Около восьми часов Дуглас увидел мистера Кабермана. Он возвращался со своей ночной работы, постукивая тросточкой. На голове у него была неизменная соломенная шляпа. Дуглас приник к другому стеклу. Краснокожий мистер Каберман шел по красному миру с красными цветами и красными деревьями. Что-то поразило Дугласа в этой картине. Ему вдруг показалось, что одежда мистера Кабермана растаяла и кожа его стала прозрачной. И то, что Дуглас увидел под кожей, заставило его от изумления прижать свой нос к стеклу.

Мистер Каберман поднял голову, увидел Дугласа, и сердито, как бы для удара, замахнулся своей тростью. Затем он быстро засеменил по красной дорожке прямо к двери.

— Эй, мальчик! — закричал он, затопав по ступенькам. — Что ты там делаешь?

— Ничего, просто смотрю, — пробормотал Дуглас.

— Просто смотришь и все?! — кричал Каберман.

— Да, сэр. Я смотрел через разные стекла и видел разные миры — голубой, красный, желтый. Разные.

— Да, да. Разные. — Каберман сам посмотрел в окно. Его лицо побледнело. Он вытер лоб носовым платком и притворно улыбнулся. — Все разные. Вот здорово! — Он пошел к своей двери и, обернувшись, добавил: — Ну-ну, играй!

Дверь закрылась. Каберман ушел к себе. Дуглас скорчил ему вслед гримасу и нашел новое стекло:

— О, все фиолетовое!

Через полчаса, когда он играл в песочнице, раздался звон разбитого стекла. Дуглас вскочил на ноги и увидел выскочившую на крыльцо бабушку, которая сердито грозила ему рукой.

— Дуглас! Сколько раз я тебе говорила не играть с мячом перед домом!

— Но я же сижу здесь, — возразил Дуглас, однако бабушка не хотела его слушать.

— Смотри, что ты наделал, негодный мальчишка!

Чудесное разноцветное окно было разбито, и среди осколков лежал баскетбольный мяч Дугласа.

И, прежде чем он успел что-то сказать в свое оправдание, на него обрушился град тумаков.

Потом он сидел в песочнице и глотал слезы, которые текли у него не столько от боли, сколько от обиды на свершившуюся несправедливость. Он знал, кто бросил мяч. Конечно же, это человек в соломенной шляпе, который живет в холодной серой комнате.

— Ну, погоди же. Погоди! — шептал Дуглас.

Он слышал, как бабушка подмела осколки и выбросила их в мусорный ящик. Голубые, красные, оранжевые стеклышки полетели в ящик вместе со старым тряпьем и консервными банками.

Когда она ушла, Дуглас, всхлипывая, подкрался к ящику и вытащил три осколка драгоценного стекла. Каберману не нравятся цветные стекла? Ну что ж, тем более их нужно спасти!

Дедушка возвращался из типографии немного раньше всех остальных жильцов — примерно в пять часов. Когда его тяжелые шаги раздавались в прихожей, Дуглас всегда выбегал навстречу и бросался ему на шею. Ему нравилось сидеть на коленях у деда, прижавшись к его большому животу, пока тот читал газету.

— Слушай, дед!

— Ну, чего тебе?

— А бабушка опять сегодня потрошила цыпленка. На это так интересно смотреть! — сказал Дуглас.

Дед не отрывался от газеты:

— Уже второй раз на этой неделе цыпленок. Твоя бабушка закормит нас своими цыплятами. А ты любишь смотреть, как она их потрошит, а? Эх ты! Маленький хладнокровный садист!

— Но мне же интересно.

— Да, это уж точно, — хмыкнул дедушка, зевая. — Помнишь ту девушку, которая попала под поезд? Она была вся в крови, а ты пошел и рассмотрел ее, — улыбнулся дед. — Храбрый гусь. Так и надо. Ничего не бойся в жизни. Я думаю, это у тебя от отца, он был военным. А ты стал очень похож на него, потому что с прошлого года переехал к нам. — Он вернулся к своей газете.

Спустя минуту, Дуглас прервал молчание.

— Дед!

— Ну что?

— А что, если у человека нет сердца, или легких, или желудка, а с виду он такой же, как и все?

— Я думаю, это было бы чудом.

— Да нет, я не про чудеса. Что, если он совсем другой внутри, не такой как я?

— Ну, наверное, тогда его нельзя будет назвать человеком, а?

