Да и по возрасту они не подходили друг к другу. Старому воину было уже под шестьдесят, а жене его только что исполнилось тридцать.

Не имея времени на женитьбу, Спытек и не стремился к ней, но, будучи на Руси, пленился прелестной молоденькой девочкой, красивее которой он еще и не встречал в жизни. Он легко добился ее руки и увез ее с собою, хотя она вовсе не хотела выходить за него, плакала и дулась. Но он на это не обращал внимания.

Должно быть, Спытку дорого стоила эта поздняя женитьба, но он никогда не жаловался. Жену держал в строгости и под бдительным надзором. Касю по своему любил, но не мог ей простить, что она не была мальчиком, потому что Бог не дал ему других детей. Девочка скорее боялась его, чем любила; от отца она, кроме брани и окриков, ничего другого почти и не видела.

Женщины в городище усиленно следили за ходом сражения. Их провела с собою Ганна Белинова, чтобы насытить их любопытство. Когда исход битвы ни в ком уже не оставлял сомнения, взрыв радости был так же силен, как перед тем припадком отчаяния. С громкими восклицаниями все бросились на колени. Потом все разбежались по дворам и мостам, – наверху и внизу везде виднелись группы женщин. В эти минуты безумной радости никто не обращал внимания на женщин, – им предоставили, а, может быть, они сами себе дали – полную свободу.

И только тогда, когда наступило некоторое успокоение, старая Белинова начала собирать свое разбежавшееся стадо и звать всех, начиная от служанок, – наверх, в женскую половину.

С самого утра пища, питье, огонь в очаге и все нужное для жизни было забыто.

Сразу изменилось выражение лиц и даже самый звук голоса у женщин. Верхняя половина, где еще недавно царствовала тишина, теперь дрожала от смеха, пения и беготни. Забыта была вчерашняя смертельная тревога, никто не думал и о завтрашнем дне, и даже уважение к хозяйке не могли сдержать их. Все это женское царство, еще недавно такое крепкое и покорное, теперь явно выходило из под ее власти.

Спыткова, разрумянившаяся, разгоряченная, жаждавшая расспросов и рассказов, за неимением под рукой мужчин-слушателей, обращалась к женщинам, задерживая по очереди девушек, которые стремились вырваться и убежать.

У нее не было ни малейшего предчувствия близости мужа. Правда, она знала от Собка, что он жив, но тут же ей приходили в голову печальные соображения: старый, израненный он мог и умереть, не выдержав неудобств лагерной жизни. И она была почти уверена, что так оно и случилось.

Собек подробно рассказал ей о его страшных ранах и о том, что он лежал совершенно без движения, и потому она никак не ожидала увидеть его среди прибывшего рыцарства и особенно еще а свите Казимира, перед которым провинился Спытек.

В городище готовились к приему гостей: женщины собирались расспросить их обо всем подробно и надеялись встретить среди прибывших родных, знакомых и друзей. С этой мыслью и Марта Спыткова усиленно занялась своим нарядом. Сначала заплела Касе ее длинные косы и выбрала ей платье, а потом приказала ей упрятать под белый чепец черные волосы и помочь ей одеться. Достали уцелевшие платья, драгоценности, шейную цепочку и золотые кольца: для девушки ожерелье, для матери – перстни. Мать выглядела немного бледной после всех пережитых ею тревог и невзгод, но черные глаза ее по-прежнему блестели тем неугасимым огнем, который придавал ей вид настоящей молодости.

Она была уже совершенно одета и, подперев голову белой ручкой, выглядывала из окна вниз, – не появится ли кто-нибудь, вернувшийся с поля битвы, как вдруг услышала чей-то басистый голос, сразу наполнивший ее тревогой, до такой степени он напомнил ей голос Спытка, когда тот бранил ее в доброе старое время.

В страхе она вскочила с места и стала прислушиваться, не доверяя собственным ушам, – испытывая скорее тревожное, чем радостное чувство.

– Неужели глаза мои не обманывают меня? Да неужели это он?

Она взглянула вниз, во двор и увидела призрак мужа. Да, это был Спытек. Спытек, которого никак нельзя было назвать красивым, и который давно перестал быть молодым, теперь явился перед нею с окровавленным глазом и отвисшей синей губой, с обвязанной головой, опирающейся на посох, постаревший и искалеченный. Верный Собек поддерживал его, помогая медленно идти.

