Немецкий ученый Арно Борет [25] несколько лет назад посвятил катарам значительную работу, учитывающую все опубликованное до него. «Ученые записки о катарах» справедливо упрекали его в полном отсутствии сочувствия и, как следствие, понимания тех, кого он так тщательно изучал. И все же его книга — неисчерпаемый источник впервые собранных ценных сведений, и все, изучающие катаров после Борста, многим обязаны ему. Я сам хочу выразить здесь ему признательность.

Это лишь краткий обзор всего имеющегося на этом чудовищно загроможденном поле деятельности. Бросаясь в свой черед в битву, что же хотел сделать я? Рассмотреть эту трагедию в аспекте всеобщей истории, ее роль не только для нашей страны, но и для истории западноевропейской цивилизации в целом. Сразу же встают деликатные вопросы: каким именно было положение Юга Франции, когда над этим краем разразилась гроза? Действительно ли там расцвела подлинная культура? Каков был ее характер? Существовало ли на Юге что-то похожее на то, что мы, современные люди, называем национальным чувством? Каковы были действительные связи между Южной и Северной Францией до их жестокого противостояния?

Это, возможно, прояснит причины, по которым катаризм обрел на Юге оптимальные условия для существования. Затем мы могли бы спросить себя, чем же был сам катаризм, но при этом стараясь изучать его конкретно-исторически. Я полагаю, что историк — это тот, кто расставляет реалии по местам, которые они занимали в свою эпоху. Доктрина катаров интересна сама по себе и, разумеется, занимает свое место в истории мысли. Но историка занимает прежде всего то, как она жила, влияя на людей определенной эпохи и круга. И, как всегда в истории, именно так все было только один раз. Богомилы Болгарии и Константинополя вовсе не были катарами Окситании, даже если установлен факт тесных связей между ними. То же относится к позднейшим розенкрейцерам. И катаризм, такой, как мы его изучаем, расцвел только один раз.

Реакция церкви на катарскую угрозу, реакция Франции на южный сепаратизм назывались крестовым походом и инквизицией. Это тоже институты эпохи, которые должно оценить с ее точки зрения, а не с нашей. Пристрастные суждения о крестовом походе и инквизиции не учитывают феномена христианства, глубоко определяющего особенности средневековья в его апогее. Быть может, необходимость бороться средствами инквизиторов против катарского раскола обрекла на смерть само христианство и подготовило рождение наций. Все это мы собираемся рассмотреть.

Наконец, то, как побежденная и униженная земля, превращенная во французскую провинцию Лангедок, реагировала на свалившееся на нее несчастье, станет последним вопросом, который мы поставим. Это касается характера нашего национального единства. С этой точки зрения история каждой нации совершенно уникальна. Нигде нет ничего похожего на наш Лангедок ни по способу, которым он был объединен с Францией, ни по роли, которую он играл впоследствии во французском единстве.

Мы видим, что здесь речь не идет о собственно истории, если понимать под ней более или менее детальное изложение серии событий. Большая часть тех, что будут упомянуты, достаточно хорошо известны. Мы их кратко напомним, если сочтем необходимым, и сопроводим этот очерк хронологической таблицей, позволяющей, полагаю, без особого труда ориентироваться в нем. Общая библиография даст необходимые указания желающим продолжить изучение.

Я только что назвал эту работу очерком, потому что ее цель — ответить на ряд спорных вопросов. Эти вопросы, как я уже показал, — исторические, потому что они точно зафиксированы во времени и в пространстве. Но они актуальны и в другом смысле. Лангедок не только всегда являлся одной из важных составляющих французского единства, что постоянно оборачивалось другой стороной, порой опасной, когда речь шла об определенных исторических понятиях — таких, например, как христианство. Крестовый поход против альбигойцев и учреждение инквизиции как его следствие — существенные явления христианства, однако действия французской королевской власти определенно не исчерпываются этим. Сначала бессознательно, а с царствования Филиппа Красивого [26] все более и более целеустремленно она готовит появление совершенно новой реалии. Через потрясения XIII в. средние века из детства вступают в современный мир. Это уже материал для размышлений, намного превосходящий сам предмет этого исследования.

