Шляпник достал телефон и набрал номер. Он набрал 666, затем перевернул телефон, поэтому само собой набралось 999. Волшебный телефон.

— Здравствуйте, — произнес он, поправляя шляпу. — По улицам Лондона разгуливает кролик.

— Кролик? — переспросила оператор службы спасения на другом конце линии. Она уже было положила трубку.

— Кролик с бомбой, — добавил Шляпник. — Только не вздумайте кормить его морковкой, иначе он будет икать. И, ох, чуть не забыл. Лишь одна девочка сможет остановить бомбу. Ее зовут Мэри Энн.

Сеанс Психотерапии, Психиатрическая Лечебница Рэдклифф, Оксфорд. Воскресенье, 6 утра.

Мой загадочный психиатр прятался за завесой тьмы, по-прежнему пытаясь убедить меня признаться в собственном безумии. Я беспомощно лежу на кушетке, не пытаясь подняться. Да и как я могу, когда я снова калека?

Эта ситуация начала происходить слишком уж часто. Примерно раз в три дня. Я просыпаюсь в этой темной комнате, покалеченная и слушаю скучные уроки от психа в кресле-качалке. Иногда я сомневаюсь что он и в самом деле психиатр… если хоть что-либо из всего этого реально. Почему он не показывает своего лица?

Но мне приходится подыгрывать. По-крайней мере, до тех пор, пока эта галлюцинация…, или что бы это ни было, не закончится. Обычно она продолжается около десяти минут. После я возвращаюсь обратно в палату. Засыпаю, а после просыпаюсь, словно ничего не произошло. Я начинаю привыкать к этому, только сегодня все началось немного раньше, чем обычно. Кто принимает пациентов в шесть утра?

— Вижу, у тебя много синяков, — говорит психиатр. — Ввязалась в драку?

— Я практиковалась.

— Практиковалась, как разбиться в лепешку о стены своей палаты?

— Нет. — Вздыхаю я. — Это называется Чепу Ху.

— Прошу прощения?

— Чепу Ху. Искусство Бессмыслицы. Вроде Кунг Фу, понимаете?

— Кунг обозначает «достижение» или «работа», — замечает он. — А ты говоришь, что практикуешься в искусстве «бессмыслицы»?

— Вы не понимаете. — Я снова вздыхаю, желая, чтобы Пиллар прислал за мной. Я жду — не дождусь очередной безумной авантюры, желая спасти чью-либо жизнь. Это единственный для меня способ остаться в относительно здравом уме.

— Объясни мне.

— Это искусство, которое утверждает, что прочие виды реального обучения просто неразумны, — отвечаю я. — Каратэ, борьбе и боевым искусствам не нужны своды законов и правил. Правила лишь пленяют разум человека и лишают его дара свободы. Все, что вам нужно — Истинная Воля. — Я прочла об этом в книге Джека.

— И все?

— И все. — Киваю я, осознавая абсурдность собственных слов. — Все что вам нужно — это «поверить», что все возможно, несмотря на то, что вера само по себе дело нелегкое.

— Значит, ты заявляешь, что можешь драться, защищать саму себя лишь с помощью веры, без какого-либо научного подхода и надлежащей подготовки? — Его голос однообразен. Не могу сказать, смеется он надо мной или нет.

— Да.

— Очевидно, ты не слишком многому обучилась. — По звуку его голоса понятно, что он насмехается надо мной. — Я имею в виду все эти синяки на твоем теле. Ты, правда, долбила стены голыми руками и ногами, как сообщила мне Вальтруда?

— Да, — отвечаю я. — Это часть тренировки. Я должна повторять упражнения, пока не достигну мастерства. — Все тело болит. Я всю неделю упражнялась в своей палате. Прыгала, бегала от стены к стене и ходила на руках. Я следовала бессмысленным указаниям из книги.

— Мастерства? — Он снова курит трубку. Я чувствую запах уж очень знакомого табака.

— Не делайте из меня дуру, — говорю я. — Вы — мой врач. Вы, вроде как, должны помогать мне.

— Я и помогаю, — спорит он, — делая акцент на твоем воображении, чтобы твой разум не смог больше мириться со всем тем бредом, что ты постоянно выдумываешь. Когда мы достигнем критической точки, ты вспомнишь, что с тобой произошло на самом деле.

— А именно? — я пожимаю плечами.

