Все мистики учат о втором, духовном рождении. Первое рождение есть рождение природное, вроде первого Адама, прародителя природного человечества, рождение в раздельности и разорванности и вместе с тем в родовой связанности и необходимости. Второе рождение есть рождение духовное, вроде Нового Адама, начальника духовного человечества, рождение в единстве и вместе с тем в свободе. Второе рождение есть преодоление родовой и материальной необходимости, возрождение во Христе к новой жизни. В первом рождении все переживается как извне данное, во втором рождении все переживается как внутреннее и глубинное. Второе духовное рождение, в своей чистой качественности, ведомо мистикам, оно ими описано, и они учат путям, к нему ведущим. Но и каждому христианину доступно возрождение во Христе, открыты пути духовной жизни. Христианство есть религия духа, религия второго рождения. «Если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Значит, всякий христианин должен родиться свыше. «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным в духе». «Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет себе; Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине». И Апостол Павел говорит: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживают». «Если же вы духом водитесь, то вы не под законом». Но христианское откровение о духовной жизни, о втором рождении, о поклонении Отцу в духе и истине действует в природном человечестве, вроде старого Адама, в среднем, массовом человеке и потому принимает формы духовно-душевного христианства. Христианство, религия не от мира сего, претерпевает кенозис, уничижение в мире и во имя массы человечества символизируется, а не реализируется духовная жизнь. Во имя спасения мира христианство, религия нездешней правды, изливающейся из иных миров, идет в мир и вечно подвергается опасности и обмирщания, ослабления духа и угашения духа. В этом историческая трагедия христианства, источник его удачи и действенности в истории и его неудачи, его нереализованности в исторической жизни. Христианство должно нисходить в природный мир, и христианство должно оставаться истиной не от мира сего, истиной духа и духовной жизни. В этом страшная трагедия духовного человечества. Дух не от «мира», дух и есть то, что «не от мира сего». Жизнь в духе, духовная жизнь есть нелюбовь к «миру» и к тому, что от «мира». Но дух опрокинут в мир, исходит и нисходит в мир, символизирует себя в мире. Мир есть символ того, что происходит в духе, отображение совершающегося в духе отпадения от Бога. Жизнь в мире есть обреченность каждого разделять общую судьбу, связанность грехом, который живет в самом духовном человеке, невозможность выделить свою судьбу. Есть единство мирового процесса, единство судеб человечества. «Не любите мира, ни того, что в мире; кто любит мир, в том нет любви Отчей». Так говорит Апостол Иоанн. Но он же говорит: «Не любящий брата пребывает в смерти». «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь». В этом есть мучительная антиномия христианства. Любовь к брату, а не только любовь к себе заставляет нас жить в мире и разделять в мире его судьбу. Любовь к брату может привести к порабощению миром, к подчинению духа миру. Христианский мир изживал эту трагическую антиномию, и нет гладкого, спокойного из нее выхода. Такова судьба человеческая, она обрекает на взаимодействие, притяжение и отталкивание духа и мира, духовного и природного человечества.