Между реками Гаронной, Роной и самыми южными склонами Центрального массива с одной стороны и Средиземным морем, Корбьерами и Арьежскими Пиренеями — с другой простирается обширная равнина, сложенная из аллювиальных отложений. По ней с глубокой древности то и дело шли купцы и солдаты. В доказательство этого упомяну лишь, что цитадель Ансерюн близ Ниссана, между Безье и Нарбонном, видела у своего подножия войска Ганнибала [27] еще до появления римских легионов. Затем появились вестготы и сарацины [28] . Край долго назывался Готской маркой, а многие местные географические названия хранят память о мусульманских набегах. Подобно Стране Басков на западе, это врата Франции, за которыми лежит Испания. По-другому край назывался Сеп-тимания, поскольку в Безье стояли ветераны седьмого легиона. Эта область, вместе с Нимом и Нарбонном, — самая романизованная в Галлии. Нарбоннский край называли Gallia togata — «Галлия в тоге», в противоположность остальной части, «Галлии косматой». Древняя Толоза, начало которой теряется во мраке времени, уже тогда была известным центром риторов и поэтов. Но много ранее, когда она являлась столицей волъков-текто-сагов [29] , не в ее ли землю закопали похищенное в Дельфах золото, знаменитое золото Тулузы?

Эта земля располагалась прямо в центре Юга. Достаточно переплыть реку, и оказываешься в Гаскони, очаровательной, пересеченной ложбинами и холмами стране, где высится старинный город Ош, столица Новемпопулании, то есть Края девяти народов. Стоит лишь дойти по течению до низовьев, и мы на великолепной, покрытой фруктовыми деревьями средней долине Гаронны, у подножия известняковых обрывов Керси. Мимоходом поприветствуем красную цитадель Монтобана в нижнем течении Тарна и потом через Муассак и Кастель-Саразен подойдем к Ажену и Марманду — западной оконечности этой обширной территории. По другую сторону находится Борделе с совсем иной историей. К юго-востоку и юго-западу от Тулузы каждая пиренейская долина имеет собственный облик: Бигор, Комменж, Кусеран, край Фуа совершенно различны, но сходятся у Тулузы. На северо-востоке, севере и северо-западе притоки Гаронны открывают путь на Керси — от Кагора, еще испытывающего тулузское влияние, до Аль-бижуа и даже Руэрга.

Хотя эта земля гораздо более рассечена и раздроблена, чем Парижский бассейн, она тем не менее представляет собой целостность, естественной столицей которой является Тулуза. Характер этого края двойствен: есть равнины и горы — первые богаче, приветливее, населеннее, цивилизованнее, последние грубее, но более стойкие, убежище для побежденных, хранители традиций, родители отважных и стойких. Эти ловкие пиренейские и корбьерские пастухи, могучие и неотесанные люди Монтань-Нуар, гор Лакона и Руэрга в будущем составят силу южных войск. С другой стороны, есть средиземноморские и атлантические склоны, климат и растительность которых совершенно иные. Граница между ними пролегает в Лораге, между целиком средиземноморским Кар-кассоном, с его оливковыми деревьями, и Тулузой, часто туманной, щедро орошаемой океаническими дождями. От Лораге через проход Сен-Феликс мы прямиком, огибая Монтань-Нуар, попадаем в Аль-бижуа, а направляясь от Каркассона в долину реки Од — углубимся в горы Корбьера. Испания совсем рядом, графство Барселонское соприкасается с Ту-лузским, и обе столицы оспаривают друг у друга главенство; одна, опирающаяся на Монпелье, лучше расположена для того, чтобы доминировать в Средиземноморье; другая распространяет свое влияние к западу.