При этом виде прекрасная Марта, если и не упала в обморок, то только потому, что муж ее не выносил подобных изъявлений нежности; она вскрикнула и, сразу проникаясь чувством супружеского долга, сбежала сверху, громко призывая Касю.

Спытек остановился, узнав знакомый голос, и оглядывался вокруг, ища жену. И вдруг он почувствовал, что она уже обнимает его колени, – это был обычный способ тогдашних женщин, приветствовать своих мужей. Старец молча склонился и поцеловал ее в голову. В эту минуту подбежала Кася и тоже припала к отцовским коленям.

На все эти проявления любви, старый воин не ответил ни одним словом; он также молча склонился к дочери и поцеловал ее в лоб и тотчас же оглянулся, ища скамью, потому что больные ноги его дрожали, и он еле стоял.

Марта, забыв о том, что муж не терпит излишней болтливости, дала волю и языку, и рукам, сопровождавшим рассказ энергичными жестами.

– Ах, господин наш, – кричала она, – если бы вы только знали, что мы тут вытерпели! Боже милостивый! Тысячи смертей! Голод, слезы, страх! Да всего не перечесть! Пожар, крестьянский бунт!

– Нельзя всего и описать!

Спытек, знакомым жестом руки, замыкавшим уста жене, остановил ее жалобы. Он обратил к ней свой налитый кровью глаз, приподнял повязку на голове, показал кровавое веко, под которым остался только след другого глаза, и пробормотал:

– На всем теле нет живого места. – Он покачал головой. – Только чудом осталась душа в теле.

Кася с плачем поцеловала руку отца. Старик, с любопытством пригляделся к разряженным женщинам, словно стараясь отгадать, что они тут задумали без него.

– Не скоро заживут мои раны, не скоро поправится причиненное нам зло и снова построятся спаленные усадьбы и костелы! Некуда нам и возвращаться! От Понца осталась только груда развалин!

Он поднял к небу дрожащие руки и умолк.

Словоохотливая Спыткова тотчас же заговорила о том, как много сделал для них Вшебор Долива. Вшебор по-прежнему пользовался ее расположением. Уж наверное зоркий глаз пани Марты заметил ухаживания Томко за Касей, но дело в том, что она терпеть не могла Белинов, хотя и пользовалась их гостеприимством. У нее накопилось множество обид против них. Ганна никогда не слушала с надлежащим вниманием ее рассказы, многие ее капризы оставались без внимания, а Томко ничуть не старался понравиться ей. Вшебор, напротив, умел и взглядом приласкать, и слушал внимательно, и услуживал пани Марте, не боясь обидеть других. Теперь, когда муж ее воскрес из мертвых, она уж не рассчитывала выйти за него замуж, но желала отблагодарить его за все, – высватав ему дочку.

Спытек нахмурился при упоминании о Доливах.

– Знаю, что он вас спас, – сухо молвил он, – да что за диво, если молодой малый займется бабами?

Жена его облилась румянцем.

– Теперь король Казимир будет платить долги за всех нас, – для этого мы его и привели.

– Молодой король! – хлопая в ладоши, прервала его Спыткова. – Слава Богу, что он вернулся к нам.

– А хоть бы и молодой! – передразнил ее недовольный Спытек, – да только бабам от этого мало пользы, потому что он наполовину монах!

И сказав это, он умолк, словно утомленный беседой и, опершись на посох, задумался.

Вот он нашел жену и ребенка, но что делать дальше с ней и дочерью, да и с самим собою, – он не знал. Дома не было, – значит, некуда было возвращаться; воевать не было силы, а оставаться лишним бременем в доме Белинов – не очень-то было приятно когда-то могучему владыке. Из окровавленного глаза его выкатилась слезинка.

Между тем, в городище становилось все шумнее: съезжались гости. И, желая достойно отпраздновать великое торжество победы, Белина не пожалел откопать из земли бочку старого меду, называемого Мешком. Служанки уже варили соленое мясо, пекли лепешки, заменявшие хлеб, и готовили кашу.