ЛАКЕЙ. Ну так что же? Он твоим хозяином был. Ты ему ботинки чистила.

ЖЮЛЬЕТТА. И все-таки его любила! При чем тут ботинки?

ЛАКЕЙ. Ух ты, вылитый брат… тоже мне дрянь!

ШОФЕР(уступая место Жюльетте). Какое там — брат! Хуже, куда хуже. Эх, как же он меня манежил; бывало, до четырех часов утра перед кабаками торчишь… А на рассвете, ккогда ты как собака промерз, выходит, видите ли, морда красная, винищем за три метра разит… да еще заблюет тебе всю машину… У, сволочь!

КУХАРКА. Верно говоришь… Я сама за ним сколько грязи вывезла, уж поверь мне на слово! И это в восемнадцать-то лет!

ШОФЕР. А вместо благодарности еще облает!

КУХАРКА. А уж скот, прости господи! Помнишь, тогда у нас на кухне был поваренок. Так ведь каждый раз, как увидит беднягу, или его за ухо дернет, или даст в зад пинка.

ШОФЕР. И хоть бы за дело, а то ведь зря! Чистая сволочь был. Мы, что же, люди не злые, а когда узнали в восемнадцатом, что его ухлопали, все так и говорили, правильно, мол.

МЕТРДОТЕЛЬ. Да хватит вам, пора идти.

ШОФЕР. Куда торопиться-то! А разве вы с нами не согласны, мсье Жюль?

МЕТРДОТЕЛЬ. Да я бы еще такое мог порассказать, побольше вашего!.. Сам слышал, какие у них за столом баталии происходили. Он ведь при мне на мадам руку поднял…

КУХАРКА. Это на мать-то родную!.. И в восемнадцать лет!..

МЕТРДОТЕЛЬ. А их шашни с мадам Валентиной я все знаю, можно сказать, в самых подробностях…

ШОФЕР. Разрешите заметить, что вы здорово на все глаза закрывали, мсье Жюль!

МЕТРДОТЕЛЬ. Хозяева, они и есть хозяева, чего в их дела мешаться…

ШОФЕР. Да, но с таким типчиком… Пусти, дай еще посмотреть….

ЖЮЛЬЕТТА(отходя). Ох, это он, уверена, что он… мсье Жак! А какой он в то время был красавец! Настоящий красавец! А уж изящный!..

ЛАКЕЙ. Да брось ты, есть парни покрасивее, да и помоложе!

ЖЮЛЬЕТТА. Верно. Ведь почти двадцать лет прошло. А это не шутка. Интересно, что-то он скажет про меня — здорово изменилась я или нет?

ЛАКЕЙ. А тебе-то что?

ЖЮЛЬЕТТА. Да так, ничего…

ЛАКЕЙ(после минутного размышления, пока другие слуги пересмеиваются за его спиной). Скажи-ка… Почему это ты все вздыхаешь с тех пор, как узнала, что он возвращается?

ЖЮЛЬЕТТА. Да нипочему.

Слуги хихикают.

ЛАКЕЙ. А почему ты все время перед зеркалом прихорашиваешься и спрашиваешь — изменилась, не изменилась?

ЖЮЛЬЕТТА. Я?

ЛАКЕЙ. Сколько тебе было лет, когда он на войну пошел?

ЖЮЛЬЕТТА. Пятнадцать.

ЛАКЕЙ. Почтальон у тебя первым был?

ЖЮЛЬЕТТА. Ведь я же тебе говорила, что он мне в рот кляп засунул и снотворного дал…

Слуги хихикают.

ЛАКЕЙ. Ты уверена, что он был у тебя первым?

ЖЮЛЬЕТТА. Чего спрашиваешь-то? Такие вещи девушки помнят. Помню даже, что этот грубиян успел бросить свою сумку, и все письма по полу в кухне разлетелись…

ШОФЕР(у замочной скважины). А Валентина-то, Валентина, так его глазами и ест… Ей-богу, если он останется здесь, дядюшка Жорж схлопочет вторую пару рогов от собственного брательника!

МЕТРДОТЕЛЬ (становясь на его место). Мерзость-то какая!..

ШОФЕР. Ничего не поделаешь, мсье Жюль, уж такой он у нас любитель…

Хохочут.

ЛАКЕЙ. Просто смех берет с ихним беспамятством… Если бы малый был здешний, он бы их уже давно признал. Такой же он «беспамятный», как ты.

