– Уходите.

Он испугался, что настаивая разозлит ее. Уже хорошо, что она сразу не подняла на ноги весь квартал. Он ушел на цыпочках, застегиваясь на ходу.

Придя в свою комнату, он закрыл дверь и подошел к открытому окну, не включая свет. Происшедшее отрезвило его. Он не чувствовал ничего, кроме огромной усталости и боли в голове. Но спать ему пока не хотелось.

Он секунду посмотрел на розовеющее небо над домом. Детали фасадов, когда-то благородных, а теперь облезлых, постепенно проявлялись и становились различимыми. Откуда-то едва доносились голоса людей, но света в окнах больше не было. Негры наверху тоже замолчали.

Праздник закончился.

Бенто отошел от окна и взял две таблетки аспирина, которые запил водой из-под крана. Он все еще спрашивал себя, как поступит Марианна...

Она снова вздрогнула, но от холода. Через широко открытую балконную дверь проникала прохлада. Марианна с трудом подняла тяжелую голову и отяжелевшими от приятной усталости руками медленно привела в порядок свою прическу.

Она все еще была ошеломлена и начинала смутно сожалеть... Марианна не понимала, почему сделала это. Она не была влюблена в Итикиру. Конечно, Бенто красивый мужчина, но не больше. И все же, когда она проснулась в его объятьях от поцелуев и ласк, ее тело словно загорелось. Вспыхнуло. Такое случилось с ней впервые. Может быть, виной всему был алкоголь. Ведь они выпили свыше всякой нормы.

Она с трудом встала и подошла к окну, ища себе оправдание. Действительно ли она не понимала, что делает? Конечно, она сразу осознала, что на диван ее повалил Бенто, а не муж, но она еще не совсем проснулась. Это казалось ей продолжением сна...

Она остановилась в проеме балконной двери. У нее кружилась голова и болело сердце. Да, именно так, ей снилось, что Бенто целует ее, и она не сразу поняла, когда сон превратился в явь. Когда она это поняла, было уже слишком поздно.

Марианна поднесла руки к больным вискам и шагнула на балкон, глубоко вдыхая свежий воздух улицы. Во всяком случае, ни Хосе, ни кто-либо другой до него никогда не давали ей такого наслаждения. Никогда...

На соседней церкви зазвонили куранты. Она сосчитала удары. Шесть часов. Пора положить подарки для ребенка.

Хосе попросил Итикиру спрятать их в его комнате, единственном месте квартиры, куда маленький Жоао никогда не заходил. Она только теперь вспомнила об этом...

Итикира, может быть, уже лег, уже заснул. Впрочем вряд ли, уж очень он был перепуган... Марианна не знала, как эта мысль пришла ему в голову. Она очень напугала его и сразу поняла, что это лучший способ закончить приключение. Ее полные губы раздвинулись в улыбке. «Тебе должно быть стыдно!» – прошептала она в его адрес.

Она направилась к балконной двери Итикиры. Он стоял в проеме, куря сигарету, и застыл, заметив ее.

– Я пришла за игрушками для малыша, – произнесла она тихо, безликим голосом.

Он развернулся и взял игрушки с полки платяного шкафа.

– Я могу вам помочь? – спросил он хриплым голосом.

– Если хотите.

Они вместе вернулись в столовую. Она включила свет, чтобы покончить со всякой двусмысленностью. Он положил свертки на столик, налил себе стакан рома.

– Хотите?

Она отказалась.

– О, нет! Я и так слишком много выпила!

Бенто покраснел и принялся грызть ногти, пока она раскладывала свертки перед яслями.

– Если Хосе узнает, – сказала Марианна глухим голосом, – он вас убьет.

Он ничего не ответил. Отвечать было нечего. Она сказала: «Если Хосе узнает...» Это означало, что она не намерена сама рассказать ему об этом.

Он подошел к ней, и в горле у него встал комок. Выпитый только что ром оживил его опьянение. Он заплакал. Она посмотрела на него и с нежностью спросила:

– Что с вами?

Он сказал, чтобы разжалобить ее:

– Я думаю о моих ребятах. Мы ведь тоже встречали Рождество всей семьей. Эстефания все делала по правилам.

Она коснулась его руки. Это прикосновение потрясло его. Он чувствовал себя очень несчастным, жутко пьяным и больным.

