Он целовал ее – в губы, в шею, в грудь. Целовал, пока она не закричала от наслаждения, не начала извиваться под ним, вцепившись дрожащими пальцами в его рубашку. Глаза ее затуманились от возбуждения. Почувствовав, что время настало, Курт скользнул рукой под ее юбку, нащупал трусики…

– Скажи, что хочешь меня! – опять потребовал он.

– Курт! – шептала она, обвивая его руками. – О Курт!

В этот миг из распахнутого окна донесся пронзительный гудок автомобиля. Этот прозаический звук вернул Лорелею к реальности, заставил ее замереть на месте.

Господи, что она делает? Кому отдается?!

– Нет! – вырвался у нее отчаянный вопль.

Она вцепилась Курту в плечи. Попыталась сбросить его с себя. Рыдая, начала осыпать его ударами, но… он ничего не чувствовал, ничего не замечал, слепой и глухой от желания. Схватив ее за обе руки, Курт завел их ей за голову.

– Слишком поздно, – хрипло проговорил он. – Обратной дороги нет. Ты хочешь этого, хочешь так же, как я.

– Ты принудил меня к браку, – сказала она. Голос ее дрожал, но взгляд не отрывался от его лица. – А теперь хочешь принудить к сексу?!

Тело его страшно напряглось. Лорелея ждала, боясь того, что он может не остановиться, но куда больше, чем его действия, пугали ее собственные чувства. Казалось, прошла целая вечность. Наконец, пробормотав уличное словцо, Курт отпустил ее и тяжело поднялся с постели.

– Будь ты проклята! – прорычал он. – Будь проклят я! Будь проклят этот несчастный брак!

И выбежал из комнаты.

Несколько мгновений спустя поднялась и Лорелея. Взгляд ее обратился к зеркалу – и она застыла на месте.

Волосы ее растрепались, превратившись в спутанную гриву, щеки пылали, губы распухли от поцелуев Курта. Порванная блузка висела клочьями.

Лорелея вздрогнула. Страшно подумать, что он мог с ней сделать… Нет, не так. Страшно подумать, что она могла ему позволить.

За дверью застучали тяжелые шаги. Лорелея сжалась. Но шаги прогрохотали мимо ее двери, а несколько секунд спустя хлопнула входная дверь. Он ушел – по крайней мере на несколько часов.

Отпрянув от зеркала, Лорелея сдернула с себя лохмотья блузки и достала из гардероба другую.

С нее хватит. С этим кошмаром пора покончить. Решено: она уйдет от него – и неважно, каким станет возмездие. Ни спокойствие бабушки, ни даже сохранение тайны не стоят таких мучений…

Из горла Лорелеи вырвался смешок, более похожий на рыдание. Куда она пойдет? У Курта на руках все карты, и оба они…

– Мам! Эй, мам! Боже! Уильям вернулся!

– Ма-ам! Ты где?

Вскочив на ноги, она поспешно пригладила волосы и поспешила на балкон.

Уильям и Гельмут со стаканчиками мороженого в руках радостно махали ей. С ними была и Анна.

Даже много лет спустя Лорелея так и не могла понять, почему эти несколько секунд навсегда запечатлелись в ее памяти. Сколько раз она вспоминала и душную жару, и улыбку Анны, и мальчишеские мордочки, перемазанные мороженым…

А затем – внезапный визг тормозов, скрежет покореженного металла, пронзительный женский крик…

Но главное – почему она сразу поняла, что с мужем случилась беда?

– Курт! – прошептала она.

– Мама! – испуганно воскликнул Уильям. Анна уронила мороженое.

– Домой, быстро! – приказала она и, схватив ребят за руки, почти поволокла их к своим дверям.

Лорелея бросилась прочь с балкона. По бесконечной веренице комнат, по лестнице, к входной двери, на улицу…

Сначала она увидела женщину. Молодая мамаша, оцепеневшая от ужаса, прижимала к себе орущего младенца.

Потом – детскую коляску. Перевернутую коляску на мостовой. Коляску, колеса которой еще вертелись.

Увидела автомобиль мужа. Он врезался в фонарный столб. Передняя часть машины была смята в гармошку, дверь со стороны водителя распахнута.

И последним она увидела Курта.

Ее муж – ненавистный муж, от которого Лорелея так мечтала избавиться, – лежит на мостовой лицом вниз. Рука изогнута под неестественным углом, из рассеченного виска сочится кровь.

