– Ее зовут Шерри, не правда ли? – спросил Уинстон.

Элизабет нахмурила брови:

– Нет, не Шерри. Ее имя Линн Генри. Она тихоня такая.

В последнее время Элизабет не раз замечала эту высокую замкнутую девятиклассницу и задавалась вопросом о том, что она из себя представляет.

– Линн Генри! – воскликнула Инид, щелкнув пальцами. – Я ее все время встречаю, но не могу вспомнить имени. У нас с ней два общих урока, но она никогда слова не вымолвит. Она как привидение. Как-то «заплывает» в класс за минуту до начала урока, сидит тихонько на своем месте и уходит со звонком. Она ни с кем никогда не говорит.

– Думаю, у нее совсем нет друзей, – печально промолвила Элизабет.

– Она не выглядит особо располагающей, – пренебрежительно сказала Лила. – Не могу себе представить, кто захочет дружить с такой.

– Лила, – пристыдил ее Уинстон, – неужели в тебе нет ни грамма доброты?

Лила скорчила гримасу:

– Да ты посмотри на нее. Она ведь просто сидит, уставившись в свой сандвич, как будто она из другого мира.

Элизабет посмотрела туда, куда глядела Лила. И правда, Линн Генри сидела, опершись локтями о стол, без всякого выражения на лице.

Элизабет почувствовала, как по ее телу пробежала легкая дрожь.

– Она, должно быть, одинока, – мягко сказала она, наблюдая, как девушка откусила кусок сандвича и начала автоматически его жевать, как бы не замечая вкуса.

Элизабет не могла представить себе, как это можно обедать одной, сидя в наполненном болтающими и смеющимися школьниками кафетерии.

Однако выражение лица девушки было совсем неприветливым, просто каменным. Элизабет стало интересно, о чем это она может думать. Со вздохом Элизабет повернулась обратно к друзьям, продолжая думать об этой девушке, но лишь вполуха слышала, что рассказывал Уинстон про свой экзамен по истории. Думала она о Линн Генри.

«Главное, – размышляла Линн, – это вести себя так, как будто мне все безразлично. Если я смогу это, то все будет хорошо».

Она терпеть не могла обеденные перерывы. В остальном день был ничего – ничего выдающегося, но и ничего ужасного. Она приучила себя к школьному ритму, и ей удавалось прожить весь день в школе, как будто во сне. А иногда это так ей и казалось.

Но обеденный перерыв был ужасен. Ей было неудобно одной становиться в очередь в кафетерии. Все вокруг поджидали друзей, шутили, болтали. Но никто ничего не говорил Линн. Как будто она была невидимой.

Линн открыла коричневый бумажный пакет, который приготовила для нее мать, и автоматически развернула сандвич. Она откусила кусочек, при этом напомнив себе, что, чем скорее она доест сандвич, тем быстрее сможет вернуться в библиотеку. Если бы библиотекарь позволил ей, она там бы и обедала. Но приносить еду в библиотеку было запрещено.

«Обеденный перерыв предназначен для отдыха, – с улыбкой сказал ей однажды библиотекарь. – Пойди лучше пообщайся с друзьями!»

«А что я должна была на это ответить? – грустно подумала Линн, нахмурившись и положив сандвич на тарелку. – Что у меня нет друзей? Что я – никто?»

До того как Линн начала учиться в старших классах, она в действительности так не считала. Она уговаривала себя, что, как только она станет чуть постарше, окружающие перестанут обращать столько внимания на то, кто как выглядит, кто принадлежит к «надлежащей» компании и тому подобное.

Но теперь, когда Линн перешла в девятый класс, у нее уже не было никаких иллюзий. Никто не хотел с ней дружить. Никто даже не замечал ее существования! Она просто как будто растворилась на заднем плане.

Снова взявшись за свой сандвич, Линн вспомнила, как неделю назад на уроке английского языка мистер Коллинз прочитал вслух стихотворение. Ей нравился английский язык, и ей нравился мистер Коллинз. Он был похож на кинозвезду. Он был рыжеватым блондином с теплой улыбкой и очень молод. Его все любили. Но что еще важнее, он несколько раз похвалил Линн, написав хорошие слова в конце ее сочинений. Однажды он написал, что у нее, похоже, врожденная склонность к писательству. После этого она несколько дней как будто светилась. Если бы он знал, как много это для нее значило!

