Настоящая рыбацкая женка, не задумываясь, сообщила бы о любом подозрительном случае. Джорджи знала, что такое контрабандист, знала, что в таких случаях требуется сделать. Просто звонок в рыбнадзор. Или словечко на ухо Джиму. Так или иначе с этим было бы покончено, и она исполнила бы свой гражданский долг. Но «отнимать у них хлеб» – да неужто! Это люди, у которых есть судно с лицензией стоимостью миллион долларов, новый «Лендкрузер» и шесть недель на Бали каждый сезон, семьи, которые владеют городскими пивными и торгуют золотом, в гостиных у которых стоят телевизоры размером с рояль? Даже самый младший палубный зарабатывает больше, чем учитель, который по шесть часов в день вынужден терпеть детей. Не то чтобы Джорджи завидовала чьим-то деньгам. Мужчины работали по семь дней в неделю восемь месяцев в году, постоянно подвергаясь опасностям, а их семьи пережили плохие времена, так что удачи им. Но она не собирается бегать по округе и защищать миллионеров от одного парня с собакой. Ей нужно отправить в школу двух мальчиков, и чувствует она себя вполне дерьмово. Кроме того, она никогда не любила «принимать участие».

На мостике сплошь был Рой Орбисон и беконовая отрыжка. Джим Бакридж все еще думал о том писке радара, который услышал рано поутру, и, направив судно к следующей стоянке, посмотрел на измятое зыбью море. Он не заметил, как палубный сошел вниз.

Канат скользил по лебедке, и корзина для лангустов на стальном основании уже давно наклонилась, но никто не открывал ее. Судно кренилось и крутилось на легкой волне, а на палубе никто и не собирался разгружать корзину. Она ощетинилась усиками, она захлебывалась лангустами – Джиму было отлично видно с мостика, – но ни один ублюдок даже задницу не почешет. Борис, ты, жопа с ручкой, чего застрял?

Кто-то начал орать.

Он дернул рычаг и пошел вниз посмотреть.

Джорджи проснулась на диванчике, когда рядом с ней начал трезвонить телефон. По телевизору толстозадые американцы ослами кричали о своих привычках, о своих сатанинских воспоминаниях, о Господе и Спасителе. Свет в доме был похож на головную боль, выжидающую, когда наступит ее черед.

– Джорджи! Ты спишь или что?

Половина лица у нее онемела. Она прижала трубку к уху.

– Нда. Да.

– Господи, да ведь уже десять часов.

– Да ты что? – Джорджи разлепила губы и отклеила от них язык.

– Слушай, через полчаса нам нужна «скорая» на пристани. И найди мне другого палубного. Борис вырубился, кровь из носу – и прямо к завтраку.

Голос Джима доносился из-за рева дизелей; это придавало ему страшный технический призвук.

– А… вы продули ему легкие?

– Ага, и в лед запаковали.

– Целиком?

– Слушай, не пользуйся рацией. Я протянул только две линии и вовсе не хочу, чтобы эта свора природных джентльменов рылась в моем добре, ага? Ты не спишь?

– Не сплю, – квакнула она. – Полчаса.

На лестнице, ведшей в гараж, Джорджи затошнило от усталости. Она потянула на себя дверь «Лендкрузера» и забралась внутрь босая. От плюшевой обивки пахло пиццей. Она нажала кнопку на дистанционном пульте. Поймав свое отражение в зеркале заднего вида, она поняла, что это вам не апофеоз женственности средних лет; она обругала себя за то, что посмотрела. Мотор на секунду захлебнулся, а гаражная дверь отъехала вверх; и когда задом выехала в крутящийся буран летнего дневного света, она услышала пистолетный звук треснувшего под задним колесом скейтборда.

В сарае – собака вьется у ног – он оставляет лодку, от которой пахнет отбеливателем. Все уладилось. Лед в кузов. Пес первым запрыгивает в кабину, читает мысли, знает распорядок. Хвост сильно ударяет его по локтю, а он переключает передачи – вверх по длинной песчаной дороге, через загубленные выгоны к шоссе. Шавка слизывает соль с его бедра. Через окно – запах мертвой травы, банксии, суперфосфата, невидимого моря.