— Что ты трудный подросток, который убил своих друзей в ужасной аварии, будучи за рулем автобуса, и теперь ты — калека, упрятанная в психиатрическую лечебницу, поскольку твой разум отказывается принять правду. — Он выпаливает это на едином дыхании. — На самом деле, правда проста. Как только ты сможешь с нею справиться, ты исцелишься.

Мне нечего сказать. Мне даже страшно думать об этом. Неужто такова вся моя жизнь? Я просто чокнутая Алиса, сгинувшая в воображаемой кроличьей норе, и все, что теперь от меня требуется — признать, что все было сном, как в книге Льюиса Кэрролла?

— Алиса? — Он звучит так, словно осторожно пытается пробудить меня от кошмара.

— Да, я слушаю, — отвечаю я. — Значит, Вы будете давить на мое воображение до тех пор, пока я не смогу ничего больше выдумать. Верно? И только так я смогу вернуться обратно к реальности. Вы так всех пациентов лечите? Что-то я не припомню, чтобы слышала о подобном методе прежде.

— Это научный метод. — Его кресло — качалка поскрипывает. — Называется «Кроличья Нора».

— Вы шутите, да?

— Нет. Метод научный, уверяю, — говорит он. — Кроличья Нора — это метафора способу, которому ты должна подвергнуться, чтобы заставить твое воображение работать на пределе, что в конечном итоге приведет к активации определенных подавленных воспоминаний или эмоций. Воспоминаний настолько сильных, что больной более не в силах отрицать их. Таким образом, пациент возвращается к реальности и исцеляется от безумия. Конечно, все это разработано в честь книги Льюиса Кэрролла.

Мне интересно, почему имя Льюиса Кэррола всплывает в этом разговоре. На кой черт разрабатывать научный метод по детской книжке?

— Поверьте мне, доктор, — говорю я. — Я буду только за, если ваш метод сработает. — Не знаю, зачем я лгу. Честно говоря, мне начинает нравиться свой собственный мир. Пиллар, Чешир, Том Тракл, Королева, Фабиола и Джек. Все безумие, бессмыслица и неуверенность, кажется, оказали на меня некое волшебное воздействие.

— Я определенно на это надеюсь, — отвечает он. — Не против, если я позову Вальтруду отвезти тебя обратно в палату? На сегодня достаточно.

— Еще кое-что, доктор, — говорю я. — Я бы хотела Вас о кое-чем спросить, прежде чем уйду.

— Прошу, спрашивай.

— Как психиатры докатились до упоминаний терминов Льюиса Кэрролла вроде Кроличьей Норы? Я имею в виду, разве Льюис Кэрролл не был Викторианским писателем, что написал детскую книгу?

— Интересный вопрос. Ну, у Льюиса Кэрролла был нездоровый интерес к душевным заболеваниям.

— Правда?

— Конечно. Это задокументировано, — отвечает он. — Также Льюис страдал от ужасных мигреней, которые предположительно и стали причиной его заикания. Порой из-за мигреней он был без сознания несколько часов кряду, возможно видел свои истории во сне.

— Что? — Я знала, что Льюис заикался. Я сама это видела. Но я не знала, что у него были настолько сильные мигрени.

— Он вынужден был принимать большие дозы наркотических средств, но мигрени не проходили, — рассказывает доктор. — Он пытался исцелить себя с помощью ужасных орудий для пыток.

— Что Вы хотите этим сказать? — сержусь я.

— Быть может, Льюис Кэрролл был просто чокнутый, — отвечает он, — как и ты.

Цирк — Шесть Часов Пополудни, Город Мадфог, Лондон. Воскресенье, 8 утра.

Часом позже, шофер Пиллара подбрасывает меня к так-называемому месту преступления. Воскресное туманное утро, семь тридцать. После сеанса психотерапии, я потеряла сознание от одного только своего изувеченного вида в зеркале. Очнулась я уже не калекой. Вальтруда сообщила, что меня снова увозят для «психологической консультации». На этот раз, моя безжалостная надзирательница весьма подозрительна, но вмешиваться ей не дозволено.

Шофер забирает меня у входа в лечебницу. За всю поездку, в карете скорой помощи, что он угнал еще в наше прошлое приключение из Оксфорда на окраинах Лондона, он не сообщил мне ничего полезного, только то, что я нужна Пиллару. Кажется, появился новый Монстр Страны Чудес.