– Курт! – закричала она. Точнее, попыталась закричать. Вместо вопля из горла вырвалось какое-то сипение.

На подгибающихся ногах Лорелея бросилась к мужу. Упала на колени перед его бесчувственным телом, поднесла безвольную руку к губам. Почудилось ли ей слабое биение пульса?..

Дальнейшее она помнит очень смутно. Какие-то люди, возгласы, суета, движение, приехавшая «скорая»…

И вот Лорелея уже в комнате ожидания одной из венских больниц. Она сходит с ума от тревоги. Ей мерещится самое худшее. Что, если он… нет, нет, даже думать об этом нельзя! Но что, если он серьезно пострадал? Он лежал там, на дороге, бледный как смерть, из рассеченного виска сочилась кровь… Что, если… Лорелея зажмурилась.

– Господи, – прошептала она, – пожалуйста, Господи, не отнимай его у меня! Курт выживет. Иначе и быть не может. Он не умрет. Не оставит ее одну.

В комнату ожидания деловым шагом вышла женщина в больничном халате, с блокнотом и ручкой в руках.

– Фрау Рудольштадт?

– Да, это я. – Лорелея попыталась проскользнуть мимо нее, но женщина, видимо имевшая опыт общения с родственниками больных, с легкостью преградила ей дорогу. – Что с моим мужем?

– Я должна задать вам несколько вопросов. У вашего мужа есть аллергия на какие-либо препараты?

– Не знаю. Что с ним?

– Он принимает какие-либо лекарства?

– Не знаю. Пожалуйста, скажите…

– Он не страдает диабетом? Болезнями сердца? Судорожными приступами?

Лорелея непонимающе уставилась на медсестру.

– Судоро… Господи! Пожалуйста, скажите мне, что с ним!

Суровое лицо женщины на мгновение смягчилось.

– Ничего страшного. Я просто собираю сведения для медицинской карты. Операции были?

Лорелея молча помотала головой.

– Госпитализации? Переломы? Сотрясения?

– Я ничего об этом не знаю! Пожалуйста, скажите наконец, что с Куртом? Он сильно пострадал?

Женщина закрыла блокнот.

– У него перелом левой плечевой кости. – Лорелея непонимающе смотрела на нее, и медсестра показала у себя на руке место перелома. – Вот здесь. Перелом неприятный, но мягкие ткани не повреждены. Два, самое большее три месяца в гипсе – и рука будет как новенькая.

По лицу женщины Лорелея поняла: та что-то недоговаривает.

– И все? Есть что-то еще, я знаю! Он был без сознания, и его голова…

– Да. По-видимому, сотрясение мозга. Доктор назначил энцефалограмму, после нее мы сможем сказать что-то более определенное.

– Но он пришел в сознание?

В глазах медсестры появилось выражение сострадания.

– Нет, – мягко ответила она, – еще нет. Лорелея пошатнулась, и медсестре пришлось ее поддержать.

– Послушайте, фрау Рудольштадт. Тем, что будете сидеть здесь и изводить себя, вы мужу не поможете. Вы одна? Может быть, мне позвонить кому-нибудь, кто сможет за вами приехать?

Лорелея молча покачала головой. Ей некому звонить. У нее здесь никого нет, кроме старой бабушки и маленького сына. Курт никогда не говорил о своей родне, а она не спрашивала. Господи, она совсем ничего о нем не знает! За что же она так его ненавидела? Только за то, что он желал ее и всем сердцем привязался к ее сыну?.. К своему собственному сыну…

Он так старался, чтобы они трое стали настоящей семьей! Но она ему не позволила. Почему же, почему только сейчас она поняла, как была слепа и глупа?

– Нет, спасибо, – тихо ответила она. – У меня никого нет. Я…

Двери распахнулись – двое санитаров вывезли на каталке бледного, бесчувственного Курта.

– Курт… – Голос ее дрогнул и сорвался.

Бросившись к каталке, Лорелея сжала безжизненную руку мужа и побежала рядом по коридору к кабинету с надписью «Энцефалография». Здесь ее остановили.

– Подождите, пожалуйста, снаружи. Лорелея склонилась над Куртом, коснулась губами холодного лба.

– Я буду здесь, mein Liebling, – прошептала она. Дверь захлопнулась.

Судорожно вздохнув, Лорелея направилась к телефону-автомату, висевшему на стене.