнело, да и темно там...

Альбер, вздохнув, отправился вниз. Навстречу ему откуда-то выскочил Роже.

– Проголодался? – спросил он хмуро. – А, ты к Луизе? Что ж, иди... она у себя... Только не забудь постучать! – прибавил он со значением.

Альбер недоуменно поглядел на него.

– У нее этот молодчик, – пояснил Роже. – Если ты продолжаешь думать, что он ей доводится племянником, то я не знаю, чему тебя учили в университете! Ну, иди, иди, чего ты!

На стук Альбера в комнате отозвались не сразу. Послышались шаги, Раймон распахнул дверь.

– А, это вы! – сказал он слегка смущенно и посторонился, пропуская Альбера.

Луиза лежала в кровати, но больной вовсе не выглядела. Наоборот, со вчерашнего дня она удивительно похорошела. Разрумянившаяся, с мечтательно блестящими глазами, она казалась совсем юной. Луиза сразу же заговорила, с несколько неестественным оживлением:

– С тех пор, как вы трое в доме, все так изменилось! Мне уже не страшно, и за Анри я спокойна, вы такие храбрые, сильные, умные...

– Боже мой, – сказал Альбер, от души расхохотавшись. – Что это вы?

– Нет, правда! Вы не представляете, как было жутко, особенно последний месяц... да и раньше... – Она побледнела, уголки ее губ скорбно опустились. – Я одна целыми днями, Нанон плачет и молится, наверху творятся какие-то ужасы, Анри еле на ногах держится...

– Да, я понимаю, – пробормотал Альбер. – Я рад, что вам лучше...

Он чувствовал себя неловко. Может быть, из-за намеков Роже, но ему казалось, что между Луизой и этим парнем, который называет себя ее племянником, действительно существуют какие-то тайные отношения. Да и в самом деле, почему это Луиза выглядит такой счастливой и молодой? Вчера утром она была еле жива... В конце концов Альбер решил, что ему до всего этого нет дела, и попросил у Луизы зеркало.

– О, пожалуйста! – весело сказала она. – Вот, на туалетном столике лежит ручное зеркало, возьмите. Кстати, можно мне вас называть по имени? Мы ведь все примерно ровесники, я знаю.

Альбер сказал, что он в восторге, и Луиза рассмеялась.

– Да, так будет лучше. А то Роже Леруа уже зовет меня по имени без спросу.