– Почему она вас бросила? – спросила вдруг Марианна.

Он как-то машинально ответил:

– Она больше не хотела жить вместе со шпионом. У нас были разные взгляды.

Она убрала руку, открыла рот, собираясь расспросить подробности, но передумала.

– Я ложусь спать, – сказала она. – Вам лучше сделать то же самое.

Она вышла в коридор, оставив его одного. Через некоторое время он, покачиваясь, ушел через балкон, не выключив свет. Рассвело.

Вдруг его затошнило.

Марианна медленно открыла глаза. Сквозь щели в ставнях пробивались лучи солнца, косо ложившиеся на обветшавший паркет. Судя по наклону золотых лучей, было где-то около четырех часов дня.

Марианна повернулась на бок и приподнялась на локте. Сильная головная боль в затылке и в висках заставила ее застонать. Постель Хосе была пуста; она не была разобрана, Хосе спал на покрывале так, как его положил Бенто Итикира.

В доме никакого шума. Весь переулок был тих. Марианна услышала дребезжащий звонок трамвая, потом приглушенное урчание тяжелой машины, отъезжавшей с улице Эскобар на Сан-Кристовао.

Она сбросила простыню и заметила, что спала в комбинации и чулках, сняв только платье и туфли. Когда она встала, из глубины желудка к губам подкатила тошнота.

Марианна нашла в старом гардеробе с жутко скрипящими дверцами халат и тапочки. Она чувствовала себя больной и подавленной. И зачем она столько выпила? Это было дуростью, просто полной дуростью.

Вдруг она вспомнила о том, что у нее произошло с Бенто Итикирой, но Марианна слишком устала, чтобы что-либо чувствовать, и просто махнула рукой, отгоняя эту мысль, словно назойливую муху.

Застегнув халат на пуговицы только сверху, потому что было невозможно нагнуться из-за боли, постоянно долбившей ее череп и становившейся порой просто невыносимой, она обула тапочки и потащилась на кухню, волоча ноги.

Хосе Моарес сидел там в полумраке, поставив локти на стол, заставленный грязной посудой, и держался руками за голову. Его жирное мокрое лицо казалось вылепленным из тающего воска. Торс у него был обнажен, и по волосатой груди стекали широкие струйки пота, исчезавшие в складках выпуклого живота.

Секунду они молча смотрели друг на друга. Над столом и раковиной вились синие мухи. Отвратительный запах разлагающегося мяса наполнял помещение. Марианна подошла к окну и открыла ставни.

– Ну и вонь! – сказала она. – Не понимаю, как ты можешь здесь сидеть.

Он ничего не ответил.

– Ты болен? – спросила она смягчившимся тоном. – Мне что-то не очень хорошо.

Он буркнул:

– Ничего. Могло быть и хуже.

Она пришла в отчаяние при виде ожидавшей ее работы.

– Ты мне поможешь?

Он шумно вздохнул.

– Если хочешь.

– Я сварю кофе.

Она поставила воду кипятиться на газ, потом открыла ящик буфета, где лежал аспирин, взяла две таблетки и протянула пузырек мужу.

– Хочешь?

– Да, у меня жутко болит голова!

– Не надо было столько пить, старик.

Он усмехнулся.

– Мне кажется, что не тебе об этом говорить!

В его голосе ей послышался болезненный сарказм. Он смотрел сквозь полуопущенные ресницы. Мог ли он знать о том, что произошло между ней и Бенто? Он мог встать в тот момент, чтобы сходить в туалет, и заметить их из коридора... Нет, он бы бросился на них, даже смертельно пьяный.

Вода закипела, она убавила газ, взяла банку с молотым кофе и, открывая ее, спросила отвлеченным, нейтральным тоном:

– Моряк все еще спит?

– Нет, ушел. Он уходил, когда я вставал.

– Как выглядел? Надеюсь, не слишком плохо?

Он медлил с ответом, и она бросила на него косой взгляд.

– Нет, не очень.

Марианна стала наводить порядок, высыпая объедки в развернутую газету и складывая тарелки в раковину.

Толстая муха упрямо крутилась возле мужчины, который не обращал на нее никакого внимания. Марианна некоторое время продолжала молча разбираться на столе, потом вытерла натертую воском столешницу и поставила чашки и сахар.