Но у нее все равно появился горький привкус во рту, когда она вспомнила голос мистера Коллинза, зачитывавшего вслух стихотворение Эмили Дикинсон:

Я никто! А кто есть ты? Может быть, и ты никто?

Она сразу выпрямилась на стуле, вырванная из дневной дремы, с учащенно забившимся сердцем.

«Я никто! А кто есть ты?»

Как будто мистер Коллинз нашел ее дневник и зачитал его вслух. Эти строки могла написать она. Как будто это говорил ее внутренний голос.

Мистер Коллинз продолжал читать, глубоким голосом вдыхая жизнь в стихи. Затем он положил книгу на стол и спросил учеников, что они об этом думают. По очереди стали подниматься руки, высказываться мнения. А Линн просто сидела и молилась о том, чтобы побыстрее прозвенел звонок. Она никогда так ужасно себя не чувствовала.

«Я никто, – все время думала она. – Какие гнетущие слова. Как Эмили Дикинсон могла написать такое?»

Больше ничего из того, что говорил мистер Коллинз, Линн не слышала. Она вновь погрузилась в дрему, представляя, что находится дома, в своей спальне, и играет на гитаре за закрытой дверью. Она практически чувствовала струны пальцами. Линн обожала гитару. Когда она играла, она не ощущала себя «никем».

Но еще предстояло дожить до конца обеденного перерыва и до конца длинного, медленно тянущегося дня, чтобы потом сесть в автобус и отправиться домой. Линн вновь положила сандвич на тарелку, глаза ее наполнились слезами.

– Линн! – окликнул мужской голос, прервав ее грезы.

Глаза Линн расширились от неверия, сердце ее, застучало. Обернувшись, она увидела красавчика Кита Уэбстера, нападающего баскетбольной команды, отчаянно машущего рукой из противоположной стороны зала. Ей? У нее пересохло во рту, и она начала вставать со стула.

– Иду, дурачок! – отозвался из-за спины высокий голос, и старшеклассница Линн Джекобс с блестящими черными волосами и цветущим лицом перебежала столовую и взяла Кита за руки.

Линн опустилась обратно на стул с побелевшим лицом. Почему она позволила себе обмануться? Ведь она не Линн. Она никто.

2

Толпа, ожидавшая автобус, казалась еще более оживленной, чем обычно, во всяком случае, так показалось Линн, которая одиноко стояла в сторонке с рюкзаком на плече, опустив голову к тротуару.

– Потанцуй со мной, Кэролайн! – промурлыкал Уинстон Эгберг, галантно выступая вперед и приветствуя Кэролайн Пирс шутливым кивком головы.

Рыжеволосая девушка захихикала.

– Перестань, Уинстон, – произнесла она сладко, явно довольная вниманием.

– Я серьезно, – запротестовал Уинстон. – Давай станцуем танец «Я жду автобус». Это один из моих любимых.

Продолжая хихикать, Кэролайн взяла Уинстона за руку, и они предприняли легкую попытку повторить движения, которые изучали в танцевальном зале в прошлом году. Оба рассмеялись.

Толпа начала аплодировать.

– Это Уинстон, – сказала одна из старшеклассниц, беря своего ухажера за руку.

– Мадам, ваша золотая колесница подана, – сказал, обращаясь к Кэролайн, Уинстон, снова кивая головой и указывая в сторону желтого школьного автобуса.

Сердце Линн забилось. Глупо, конечно, раздувать такую банальную вещь, как поездка домой на автобусе. Но она ненавидела эти поездки. Казалось, что у всех, кроме нее, было с кем сидеть. Это напоминало игру, в которую они играли в детстве. Когда музыка прекращалась, все сразу садились на места. Все, кроме проигравшего. Лишний выбывал.

А в данном случае лишняя Линн вдруг решила, что впредь она будет ходить в школу пешком. Она больше не могла выносить этого.

Вскоре автобус заполнился смеющимися и весело болтающими школьниками. Линн со вздохом уселась у окна, положив рюкзак на колени.

«Осталось еще только десять минут, – сказала она себе. – Потом я буду дома, и еще один длинный день будет прожит».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: