Петр облачился в отцову кухлянку, в его камусовые штаны, надел белую камлейку и отправился на морской лед.

Он шагал от берега по льду, и позади него оставался родной остров, голубеющий тем более, чем дальше отходил от него человек. Дышалось легко и просторно, а над головой было такое небо, какого нет даже на мысе Шмидта — высокое, заполненное причудливыми облаками, которые к вечеру опустятся ближе к земле и превратятся в ураганный ветер. Но к тому времени Анканто уже вернется домой, в свой поселок, войдет в родной домик и крепко закроет дверь, чтобы ни одна снежинка не прорвалась в сени, где лежат собаки.

Анканто шел к полынье, где предполагал добыть нерпу. Ноги сами несли его к открытой воде, а глаза шарили по торосам, примечая все значительное, достойное внимания. Вон прошагал белый медведь. Сейчас начало зимы. К весне появятся детишки и будут любопытствовать, подходить к охотникам. А это опасно. Медведица может вступиться за своих несмышленышей. А стрелять нельзя — запрет. Штраф пятьсот рублей. Может быть, верно, а может быть, и нет. Три дня назад два огромных белых медведя пришли в поселок и забрались в склад. Разбили шесть ящиков с тройным одеколоном, припасенных заведующим торговой точкой. Медведей отогнали выстрелами из ракетницы, но даже сегодня, если внимательно принюхаться, можно уловить легкий запах одеколона с той стороны, куда ушли медведи.

Говорят, что в Канаде до сих пор стреляют белых медведей. Анканто читал в газете, как богатые охотники на маленьких самолетах гоняются за медведем, пока тот не падает в изнеможении на снег. Тогда пристрелить его не стоит никакого труда.

На острове до запрета тоже охотились на медведя. Не для себя, а чтобы шкуру продать. Полярники покупали, летчики, разные приезжие. Самим медвежья шкура была вроде ни к чему: жили в домах, пологи не шили, а для одежды она была слишком тяжела. Били медведей и не думали, что их мало осталось на земле. Правда, стали замечать, что умка начал остерегаться населенных мест, человека обходить далеко. Приходилось гнаться за ним по торосистым льдам, изводить на него патроны. А потом пришел запрет. После запрета цена шкуры так подскочила, что бить стали бедного умку пуще прежнего, пока несколько человек не поплатились пятьюстами рублями и не предстали перед судом. Вот тогда охота на умку по-настоящему прекратилась, а медведи осмелели так, что стали приходить в селение и задирать собак.

Сейчас так, словно умку никогда не стреляли, и он стал вольным и не пугливым жителем Арктики, каким был много-много лет назад.

Когда Анканто встречал умку, он смело шел ему навстречу, и белый медведь всегда уступал дорогу человеку.

Так продолжалось долго, много лет подряд. Женился Анканто, родились у него дети, и однажды встревоженная жена ворвалась к председателю сельского Совета и закричала, что Анканто как ушел позавчера во льды, так до сих пор его нет.

Подняли тревогу, вызвали вертолет с полярной станции.

Летчик, покружившись над торосами, быстро нашел Анканто и взял его на борт. У охотника была покусана нога, но раны были неглубокие. Только много крови он потерял и едва не лишился ноги, которая застыла, как кусок строганины. Ногу анадырские доктора отстояли, и Анканто вернулся на родной остров, привезя рассказы об анадырских новых домах, где из стенки течет горячая вода, которую, однако, не рекомендуют заваривать, может быть потому, что она такая ржавая, словно в нее высыпали мешок кирпичного чая.

Анканто снова стал охотиться в море.

Так бы текла размеренно его жизнь, если б он не повстречался с одним человеком, который всколыхнул ее.

Это был представитель зооцентра, приехавший на остров отловить белых медведей для зоопарков. Виктор Новиков был человек молодой и знал о животных столько, сколько было написано в книге Брэма «Жизнь животных», которую Анканто получал по подписке. Новиков окончил биологический факультет Московского университета, путешествовал по многим странам от Арктики до Африки. Парень сразу понравился Анканто, и охотник, недолго думая, согласился ему помочь отловить зверей. Новиков занимался отловом не впервые, и у него было много способов. Перебрав несколько, остановились на том, что выслеженную медведицу с выводком надо «застрелить» пулей, которая на полчаса усыпляла зверя, а выводок выловить и унести в поселок.