Духовное, мистическое понимание христианства – более истинное и подлинно реальное, бытийственнее, чем понимание душевное, объективированно-предметное, символизированное в плане природно-историческом. Христианской мистике открывается сокровенная глубина христианства, мистерия духовной жизни. Эта глубина прикрыта для богословских систем, для рационализированного христианского сознания, в которых тайны божественной жизни выброшены вовне, поняты по образцу природной жизни. Христианство есть откровение мистерии духовной жизни, в нем все мистериозно, в нем раскрывается глубина бытия, как божественная мистерия, в нем все есть жизнь, жизненная трагедия. Тайна Искупления, тайна Голгофы есть внутренняя мистерия духа, она совершается в сокровенной глубине бытия. Голгофа есть внутренний момент духовной жизни, духовного пути, – прохождение всякой жизни через распятие, через жертву. В глубине духа рождается Христос, проходит свой жизненный путь, умирает на кресте за грехи мира и воскресает. Это и есть внутренняя мистерия духа. Она раскрывается в духовном опыте, она ведома всякому рожденному в духе, и она описана мистиками, как путь внутренней жизни. Христос должен раньше раскрыться во внутренней жизни духа, чем он раскрывается во внешнем природно-историческом мире. Без внутреннего принятия Христа в духе, истины, которые раскрываются в Евангелии, остаются непонятными фактами внешнего эмпирического мира. Но христианская мистерия духа объективируется, выбрасывается вовне, в природный мир, символизируется в истории. Христос родился, умер и воскрес не только в глубине духа, но и в природно-историческом мире. Рождение Христа, Его жизнь, крестная смерть и воскресение – подлинные факты природного мира. То, о чем рассказано в Евангелии, подлинно совершилось в истории, в пространстве и времени. Но реальность совершающегося в истории, в пространстве и времени тут такая же, как и всякая реальность природного, пространственно-временного мира, т. е. реальность символическая, отображающая события духовного мира. Это нельзя понимать так, что события евангельской истории суть лишь символы, в то время как другие события истории, удостоверенные исторической наукой, суть реальности. Но все события истории, происходящие в объективированном природном мире, суть лишь символические реальности, лишь отображения духовного мира – жизнь Александра Македонского и Наполеона, переселение народов и французская революция тоже лишь символические реальности и тоже носят лишь отображенный характер. Но жизнь Христа, открывающаяся в Евангелии, символизирует и отображает события духовного мира безмерно большей важности и значительности, единственности и центральности, чем все другие события всемирной историй. Эти события говорят о самом существе духовной жизни, в первичной мистерии жизни, о божественной значительности жизни. Можно сказать, что евангельская история есть метаистория. Евангельская история мифологична в том лишь смысле, в каком мифологична вся всемирная история, весь мировой процесс, т. е. в смысле символического отображения в объективно-природном плане внутренней мистерии духа. Такого рода понятие ничего общего не имеет с докетизмом, который не признавал реальности человеческой жизни Христа во плоти, считал кажущимися его страдания и смерть. Докетизм совсем не выходит из натуралистического понимания христианства, но в этом натуралистическом понимании берет сторону ложного спиритуализма, обедняющего и упрощающего полноту мистерии духовной жизни. Для докетизма, для монофизитства духовная и божественная природа обладает реальностью в натуралистическом, объективированном смысле этого слова, жизнь же плоти и природа человеческая были лишь кажущимися и иллюзорными. Мы же утверждаем, что жизнь плоти в этом мире обладает подлинной символической реальностью и человек столь же реален, как и Бог, не только в символическом отображении, но и в реальности духовного мира. Все ереси докетизма, монофизитства и пр. остаются в противоположении духа плоти, в то время как такого рода противоположение связано с натурализацией и объективизацией духа. В действительности плоть мира целиком вбирается в дух и символически отображает жизнь духа. Духовное понимание христианства, как внутренней мистерии жизни, совсем не отметает и не отбрасывает, как ложь, душевного, объективированного понимания христианства, а лишь внутренне его осмысливает и освещает, лишь познает его в большей глубине. Смысл эзотерического совсем не в том, что оно отметает и отрицает экзотерическое и борется против него, а в том лишь, что оно углубляет его и осмысливает. Эзотерическое, мистическое, сокровенное христианство совсем не отрицает христианства экзотерического, предметно-объективированного, выброшенного вовне, оно лишь стремится глубже постигнуть христианство и осмыслить все внешнее во внутреннем, оно признает иерархические ступени и смысл существования самых низших ступеней объективизации, всегда отражающих подлинные реальности духовной жизни. «Плоть» экзотерического, предметно-объективированного христианства не менее реальна, чем дух в этом христианстве, – и «плоть» и «дух» этого христианского сознания одинаково символически отображают подлинные реальности духовной жизни, божественной мистерии жизни. То, что происходит в духовном мире, – всевременно и всепространственно, но символически отображается в пространстве и времени, в материи. И потому материальное, плотское в истории христианства приобретает священное значение. Священное значение и есть символическое значение. Святая плоть есть как символическая плоть, но она не есть материя как субстанциальная реальность в наивно-реалистическом смысле слова.