— Уходим, — сказал воевода.

— Мы с чародеем впереди пойдём, — предложил Калика.

— Добро, — кивнул Кочан и повернулся к дружинникам. — Вам прикрывать отход.

Лестничный сход кишел тварями, но посох и меч сделали своё дело — отряд благополучно спустился на землю. Отступающим со стен ополченцам пришлось куда хуже — бестии попросту падали на их головы, вгрызаясь в неприкрытые доспехами тела. То один, то другой защитник срывался вниз, не имея возможности дать отпор на крутой лестнице. Ломали ноги, разбивались насмерть, но всё равно прыгали.

Ополченцы Данилы, перегородив улицы, пропускали бегущих от стен людей сквозь свои ряды. Скоро перед ними появились и первые бестии. Одни бросались на незащищённые спины отступающих, другие, обгоняя их, устремились в глубину города. Но плотный строй ополчения сходу прорвать не вышло. При свете костров по тварям в упор били лучники, взимая четверть, а то и больше. Уцелевших встречали копья, затем мечи с факелами. Огонь особенно не понравился двухвостым, во многом благодаря ему ополченцам удалось сдержать первый натиск. Но дерево прогорело, и ратники по приказу Данилы отошли назад — к следующим, только что зажжённым кострам.

Отряд Калики вышел под защиту уличных рубежей одним из последних. Воевода, надеясь использовать полученный опыт, увёл дружинников на Борисову Стену готовить новый отпор. Архиепископ, поняв, что и следующий город долго не удержать, отправился сразу в Кром. Сокол же с Борисом, которых чьи бы то ни было приказы трогали мало, решили повоевать ещё. Они прибились к одному из уличных отрядов и сходу вступили в бой. Вокруг них тут же образовался мощный очаг сопротивления.

Копья и пики помогали мало. Юркие бестии успевали уклониться, отпрыгнуть в сторону, и лишь единицы оказывались в итоге на острие. Постепенно от нанизанных тушек ворочать длинным оружием становилось тяжело и неудобно. Ратники поочерёдно оставляли строй, чтобы очистить копья. Тяжёлые мечи и секиры тоже запаздывали с разящим ударом. Лучшим оружием против тварей оказались сабли, но здесь, на севере, их было в ходу не много.

Несмотря на трудности с вооружением, полчище несло потери. Зачарованный меч Сокола разил бестий с такой скоростью, что проделывал в наступающей лавине серьёзные прорехи. Ополченцам оставалось лишь добивать уцелевших да подранков.

Борис зачарованным мечом не обладал, зато неплохо орудовал обыкновенным. Ратному делу его обучали с детства — князь всё-таки. Неудивительно, что после нелепой гибели десятника, замешкавшегося при отходе и тут же поглощённого (не иносказательно, а буквально) вражеской волной, Борис как-то неожиданно взял руководство обороной на себя.

Отобрав пару вооруженных саблями ополченцев, он распорядился:

— Встаньте позади. Добивать будете тех, что прорвутся.

Ему никто не возразил. Приказ казался разумным, а времени для споров, мол, кто ты такой, не нашлось.

Они могли выстоять здесь хоть до вечера, но Сокол, заметив, что рубежи на соседних улицах уже оставлены, крикнул об этом Борису.

— Отходим! Ровнее! Не бежать! — тут же распорядился княжич, и воины подчинились, окончательно признав юношу начальником.

Не обладая разумом, твари не понимали необходимости распределения сил в зависимости от слабины обороны. На эту улицу их пёрло ровно столько же, сколько на все другие. Так что ополченцы, руководимые Борисом, отступали только тогда, когда сопротивление выдыхалось на соседних участках. И только затем, чтобы не оказаться в окружении.

Один за другим были оставлены шесть, заранее подготовленных рубежей. Но всему приходит конец — улице тоже. Скоро из тумана за спиной возникли очертания Борисовой Стены. Не желая оказаться припёртыми к каменной тверди, ополченцы повернули к воротам. По пути им встретилось ещё несколько отрядов, и княжич удовлетворенно подметил, что его люди потрёпаны меньше других. С того времени, как они с чародеем присоединились к битве, ополченцы потеряли только троих, считая и погибшего десятника.