В эту весну белых медведей у берегов острова было множество. Берлоги, вырытые в сугробах, просматривались невооруженным глазом. Привыкшие к безопасности медведи расположились всего в трех километрах от селения.

Отлов прошел по намеченному плану, и Виктор Новиков заплатил Анканто столько денег, сколько тот не получал и за два месяца.

Медвежат погрузили в самолет, и они улетели в Москву.

Перед отъездом Виктор Новиков стал уговаривать Анканто приехать в Москву:

— Дорога — всего пятнадцать часов! Ну что тебе стоит? Посмотришь Московский зоопарк. Всех зверей мира увидишь!

Последнее запало крепко в память Анканто. Этими словами Виктор Новиков как бы осветил несознаваемую им самим мечту увидеть всех зверей земли сразу, в одном месте.

За многие годы Анканто накопил отпусков столько, что, вздумай он их использовать разом, пришлось бы ему находиться в отпуске года два, а то и три. Поэтому директор совхоза без разговоров выписал ему отпуск и только спросил, куда бы хотелось поехать Анканто.

— Есть путевки в Крым, на Черноморское побережье Кавказа, а если не хочешь уезжать далеко, на курорт Талая недалеко от Магадана.

— Мне только в Москву съездить, — сказал Анканто.

— Ну почему только в Москву? — со знанием дела сказал директор совхоза. — Можно на юг. Бархатный сезон начинается. Молодое вино и фрукты…

— Мне только зоопарк посмотреть, — упрямо повторил Анканто.

— Мало тебе тут зоопарка, — покровительственно проворчал директор и выписал Анканто отпускные, сумму довольно значительную, которую охотник получил в кассе без всякого трепета, ибо не питал к деньгам никаких чувств и не понимал других людей, которые придавали этим в общем-то нужным бумажкам такое большое значение.

Мыс Шмидта напомнил Анканто школьные годы и даже в сердце что-то защемило. Хорошие были годы. Каждый школьный день широко раздвигал мир, ощущение собственного непрекращающегося роста пугало его, и он часто видел себя в снах стоящим на краю бездны.

Отсюда самолеты летели прямо на Москву с посадками в Тикси и в Амдерме. Анканто купил билет и на следующий день сел на Ил-18.

Земля провалилась вниз. Анканто посмотрел в окошко и постарался увидеть остров. С морской стороны далеко виднелись открытая вода, белые пятнышки льдин, а ближе к кромке земли — четыре грузовых теплохода, стоящие на рейдовой разгрузке.

Потом земля исчезла, а под самолетом протянулась серая пелена облаков, похожая на вату из старого интернатского матраса. Жаль, что так быстро исчез остров.

И Амдерма и Тикси были типичными северными поселками с такими же плохонькими и неустроенными аэропортами, как и по всей трассе. Хорошо хоть погода была отличная и нигде не пришлось задерживаться.

Анканто прямо из аэропорта позвонил Виктору Новикову. Биолог заорал, чтобы Анканто брал такси и ехал к нему, вдобавок выругал, что не дал телеграмму, а то бы он приехал его встречать.

— Ну что я, делегат какой, — смущенно пробормотал в трубку Анканто. — И так сам доберусь.

Он вышел на привокзальную площадь, увидел машину с зеленым огоньком и уверенно подошел к ней.

— В город, на Фестивальную улицу, — сказал он шоферу.

Анканто сидел рядом с шофером и с интересом наблюдал за цифрами, выскакивающими на счетчике. Перед отъездом он видел кинофильм «Три тополя на Плющихе». Там была женщина, которая тоже впервые приехала в столицу. Она жалела деньги, хотя их у нее и у ее мужа было, по всему видать, достаточно… Каждый километр — двадцать копеек. Разве это дорого? На собаках стоит дороже.