Во дворе склада, выстроенного из ослепительного известняка, стоял пустой грузовичок Йоги, развозящий корма; его двухходовой клапан все еще скрежетал. Джорджи спрыгнула на погрузочную платформу. Кабинка конторы, вечная времянка, пропитанная густым запахом пота, была пуста. На изрезанном письменном столе стояла исчерпавшая себя бутылка озо и кассета Бадди Холл и, из которой торчала пленка, похожая на спутанные внутренности. Центральные развороты «Пентхауса» – девчонки, навощенные до мученического сияния, – были приклеены к слоистым стенам. Из дальнего конца сарая, из-за рычащего холодильника, доносился на удивление приятный воркующий мужской голос. Йоги был человек-развалина. Джорджи понимала, что его поющие трубы были умягчение Господа, момент милосердия.

– Йоги! – крикнула она. – Ты тут?

Пение смолкло.

– Эт кто?

– Да вот, Джорджи Ютленд.

– Кто?

– Джима Бакриджа жена.

– А, Джимова женушка? Господи, погоди, я в душе. И стрелка тикнуть не успеет.

– Нам нужна «скорая».

– Ща, только мыло смою.

Джорджи вернулась в контору и взглянула на плакаты на стенах. «Ну-ну, – подумала она. – Не утомит их возраст, и годы не обрекут их ни на что». Она посмотрела на часы. Есть двадцать пять минут, и за эти двадцать пять минут нужно найти трех трезвых, сведущих людей. В Уайт-Пойнте. Два добровольца для «скорой» и один невезучий мобилизованный, которому предстоит работать на палубе, идя прямым курсом на чертов юг. Если бы она не могла пользоваться странной властью Джимова имени, она усомнилась бы в том, что это вообще возможно.

– Готов!

Йоги Бер вышел, обернув бедра полотенцем с Симпсонами. Он был маленький и круглый и в таком костюме он был похож на картофелину, высовывающуюся из кожуры.

Инстинктивно Джорджи прикрыла рот рукой.

– Рэчел на дежурстве, – сказал Йоги.

Его босые ноги потрескались и загрубели – коричневые, как лицо и руки. В остальном он состоял из плоти, похожей на картофельное пюре. Безволосый. Ногти на ногах – как когти игуаны.

– Не скажешь ли часом, можно ли найти свободного матроса?

– С кем неладно?

– Борис.

– Попытай-ка счастья в магазине рыболовных принадлежностей. Счас вот только штаны надену. Надо мне сюда кого-нибудь в подмогу… Дела́!..

Он убежал за какие-то воняющие ящики и через минуту вернулся без рубашки, но в комбинезоне.

– Воскресенье – лучше нету, – сказал он.

– Сегодня вторник.

– Ладно, я тебя не выдам, если ты меня не выдашь, – решил он, показывая ей в улыбке редкие зубы.

– Ключи. Телефон. Ну так?

В кабине, пока она гнала «Крузер» через три квартала города, Джорджи унюхала на нем больше мыла, чем узо, – хороший признак. Он потыкал пальцами в кнопки мобильника и взгромоздил ноги на приборную доску Джима.

– Рэчел, – сказал он Джорджи. – Она-то знает, как отличить дерьмо от крема для бритья. Пошла в университет, и все такое. Джерра! – заорал он в телефон. – Ты, ленивый, толстый ублюдок-хиппи, выводи свою миссис из вашей медицинской хибарки и скажи ей, что пора за работу!.. Ну да, дружок, экскременты случаются, и это твоя маленькая общественная обязанность. У нее по расписанию… Да, да, заткни свой поганый рот, ты, наглый хрен! Пять минут.

Джорджи въехала во двор перед хибаркой добровольной медицинской службы.

– Гладко водишь, Джорджиана. Присоединилась бы, водила бы наш фургончик.

– Спасибо, но я лучше уж на твою пожарную машину, Йоги.

– Точно, там ведь больше колокольчиков и свистков, так? И желтая каска.

– Вот-вот.

– Чертова амуниция. Достает их каждый раз. Я уж замолвлю словечко.

Она оставила его и отъехала, улыбаясь. Она понимала, почему рыбаки его любят. Смех у него от Бога. Солнечный вид. Вечером, проведя целый день в море в жалкой лоханке и под пронизывающим ветром, они приезжали, чтобы взвалить улов на его грузовичок, и та чушь, что он нес со счастливым лицом, была как бальзам на сердце. Он, конечно, не мечта бабы, но, наверное, ему удается глушить в себе тягу к домашности.