Джек попытался припомнить детали того злосчастного, гневного вечера в Портсмуте. Как развернулись события? Много ли он выпил? Кто еще сидел за столом? Но с того времени Джек прошел через более ожесточенные события, и уже не мог припомнить все причины своей тогдашней уверенности.

В том, что тогда мошенничали, причем на крупные суммы, Джек не сомневался. Но за столом сидело несколько игроков, не только Эндрю Рэй.

Джек уловил, что Пуллингс с всё большим воодушевлением говорит о втором секретаре — «такое великодушие, такое великодушие, вы ведь понимаете, о чем я, сэр, — доброжелательность, великолепное образование, в том никаких сомнений — он определенно достоин быть первым секретарем, если не первым лордом» — и заметил, что стоят они у столика, заставленного бутылками, графинами и бокалами.

— Так выпьем же за него адмиральский коктейль, — вскричал Пуллингс, вложив Джеку в руку холодный как лед серебряный кубок.

— Адмиральский коктейль в это время дня? — произнес Джек, задумчиво рассматривая круглое, счастливое лицо капитана Пуллингса, на котором багровел свежий рубец. Лицо человека, успевшего выпить пинту марсалы и переполненного счастьем, лицо обычно сдержанного человека, который сейчас находился не в том состоянии, чтобы пить шампанское, смешанное в равных пропорциях с бренди.

— А кружка светлого эля не подойдет? Отлично идет этот светлый индийский эль.

— Да будет вам, сэр, — с упреком молвил Пуллингс. — Я ведь не каждый день обмываю швабру.

— Что верно, то верно, — ответил Джек, вспомнив, как впервые нацепил эполет коммандера — в те времена лишь один — и свое безмерное счастье. — Истинная правда. Так выпьем за здоровье господина секретаря. Да сопутствует ему удача во всех его начинаниях.

Адмиральский коктейль добил беднягу Пуллингса еще быстрей, чем Джек ожидал. Их разделил наплыв испытывающих жажду офицеров, многие из которых поздравили Пуллингса с повышением, и не успел Джек поговорить со своим старым приятелем Дандасом и пяти минут, как заметил, что двое уже ведут или почти несут Пуллингса из комнаты. Он последовал за ними и обнаружил, что Тома уложили на кресло в тихом уголке сада, где тот почти заснул — бледный, но по-прежнему улыбающийся.

— Ты в порядке, Том? — спросил Джек.

— Да, сэр, — вышел из забвения Пуллингс. — Там слегка душновато было. Как в трюме работорговца, — тут он добавил, что думает о миссис Пуллингс, капитанше Пуллингс и о том, что она скажет на доход в шестнадцать гиней в месяц. Шестнадцать славных гиней в месяц!

«Точнее, что она скажет о твоей бедной физиономии», — подумал Джек, созерцая теперь уже безмолвного и бесчувственного коммандера. Да, рана и в самом деле была ужасна; уродливей ему редко доводилось видеть. Но Стивен Мэтьюрин заверил, что огромный рубец затянется, глаз вне опасности, а Джек никогда не видел, чтобы Стивен ошибался в медицинских делах. Внезапно в голове у него прозвучал тревожный звонок — о собственной встрече.

— А миссис Филдинг — все-таки красотка, — сказал Джек самому себе и вернулся в резиденцию, где быстро протиснулся сквозь толпу, вышел на передний двор и выкрикнул:

— «Сюрприз».

Его возглас сразу подхватили находившиеся поблизости матросы и морские пехотинцы, и через секунду появился его старшина-рулевой, вытирая рот — довольно-таки изысканно выглядящий рулевой, поскольку по таким случаям любой мало-мальски достойный корабль, уважающий своего капитана, делал все возможное, чтобы баркас и его команда выглядели представительно. Бонден сошел на берег в высокой круглой шляпе с надписью «Сюрприз», светло-голубом сюртуке с вельветовым воротом, атласных бриджах и туфлях с серебряными пряжками, все это (кроме обуви, снятой с мертвого изменника) — творение его собственный рук или рук его друзей.

— Бонден, — сказал Джек, — капитан Пуллингс немного ослаб.

— Мертвецки пьян, сэр? — буднично уточнил Бонден.

— Не то чтобы мертвецки, — ответил Джек, но так, чтобы было понятно — это не более чем способ ответить благопристойно.