Лучники и самострельщики со стен вступили в бой, облегчая отход ополченцев. Промахнуться по сплошному потоку бестий им случалось нечасто. Воевода извлёк-таки урок, и теперь под стенами горели огромные костры, разгоняющие туман и позволяющие лучникам бить прицельно. Благо каменным стенам пожар не грозил. Сверху в огонь летели все новые и новые вязанки хвороста, старые плахи, видимо выдранные из мостовых, бревна с разобранных срубов. Сокол даже удивился, сколько же в городе дерева скопилось?

Возле самых ворот они встретили Данилу. Всю его одежду, и руки, и меч, покрывала кровь. Сотник руководил отрядом, что прикрывал всеобщее отступление и очень обрадовался, увидев Бориса с Соколом среди выживших.

— Жарко пришлось, чародей? — разгоряченный битвой, спросил Данила.

— Ничего, порубали тварей маленько, — в лад ему ответил Сокол. Кивнув на Бориса, добавил. — Вон у тебя теперь новый десятник.

— Сказать кому, не поверят, — засмеялся Данила. — В моей сотне десятником бился самый настоящий князь.

Борис с ответом не задержался.

— А в моём десятке простым мечником бился самый настоящий чародей.

Долго смеяться враг не позволил. Захватив, наконец, все улицы, бестии с удвоенной силой бросились на остатки ополчения.

Подождав Мартына, который вывел несколько десятков людей, Данила приказал отходить.

— Пожалуй, никто больше не выйдет, — грустно заметил он.

Воины попятились к воротам, постепенно сужая круг. Из ближайших бойниц им помогали лучники. Когда последний защитник втиснулся в небольшую, оставленную для него, щель, тяжёлые створы с гулом захлопнулись, а тяжёлое бревно надёжно запечатало ворота.

Набатный колокол на Троицкой звоннице пробил трижды, и это означало, что Средний Город пал.

На Борисову Стену полчище сходу не полезло. Двухвостые кружились на подступах, словно выжидая чего-то. И скоро выяснилось чего именно. В тумане послышался цокот копыт — к врагу подошло подкрепление.

Привлечённый криками ополченцев, Сокол поспешил на стену, но и ему, обладателю лучшей среди защитников пары глаз, не удалось разглядеть ни всадников, ни их лошадей. Вновь люди доверились слуху, вновь то, что они услышали, не вселило в сердца ничего кроме ужаса и бессильного гнева.

Где-то в глубине посада закричал человек. Затем другой. Короткие вопли раздавались то тут, то там, быстро смолкая, словно обречённым людям затыкали рты. Вдруг истошный затяжной визг перекрыл надолго все прочие звуки. Ополченцы побледнели, чародей, закусив губу, силился одолеть взглядом завесу тумана. Но вновь ничего не увидел.

Визг оборвался. На короткий миг над посадом повисла тишина. А потом началось. Треск ломаемых досок, скрежет выворачиваемых запоров, вопли, вскрики, стоны людей и жуткий вой дорвавшейся до человеческой плоти нечисти. Воины, что стояли на стенах, ругались, крестились, но помочь обречённым людям ничем не могли.

Тем временем, не ведая, что творится в оставленном городе, Борис переводил дух. Возбуждение схваткой быстро прошло и он решил использовать передышку с пользой. Нашёл Данилу, и вместе с ним направился к воеводе.

— Нужны сабли и лёгкие мечи, — сказал княжич, когда у Кочана выдалось свободное мгновение. — Копьями много не навоюешь. Твари уж больно шустрые.

Данила кивнул, соглашаясь. Воевода пообещал разобраться с оружием, а потом вдруг спросил вполголоса:

— Что думаешь, князь? Сможем удержать стену?

— Эту навряд ли, — после недолгого раздумья ответил Борис. — Ров с водой их, думаю, остановит, а просто стена…

Он покачал головой.

— Тоже так думаю, — Кочан повернулся к сотнику. — Данила, останешься за старшего. Пошли кого-нибудь по домам. Пусть людей предупредят, пора, мол, и им вступать. Отсидеться не выйдет — сожрут. Пусть расскажут, какая жуть на посаде творится…

— Какая жуть? — не понял сотник.

— Вот те раз! Да ты поднимись на стену, послушай. Или вон людей своих расспроси, — воевода забрался в седло. — Я в Кром. Готовить последний рубеж. Оружие пришлю. И ещё кое-чего.