— Конечно, дед. А у тебя есть сердце и легкие?

Дед поперхнулся:

— Честно говоря, не знаю. Никогда не видел их. Даже рентген никогда не делал.

— А у меня есть желудок?

— Конечно есть, — закричала бабушка из кухни. — Попробуй не покормить его. И легкие у тебя есть. Ты кричишь так, что покойника разбудишь. А еще у тебя есть грязные руки. Ну-ка, марш мыть их! Ужин готов. И ты, дед, давай к столу скорее.

Тут начали спускаться жильцы, и деду уже некогда было спрашивать, с чего это Дуглас вдруг заинтересовался такими вопросами.

За столом жильцы разговаривали и перебрасывались шутками, только Каберман сидел молча и нахохлившись. Разговор от политики перешел к таинственным преступлениям, происходившим в городе.

— А вы слышали про мисс Ларсен, которая жила напротив раввина? — спросил дедушка, оглядывая жильцов. — Ее нашли мертвой с какими-го непонятными следами на теле. А выражение лица у нее было такое, что сам Данте съежился бы от страха. А другая женщина, как се фамилия? Уайтли, кажется. Она исчезла и все еще не найдена.

— Да, такие вещи частенько происходят, — вмешался мистер Бриц, который работал механиком в гараже.

— А все потому, что полиция ни черта не хочет делать.

— Кто хочет добавки? — спросила бабушка.

Но разговор все вертелся вокруг разных смертей. Кто-то вспомнил, что на прошлой неделе умерла Марион Барцуман с соседней улицы. Говорили, что от сердечного приступа.

— А может и нет? — А может и да?

— Да вы с ума сошли! Может, хватит об этом за столом?

И так далее.

— Кто его знает, — сказал мистер Бриц. — Может быть, в нашем городе завелся вампир?

Мистер Каберман прекратил жевать.

— В тысяча девятьсот двадцать седьмом голу вампир? Да не смешите меня, — сказала бабушка.

— А почему бы и нет? — возразил Бриц. — А убить его можно только серебряной пулей. Вампиры боятся серебра. Я сам где-то читал об этом. Точно помню.

Дуглас в упор смотрел на Кабермана, который ел деревянным ножом и вилкой и носил в кармане только медные центы.

— До глупости все это, — сказал дедушка. — Никаких вампиров не бывает. Все это вытворяют люди, по которым тюрьма плачет.

— Извините меня, — поднялся мистер Каберман. Ему пора было идти на ночную работу.

На следующее утро Дуглас видел, как он вернулся. Днем, когда бабушка, как обычно, ушла в магазин, он минуты три стоял перед дверью Кабермана. Оттуда не доносилось ни звука. Тишина была зловещей.

Дуглас пошел на кухню, взял связку ключей, серебряную вилку и три цветных стеклышка, которые он вытащил вчера из мусорного ящика.

Наверху он вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Дверь медленно открылась.

Портьеры на окнах были задернуты, и комната была в полутьме. Каберман лежал в пижаме на неразобранной постели. Дыхание его было ровным и глубоким.

— Хэлло, мистер Каберман!

Ответом ему было все то же спокойное дыхание жильца.

— Мистер Каберман, хэлло!

Дуглас подошел вплотную к кровати и пронзительно закричал:

— Мистер Каберман!

Тот даже не пошевелился. Дуглас наклонился и вонзил зубья серебряной вилки в лицо спящего.

Каберман вздрогнул и тяжело застонал.

Дуглас вытащил из кармана голубое стеклышко и приложил его к глазам. Он сразу оказался в голубом мире. Голубая мебель, голубые стены и потолок, голубое лицо Кабермана, его голубые руки. И вдруг..

Глаза Кабермана, широко раскрытые, были устремлены на Дугласа и в них светился какой-то звериный голод. Дуглас отшатнулся и отвел стекло от глаз.

Глаза Кабермана были закрыты.

Дуглас приложил стекло — открыты, убрал — закрыты. Удивительно. Через голубое стекло глаза Кабермана светились жадностью. Без стекла они казались плотно закрытыми. А что творилось с телом Кабермана!

Дуглас вскрикнул от изумления. Через стекло одежда Кабермана как бы таяла и становилась прозрачной. Кожа — тоже исчезала. Дуглас видел его желудок и все внутренности. У Кабермана внутри были какие-то странные предметы.