И Бонден сказал, что позаимствует носилки, они всегда во множестве наготове в караульном помещении на случай, когда губернатор устраивает приемы. Он выберет парочку сильных, надежных матросов из команды баркаса и пройдет в обход к садовой калитке, «чтобы избежать скандала, сэр», и не вызвать смех красномундирников.

— Сделай так, Бонден, сделай так — садовая калитка через пять минут, — согласился Джек.

Через десять минут он уже находился на полпути вниз по похожей на лестницу улице, ведущей к гостинице. Шел рядом с носилками, которые спереди несли на уровне плеч два крепыша из команды баркаса, а сзади на уровне колена тащил могучий старшина-рулевой, так что носилки оставались почти горизонтальными. Коммандера же примотали на семь оборотов, как в гамаке.

Скандальный факт, что морской офицер оказался не сдержан в выпивке вроде бы никого не удивил, а теперь и дворцовый караул красномундирников остался позади, и Джека заботился только о том, чтобы сохранить шляпу в целости.

Дома по обе стороны были утыканы закрытыми ставнями балконами, и каждые двадцать ярдов или около того, где уклон улицы делал балкон весьма низким, рука из-под жалюзи устремлялась к его голове, в сопровождении смеха, серебристого или гулкого пивного, в зависимости от случая, и приглашения зайти.

С офицерами уровня пост-капитана редко так обращались, по крайней мере, в дневное время, но сегодня праздновали день святого Симеона Столпника, и многое позволялось. В любом случае, шляпу Джека (которую он из любви к лорду Нельсону и воспоминаниям юности, носил поперек, а не вдоль) хватали в бесчисленных портах еще до того, как он начал бриться, и Джек наловчился ее оберегать.

Уберег и сейчас и, добравшись до дворика гостиницы, позвал своего стюарда, стоявшего на крыше и высматривающего своего капитана не в том направлении.

— Эй, на крыше! Давай спускайся и помоги, и побыстрее.

Киллик примчался бегом.

— Вот вы где, сэр, наконец-то, — вскричал он, в забывчивости ударившись о балку и устремив глаза на шляпу Джека.

— Я высматриваю вас всю последнюю долбанную вахту и даже дольше.

Киллик был неотесанным и грубым матросом, невосприимчивым к облагораживающему влиянию кают-компании, абсолютно невежественным, самоуверенным и несведущим. Но даже он знал, что бриллиант размером с горошину стоит кучу денег и то, что челенк просто усеян бриллиантами, потому что втайне нацарапал им «Береженый Киллик ЕВК «Сюрприз» никого нет лучше» на стекле.

Два бриллианта в навершии и в самом деле были размером с сушеные горошины (каковые он ел всю жизнь, а зелеными никогда и не видел), и Киллик уверовал, что челенк не менее ценен, чем драгоценности короны, или еще дороже, поскольку даже у королевских бриллиантов не имелось часового механизма.

С тех пор, как этот дар прибыл из Константинополя, жизнь Киллика превратилась в одно непрекращающееся беспокойство, особенно сейчас, когда они жили на берегу, где повсюду царили ворюги. Он прятал «штуковину» каждую ночь в новое место, обычно оборачивая футляр в парусину и прикрывая все это грязными тряпками, — целое гнездовье, где скрыты рыболовные крючки и мышеловки, чтобы не сперли.

Они с Бонденом аккуратным морским манером нежно уложили Пуллингса в постель, а Джек, взглянув на часы, понял, что, если не хочет опоздать на репетицию к миссис Филдинг, то должен уже уходить, а также осознал, что не отправил свою скрипку заранее — глупое упущение в городе, где задыхающиеся офицеры носят мундиры и не могут сами переносить хоть что-нибудь кроме бумаг, не говоря уже о музыкальном инструменте.

— Бонден, — приказал Обри, — дуй в гостиную доктора, возьми футляр с моей скрипкой около стула рядом с окном и пойдешь со мной к миссис Филдинг. Я отправляюсь прямо сейчас.

Бонден не ответил, только недовольно склонил голову набок, делая вид, будто усердно завязывает ночной колпак капитана Пуллингса, а Киллик схватил шляпу Джека со столика у кровати с такой силой, что челенк снова закрутился, и заявил: