«Последние слова придется вырезать, — подумал я, выходя из кабинета. — Утречком займусь… а сейчас в постель, спать. Как я, оказывается, устал, Господи!»

Увы, лечь в постель не пришлось: вертолет уже ждал нас, молотя ночь лопастями. Но я отключился и так: просто свернулся калачиком на вибрирующем рифленом полу и… кто-то сильно тряс меня за плечо. Я приподнял гудящую голову и открыл глаза. Мы были уже на земле. По лугу стлался туман, в десятке метров от вертолета серело большое шоссе. Мимо, предостерегающе загудев, пронесся грузовой фургон. Надо мной склонился чертов Чичкофф, свежее стоявшего вокруг раннего степного утра.

— Вставайте, господин Селифанский, пора.

— Где мы?.. — хрипло выдавил из себя я.

— Калмыкия. Сто четырнадцатый километр республиканской автострады. А нам нужно на сто двадцатый. Вставайте, машина ждет… — он усмехнулся. — И захватите с собой камеру, господин оператор.

— Камеру? — кое-как собрав себя воедино, я выпрыгнул наружу. — Ну вы даете… кастинг в такую рань… А где капитан?

— По дороге к месту сбора, — отвечал Чичкофф с оттенком нетерпения в голосе. — Давайте, давайте… А рань — понятие относительное, господин Селифанский. Особенно для ночного придорожного кафе.

Название придорожного кафе «Укати» выглядело удачным, ибо отражало одновременно и характер клиентуры, и имя владелицы. Что же касается всего остального, то наверняка заведение знавало много лучшие времена. Когда мы на двух машинах подъехали к его воротам, нас встретила красноречивая картина разрушения — скорее всего, совсем недавнего. Сорванная с петель дверь валялась на земле; сквозь разбитые стекла окон виднелись опрокинутые столы, разломанные стулья и раскрошенные вдрызг бутылки бара. В воздухе стоял стойкий запах разлитого спиртного. На ступеньках, пригорюнившись, сидела женщина лет тридцати в разорванной кофте и с синяком под глазом.

Чичкофф вышел из машины.

Правая щека его бодро подергивалась.

— Привет, Катя, — приветствовал он женщину. — Я вижу, кто-то у тебя тут хорошо погулял.

Катя подняла голову. Если бы ненависть в глазах могла жечь, то мой работодатель вспыхнул бы в тот же момент ярчайшим факелом. Но Чичкофф только ухмыльнулся.

— Сволочь! — тихо проговорила хозяйка кафе. — Какая же ты сволочь! Что ты здесь делаешь, гад? Приехал посмотреть, что наделали твои бандиты? Вот, смотри, любуйся!

Она вскочила на ноги. Два чичкоффских тихаря передвинулись поближе. Их тренированные правые руки подрагивали у пояса, готовые извлечь и нажать. Как это он говорил мне совсем недавно? — «Я не принимаю отказов…» О, да. Судя по виду кафе «Укати», отказов господин Чичкофф действительно не принимал. Я взял Катю крупным планом. Я всего лишь оператор, вы помните?

— Посмотреть? — переспросил продюсер. — А на что тут смотреть, Катя? Чем любоваться? Этот калмыцкий пейзаж невыносимо скучен моему сердцу художника. Моя тонкая артистическая душа болит при виде твоих слез. Я всего лишь приехал узнать, не передумала ли ты. И поверь мне, я буду приезжать, пока ты не передумаешь.

Катя молчала, глядя в землю и тяжело дыша. Правая щека ее дернулась зеркальным отражением чичкоффского тика. Чичкофф вздохнул.

— Зря ты упираешься, Катюша. Думаешь, получится все это восстановить? Откуда бабки возьмешь? Из банка?

Он не глядя протянул руку назад, и один из тихарей тут же подал хозяину несколько сброшюрованных бумажных листков. Чичкофф посмотрел, перелистнул, покачал головой.

— Неужели ты рассчитываешь на эту сотню деревянных тысчонок? Так их уже нет, Катюш. Еще вчера были, а сегодня уже — фьють! — нет! — он скорбно поджал губы. — Ты даже не представляешь, на какие пакости способны нынешние хакеры… На что жить станешь? На что семью кормить? Пока есть еще кого кормить…

— Ты… — только и смогла выдавить Катя. — Ты…

— Значит, не передумала… — пожал плечами Чичкофф. — Что ж, вольному воля, а горькому горе. Я заеду через несколько деньков, когда седеть начнешь.

Он повернулся и не торопясь пошел к машине.

— Стой! — хрипло выкрикнула Катя. — Я передумала… Но ты восстановишь все это. И вернешь…

Чичкофф остановился и щелкнул пальцами. Тихарь метнулся к машине за дипломатом.

— О чем речь, Катя?! Все будет в лучшем виде, даже без вычета накладных… Давно бы так, милочка. Тебе же лучше: сама отдохнешь, и заведению реклама. Это ж телевизор, понимать должна… Вот тут подпишись. И тут. А тут инициалы… Ну вот и молодец, вот и умница. Садись вон в ту машину, тебя проводят… — Чичкофф рассмеялся. — Пора уже тебе выходить на берег, Катюша!

В самолете по дороге в Тбилиси мы сидели рядом. Видимо, Чичкофф счел нужным успокоить своего единственного оператора после неприятной сцены, которую нам выпало снимать утром. Что ж, не лишняя мера. Да, я всего лишь глаз по ту сторону объектива и не должен лезть в вопросы сценария и производства, но, с другой стороны, меня ведь нанимали для стандартного реалити-шоу, а вовсе не на съемки документального фильма о колумбийской мафии…

Нужно отдать ему должное — Чичкофф умел быть предупредительным. После весьма неплохого обеда, во время которого речь шла преимущественно о погоде и о видах «Барселоны» на чемпионство, нам принесли бутылку, фрукты и конфеты. Плеснув коньяк в стаканы, продюсер перешел наконец к делу.

— Не очень-то это похоже на традиционный кастинг, а, господин Селифанский?

В ответ я лишь пожал плечами. С человеком, который не принимает отказов, следует вести себя осторожно. Чичкофф улыбнулся.

— Объяснение тому простое, — продолжил он. — Вы включились в процесс на относительно поздней его стадии и потому видите только верхушку айсберга. Не следует ожидать, что перед вашей камерой, как вы к тому привыкли, пройдет парад сотен претендентов, а мы будем сидеть, развалясь в креслах, и неторопливо выбирать два десятка участников. Нет, участники уже выбраны. Причем выбраны чрезвычайно тщательно, можете мне поверить. Мною проделана огромная работа. Огромная. Огромная.

Продюсер вздохнул, в глазах его пробежала тень. Он отхлебнул коньяку.

— Поэтому наше нынешнее… ээ-э… турне трудно назвать обычным кастингом. Мы не выбираем и не отбираем. Мы собираем уже отобранных. Поверьте, за каждым из них стоит вполне определенная цель. Мне нужны именно эти люди — они, и никакие другие. Понимаете?

Я кивнул. То же самое он сказал в свое время и мне. «Мне нужны именно вы, господин Селифанский, вы, и никто другой». Я вспомнил понурую фигуру Кати-Укати на ступеньках разгромленного кафе. Слава Богу, что мне не пришло в голову отказываться…

— Вот и чудненько! — Чичкофф подлил мне из бутылки. — Выпейте и немного вздремните. Этот день будет особенно длинным.

Я послушно выпил и закрыл глаза. «Особенно длинный» — значит длиннее предыдущего. Возможно ли такое, если в сутках всего 24 часа? Так думал себе я и, как потом выяснилось, опять ошибался. Часов в одних сутках может быть и двадцать пять, и двадцать восемь, и даже тридцать. Причем без всяких чудес и машин времени — всего лишь посредством попутных солнцу перелетов между часовыми поясами…

Наша первая остановка была в Самтредиа… а может, в Зугдиди, — Чичкофф сказал, но я не запомнил. Трудно приводить голову в рабочее состояние после сидячего двухчасового коньячного сна, больше похожего на обморок. На аэродроме нас встретили новые чичкоффские тихари. Новые ли? — Не поручусь… Они настолько походили манерами и выражением лиц на своих предшественников, что можно было подумать, будто наш общий босс таскает в своем дипломате помимо готовых к подписи договоров еще и штамповочный станок для производства телохранителей.

Чушь, конечно, не обращайте внимания. С бодуна и недосыпа еще и не такое покажется. Просто Чичкофф очень оптимально управлялся со своим относительно небольшим штатом. Тихари встречали нас в запланированном месте, забирали очередного участника для прямой доставки на пока еще неизвестное мне место сбора и сразу же, снабженные точнейшими инструкциями, отправлялись в новую точку.