КУХАРКА. Не знаю, голубок, не знаю. Иной раз сама не помню, посолила я уже соус или нет, а ты говоришь!

ЛАКЕЙ. Да ведь семья, не что-нибудь!

КУХАРКА. Нужен он семье, такой кутила, держи карман шире…

МЕТРДОТЕЛЬ(у замочной скважины). Он это, он! Голову прозакладываю.

КУХАРКА. Но ведь, говорят, что еще пять семейств представили доказательства.

ШОФЕР. Вы все не о том, а я вам вот что скажу. И нам и всем другим вовсе ни к чему, чтобы этот мерзавец живым оказался!

КУХАРКА. Да уж ясно.

ЖЮЛЬЕТТА. Вот я бы на вас, на мертвых, поглядела…

МЕТРДОТЕЛЬ. Да и ему самому этого не пожелаешь! Потому, раз человек так начал свою жизнь, к добру это все равно не приведет.

ШОФЕР. А потом, он, может, там у себя в приюте привык жить спокойно, без всяких этих штучек… А теперь, браток, придется ему узнать многое!.. История с сыном Граншана, история с Валентиной, история с полмиллионом монет, а сколько нам еще всего неизвестно…

МЕТРДОТЕЛЬ. Это уж наверняка. Я-то, поверь, не поменялся бы с ним местами.

ЛАКЕЙ(подглядывая в скважину). Тихо вы, они встали! Идут к двери в коридор.

Слуги бросаются врассыпную.

ЖЮЛЬЕТТА(с порога). А все-таки мсье Жак…

ЛАКЕЙ(идет за ней следом, подозрительно). Что все-таки? Что мсье Жак?

ЖЮЛЬЕТТА. Да так, ничего.

Уходят.

Комната Жака Рено и ведущие к ней длинные темные коридоры, как обычно в старых буржуазных домах. Справа холл, вымощенный плиткой, из него ведет вниз широкая каменная, лестница с коваными чугунными перилами. Г-ЖА РЕНО, ЖОРЖ и ГАСТОН поднимаются по лестнице, пересекают холл.

Г-ЖА РЕНО. Простите, но я пройду первая. Вот видишь, коридор, по которому ты ходил в свою комнату. (Открывает дверь.) А вот и твоя комната.

Все трое входят.

Ни на кого нельзя положиться! Ведь я просила открыть ставни. (Открывает ставни.)

В окно врывается яркий свет, комната обставлена в стиле 1910 года.

ГАСТОН(оглядывает комнату). Моя комната…

Г-ЖА РЕНО. Ты тогда потребовал, чтобы ее обставили по твоим рисункам. У тебя были такие ультрасовременные вкусы!

ГАСТОН. Очевидно, у меня было чрезмерное пристрастие к вьюнкам и лютикам…

ЖОРЖ. Ты уже и тогда любил дерзать.

ГАСТОН. Оно и видно. (Разглядывает нелепо-смехотворную мебель.) А это что такое? Дерево, изогнутое бурей?

ЖОРЖ. Нет, это пюпитр для нот.

ГАСТОН. Значит, я был музыкант?

Г-ЖА РЕНО. Нам очень хотелось, чтобы ты выучился играть на скрипке, но ты ни за что не соглашался. Когда мы пытались заставить тебя играть, на тебя находила бешеная ярость. Ты давил скрипки каблуком. Только один пюпитр уцелел.

ГАСТОН(улыбаясь). И очень жаль. (Подходит к своему портрету.) Это он?

Г-ЖА РЕНО. Да, это ты. Тут тебе двенадцать лет.

ГАСТОН. А я-то считал, что был блондином, застенчивым ребенком.

ЖОРЖ. Ты был темный шатен. Целыми днями гонял в футбол, крушил все на своем пути.

Г-ЖА РЕНО(показывает ему на большой чемодан). А ну, посмотри, что я велела принести с чердака…

ГАСТОН. Что это такое? Мой старый чемодан? Но… если так пойдет дальше, я, чего доброго, поверю, что жил при Реставрации…

Г-ЖА РЕНО. Да нет, глупенький. Это чемодан дяди Густава, а в нем твои игрушки.

ГАСТОН(открывает чемодан). Мои игрушки!.. Значит, и у меня тоже были игрушки? Значит, это правда, а я и не знал, были ли у меня игрушки…