Да, похоже, мнение о ней придется менять, и как можно быстрее.

— Вся проблема в том, Хильди, что я до сих пор не знаю, как на вас реагировать. Кем вы были Кену? Джо сказал, что у него были какие-то трудности, поэтому, как мне показалось, вы, может быть...

— Думаете, часть из них связана со мной? Вряд ли. Он был другом. Просто очень хорошим другом. Мы много говорили. Знаете, если бы он вдруг захотел как-то изменить наши отношения, то, честно говоря, я не знаю, как бы все это вышло. Такой вопрос никогда между нами не возникал... Может, и жаль. — Она горько улыбнулась. — Для маленькой Хильди это было совершенно новым ощущением жизни. Понимаете? Нравилось это мне или нет? Не знаю. Скорее всего, да. Ему был нужен кто-то рядом, кто никогда ничего не требует и не собирается требовать, только и всего.

— Все равно, что-то здесь не вяжется. Кен вроде бы не был таким уж впечатлительным, разве нет?

— Не сердитесь, но другим я его никогда не видела. Что-то его постоянно грызло изнутри, но мне так и не удалось узнать, что именно. Он говорил и говорил, но так и не сказал самого главного. Так и не сказал.

— Какие-нибудь зацепки были?

У нее оказалась довольно забавная, но не лишенная приятности манера поднимать одну бровь, якобы изображая искреннее удивление. Будто что-то видит или слышит впервые в жизни.

— Он много пил. Даже слишком много. Хотя держался при этом молодцом. Но однажды вечером все-таки чуть перебрал и сказал мне загадочную фразу: «Вот, запомни: у мертвых никогда не бывает проблем». Знаете, пьяные иногда говорят, с одной стороны, глупости, а с другой — в их словах часто скрыт глубокий смысл. Вот только, к сожалению, далеко не сразу удается в нем разобраться. Тогда я сказала ему, что он несет чушь, а Кен тут же возразил, что это совсем не чушь и ему не составило бы труда наглядно объяснить любому медику, каково это, когда тебя разрывают пополам. Я ничего не поняла, посадила его в такси и отправила домой. Весь следующий день его беспокоила мысль, не сказал ли он мне чего-нибудь лишнего, и, похоже, успокоился только после того, как убедился, что я все равно ничего не поняла из того, что от него услышала.

— Разрывают пополам... Странно. Может, ему надо было принять какое-то важное решение, а он никак не мог это сделать?

Совсем как царь Соломон, когда он грозил разделить ребенка на две равные части...

Она задумчиво постучала костяшками пальцев по столу.

— Когда-то мне совершенно случайно довелось прочитать про одну хитрую лабораторию, в которой крыс специально тренировали находить выход из запутанного лабиринта. Хотя его вообще не было. В конечном итоге обессиленные крысы ложились на пол, отгрызали себе лапы и умирали.

— И Кен хотел сделать то же самое?

— Да, что-то вроде того. Ощущал себя так, словно не мог найти выхода. Я пыталась разговорить его, надеялась, это хоть как-то поможет. А ему нравилось просто быть со мной, с миленькой, простодушной певичкой из провинциального ресторана. Когда я, как у нас любят говорить, вдруг вышла из образа, он тут же заволновался.

Я положил ладонь на ее руку.

— Рад, что ты была рядом с ним, Хильди.

Она медленно ее убрала.

— Не надо, прошу вас. Вы заставите меня заплакать, а я не хочу. Давайте лучше вернемся к догадкам, Гев. Что у него было: проблемы с женой? Я знаю, что-то было не совсем так на заводе, но ведь это никогда его особенно не волновало, поскольку он, так сказать, не уделял этому все свое внимание. Тогда что?

Сначала мне пришло в голову: причина в том, что она бросила меня ради Кена. Или, может быть, затем бросила его ради кого-нибудь еще? Нет, судя по ее голосу в телефонной трубке, такое просто невозможно. Да, но ведь буквально за день до того, как я застал ее с Кеном, она была в моих объятиях — ласковые слова, охи, вздохи... Причем вроде бы совсем искренние. Неужели мы все так и не поняли Ники?!

— Не знаю, Хильди. Просто не знаю.

— Иногда любовный вирус всего только вирус: сначала он проникает внутрь, а потом все там разъедает. Я знаю.

— Я тоже.

