– Я уверен. Они произвели на свет пятерых детей, так что счастья им хватало. Мой дед был их старшим сыном.

– Как это, должно быть, замечательно – чувствовать себя частью истории... частью такой огромной семьи, – сказала Бет, обводя рукой портреты и не замечая тоскливой зависти в собственном голосе.

– Лучше вы расскажите о своей семье. Гримаса боли на мгновение исказила ее лицо.

– Боюсь, что в моей жизни нет ничего похожего на вашу. У меня нет деда с бабкой, нет тетушек и дядюшек, нет даже братьев и сестер. В сущности, моя семья – это моя мать и... и, разумеется, Рой. М-мой отец два года назад погиб в... в автокатастрофе.

Внезапно Эрнан поднял руку и провел пальцем по дрожащим девичьим губам.

– Простите меня, – прошептал он мягко, поняв, какую боль до сих пор вызывает у нее мысль о смерти отца. – Должно быть, вам его очень не хватает.

Бет чувствовала себя пойманной в силки, была растеряна от охватившей ее дрожи и могла только пристально смотреть на Эрнана широко раскрытыми глазами. Никто, ни один мужчина, никогда не оказывал на нее такого магического воздействия. Она поблагодарила собеседника за сочувствие беззвучным кивком, пораженная собственной реакцией на мужское прикосновение, лишившее ее дара речи.

Девушка нервно отошла от Эрнана, поднесла бокал к губам и сделала большой глоток, в смятении пытаясь сдержать бушующий в ней огненный поток.

– И где будет висеть ваш портрет? – спросила она, возвращаясь к первоначальной теме беседы и стараясь говорить спокойно. Посмотреть на испанца она не осмелилась.

Тот показал на дальний конец стены:

– Здесь.

– О, здесь очень много свободного места.

– Я планирую иметь много детей, вот и заполню его.

– А ваша будущая жена знает об этом? – спросила Бет, понимая, что сознательно вытягивает из Эрнана информацию, и все же не в силах остановить себя. Внезапно самой важной вещью на свете для нее стал вопрос: есть ли у этого человека невеста?

Эрнан взглянул на гостью с улыбкой:

– Поскольку я еще не встретил ее, сомневаюсь, что знает. А если знает, то, должно быть, ясновидящая.

Сердце Бет подпрыгнуло, жар прихлынул к ее щекам. Она не успела произнести и слова, как услышала:

– Впрочем, я полагаю, что мне не стоит более тянуть с этим делом, если я собираюсь побить рекорд моего деда.

В мерцающем свете камина лицо Эрнана казалось каким-то таинственным. В глазах его, словно в черных зеркалах, отражались языки пламени, жесткий рот слегка приоткрылся в улыбке, обнажая ровные белые зубы. В этот момент Бет поняла, что пропала. За несколько минут она влюбилась – глубоко, безумно • влюбилась в Эрнана Дуареса.

Вырванная из задумчивости стуком в дверь, Бет резко повернулась. Луна скрылась в облаках, и небо стало непроглядным, зловеще-черным.

– Кто там?– спросила молодая женщина, хотя и так прекрасно знала кто.

Конечно, это был Эрнан, но намерения говорить с ним у нее не было.

– Уходи, уже поздно...

Она еще не закончила фразу, как дверь открылась. Бет забыла запереть ее.

– Я сказала – уходи! – зло повторила она. Будто не слыша обращенных к нему слов, Эрнан вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

От света настольной лампы высокая фигура испанца отбрасывала на стену неестественно большую тень. В его присутствии просторная и полная красивых безделушек комната стала казаться маленькой, тесной. Сердце Бет отчаянно забилось, словно у почувствовавшей опасность газели. Держась ближе к стене, чтобы избежать соприкосновения с Эрнаном, женщина направилась к двери, однако все-таки задела нежданного визитера. Этого легкого касания оказалось достаточно, чтобы ощутить нечто похожее на удар электрическим током. Кровь прихлынула к ее лицу.

О Боже! Она не должна испытывать сексуального влечения к нему. Не смеет– после всего, что произошло. Но как предательски непослушно тело.

– Прошу тебя... уходи.– Бет широко распахнула дверь.

Рот испанца искривился в улыбке, в которой не было и тени каких-либо эмоций.

– Успокойся. Уверяю тебя, я ни на что не претендую. Просто хочу поговорить с тобой... И я принес тебе вот это. – Он достал маленькую склянку с таблетками из кармана пиджака.

Бет мучительно вздохнула. Он, видите ли, ни на что не претендует! Да как бы он посмел после всего случившегося! Не желая показывать, как она уязвлена, женщина опустила глаза и посмотрела на склянку в его руках.

– Что это?

– Болеутоляющее. У тебя ведь мигрень, разве нет?

– Кто тебе это сказал?

– Мигель Родригес спросил у управляющей, нет ли у нее каких-нибудь таблеток для тебя. Он очень озабочен. – Приторная усмешка на губах Эрнана лучше любых слов говорила, что он не разделяет беспокойства Мигеля.

– Это очень любезно с его стороны, – дрогнувшим голосом произнесла Бет.– Но при чем здесь ты? Разве тебе не все равно, болит у меня голова или нет? Зачем ты принес таблетки?

– Я предложил отнести их тебе.

– С какой стати?

– Я хотел поговорить с тобой, – холодно ответил Эрнан и перевел взгляд на так и оставшуюся . открытой дверь в коридор.– Ты собираешься предоставить возможность послушать наш разговор всем желающим?

Бет постаралась придать голосу твердость:

– Никакого разговора не будет. Я сказала тебе – у меня болит голова. Я хочу остаться одна.

– Как монашка-затворница?– сардонически ухмыльнулся Эрнан. – Ты можешь придумать что-нибудь получше. Я не намерен уходить из этой комнаты, пока не услышу ответа на несколько вопросов. Уж по крайней мере это ты должна для меня сделать.

Должна? Как он посмел? Она не должна ему ничего, абсолютно ничего! Бет вызывающе выпятила подбородок.

– Не разделяю твоего мнения по поводу этого воображаемого долга. Я ничего тебе не должна. Кроме того, мы уже поговорили. Нам больше нечего сказать друг другу.

– Ты прекрасно понимаешь, что наша короткая трогательная беседа внизу не была настоящим разговором, – возразил Эрнан.

– Для тебя, может, и трогательная, но для меня беседа была чертовски неприятной, – ответила Бет. Злость волнами захлестывала ее.– Как ты посмел так унизить меня перед Мигелем?

Глаза Эрнана сузились в две черные щелки.

– Поверь мне, если бы я пытался унизить тебя, мне бы это удалось. Можешь считать, что тебе посчастливилось: я решил не делать этого.

– Посчастливилось? Быть мишенью для твоих, грубостей?

– От сдержанности до грубости один шаг. Бет замолчала, пораженная явной угрозой, прозвучавшей в словах Эрнана. Она облизнула внезапно пересохшие губы:

– Но о чем еще мы можем говорить? – Ее пульс участился до такой степени, что она уже не различала отдельных ударов, и все-таки старалась говорить спокойно: – Как ты любезно напомнил мне, прошло пять лет с тех пор, как мы виделись в последний раз. И твоя, и моя жизнь изменилась. Мы оба изменились.

– Да неужели?

– Разумеется, изменились, – быстро произнесла Бет, как будто считала, что от этого слова будут убедительнее. Она стыдилась сама себя. Стыдилась, потому что совсем не находила в себе гордости, чувствовала, что ее можно уязвить легко и безответно.

Эрнан скрестил руки на груди и медленно смерил Бет с головы до ног насмешливым взглядом.

– Ну так расскажи мне, как ты изменилась. Интересно будет тебя послушать. Ты по-прежнему очень красива, но это я и так вижу. Внешние эффекты тебе удаются просто блестяще.

Не находя ответа, Бет мучительно тяжело хватала пересохшим ртом воздух. Она была оскорблена комплиментом, который прозвучал с обидным подтекстом.

– Это просто смешно, – наконец пробормотала она.– Я не намерена выслушивать твою болтовню и разговаривать о своей нынешней жизни. Она тебя не касается.

Иссиня-черная бровь испанца приподнялась:

– Это едва ли дружелюбно, – с укором произнес он.

Бет взялась за дверную ручку и так сжала пальцы, что костяшки побелели.

– Тебе не хватает дружелюбия? Но разве мы можем претендовать на то, чтобы считаться друзьями?