Приложив красивую руку ко лбу, она несколько мгновений изучающе смотрела на меня. Совсем как доктор. Затем, снова приподняв левую бровь, спросила:

— Значит, теперь конец всей вашей семье?

Вот теперь я увидел то, что видел в ней Кен: теплоту и понимание, свойственные только определенному сорту людей — вымирающей породы.

— Вы намного сильнее его. Это заметно. Теперь мне ясно, почему ему так вас не хватало.

— Он говорил об этом?

— Да, говорил. Говорил, Геван. Хотя в общем-то не винил вас за то, что вас не было рядом.

— Не стоит меня разыгрывать, Хильди. Я должен был быть рядом с ним, но не был, вот и весь ответ.

Как же мне хотелось поверить ее словам о Кене! Другого выхода просто не было.

Она бросила быстрый взгляд на наручные часы с маленькими бриллиантиками:

— Извините, Гев, мне пора идти и петь для других.

Хильди резко встала, и я тоже. Какая же она маленькая! Выжидающе глядя на меня, она куснула нижнюю губу...

— Ты еще вернешься? — спросил я.

— Мы уже сказали друг другу все, что должны были сказать о Кене, и мне совсем не хотелось бы взваливать на себя еще и ваши проблемы.

— Мне бы тоже совсем этого не хотелось.

— Вы даже сами не заметите, как сделаете это.

— Ты что, умеешь сканировать людей?

— Нет, скорее догадываться, что они думают. Хотя даже это иногда заставляет меня чувствовать себя старше, чем древние, мудрые горы. Поэтому я не хочу мудреть и дальше. Хватит! Приходите в другой раз, Геван. Когда решите свои проблемы и мы сможем просто посмеяться, пошутить... Как нормальные люди.

— Хорошо, Хильди. Приду. Рано или поздно, но приду. Обещаю.

Теперь она положила свою руку на мою, но уже с совершенно другим выражением лица — каким-то робким, стесняющимся... И ушла на сцену к микрофону. Когда я уходил, Хильди в притушенном свете прожекторов пела о вечной любви, которая никогда не умрет, даже если ее убить. Эти слова звучали в моих ушах, когда я выходил из зала.

Думы и мечты так и не дали мне уснуть в ту ночь. Сути собственных размышлений я так и не уловил — слишком уж все было туманно и расплывчато, но одно ясно: везде присутствовала Ники. А вот ее слов мне так и не довелось услышать...

Звонок, раздавшийся в девять утра, заставил меня выскочить из душа. Лестер Фитч слащавым голосом сообщил, что был бы просто счастлив угостить меня завтраком.

Я молча стоял, сжимая трубку, стирая полотенцем стекающие капли воды и не зная толком, что ответить.

— Геван? — настойчиво спросил он.

— Да здесь я, здесь!

— Извини, мне показалось, нас прервали. Я буду ждать тебя внизу в вестибюле. Помимо всего прочего мне хотелось бы ввести тебя в курс дел нашего завода.

Ну это уж слишком! Чего-чего, а меньше всего мне сейчас хотелось выслушивать его занудливые нравоучения относительно того, как себя вести в данной ситуации... Господи, сколько же приходится попусту тратить времени на людей, которые нам совсем, ну совсем не интересны! Лучше всего в таких случаях помогает одно простое короткое слово «нет!». Которое я, не особенно задумываясь, и произнес.

— Как-как? — переспросил он, похоже не поверив собственным ушам.

— Нет, Лестер, не жди, — повторил я и повесил трубку.

Было утро среды. Все они — и Лестер, и Ники, и Мотлинг — уже давно прекрасно все знали и хотели только одного: как можно скорее выяснить, кого из них буду поддерживать я. Хотелось бы и мне это знать. Наверное, именно для того я и приехал сюда. Чтобы провести собственное маленькое расследование. Почему бы и нет? Ну, скажем, долг перед семьей, перед братом и все такое прочее... Четыре, целых четыре года полнейшего равнодушия — и вдруг такой взрыв преданности? Прекрасно. Но ведь вчера вечером Джо и Хильди задали мне еще одну проблему, на которую, скорее всего, нет ответа. Может, она навеки похоронена в мозгу моего безвременно и трагически ушедшего брата. Рано или поздно мне все равно придется встретиться с Ники и поговорить. Но это рано или поздно. Сейчас к встрече с ней я еще не был готов. Пока не готов.