Витебская область — не Питер, белые ночи «не действуют», но заря в этих краях и в это время года начинает заниматься рано. Первые просветы забрезжили на небесах, словно в стакан чая капнули несколько капель молока: вроде бы мало они влияют на общий цвет, но что-то неуловимо уже изменилось. Березы еще не белые, но уже не сливаются в сплошной темный массив, а выделяются из фона резкими стройными тенями. Даже какая-то ранняя птица негромко крикнула в кронах. Или почудилось?..

Кедров нагнулся, опустил ладони в траву-мураву, и росы в пригоршне оказалось столько, что хватило вымыть лицо.

Всё, вот она, свобода. Из Белоруссии он выберется без проблем.

Кедров со вкусом потянулся, суставы блаженно хрустнули... какое счастье — после нескольких часов, проведенных в тесном салоне.

Но все же в салоне.

А что должен чувствовать человек, согнувшийся в три погибели в багажнике?

Он (багажник, а не человек) распахнулся, и ошеломленный Кедров увидел перед собой дуло автомата Калашникова, перекошенную от злости рожу и услышал сиплый крик:

— Руки на капот, быстро!..

Не на капот — в карман руку Кедров сунул мгновенно, а зря...

Рогов знал, что враг вооружен «макарычем», и имел от начальства не то что разрешение — прямой приказ стрелять на поражение.

Вася дал короткую очередь, пули пересчитали фаланги на кисти Кедрова, не зацепив при этом остальной организм.

Второй раз такой фокус он вряд ли повторил бы...

Всю ночь Юля то теряла сознание, то приходила в себя — и то, и другое как бы наполовину. Призрачное такое состояние между небом и землей.

То морда какого-то чудовища с оскаленной пастью склонялась над ней, лез из пасти грязный толстый язык, текла кровь, лапы тянулись к горлу, и Юля в ужасе зажмуривалась.

То ей слышалось в сене мягкое шебуршание, и с дикой мыслью «мышь!» — а мышей Юля боялась больше всего на свете, возможно, даже больше чудовищ,— она, наоборот, широко распахивала глаза.

То ей виделась привольная гладь Невы, полная белоснежных кораблей и алых парусов, и взлетающий над рекой в диком скоке «медленный» всадник, только вместо Петра коня держит под уздцы Антон, а оставленная змея превращается в собачку и обиженно тявкает с постамента.

То вообще буддисты в оранжевых кришнаитских одеяниях, потрясая какими-то огромными африканскими бубнами, хороводят хоровод вокруг памятника Пушкину на площади искусств и поют: «Феличита...»

Саднило плечо, а особенно сильно хотелось пить.

Наверху в темноте послышались какие-то звуки, человеческие голоса, шум... Либо это последняя галлюцинация, либо спасение.

Шваркнуло вверху что-то металлическое, грохнул люк, луч фонарика заметался по стенам.

Шишкин первым подбежал к Юле, принялся осторожно разрезать скотч, приговаривая почему-то шепотом:

— Все кончилось, доченька... Потерпи.

«Все кончилось,— равнодушно подумала Юля, вновь теряя сознание.— Уже говорили ведь, что все кончились, а потом опять все началось...»

Золотые облака лизали перламутровое северное небо. «Скорая» новехонькая, с иголочки, ослепительно белая, с нарядным оранжевым фонарем. Это и впрямь была свежая машина — сегодня у нее был второй всего или третий выезд.

— Кость не задета, ранение навылет. Организм сильно ослаблен, но девушка молодая, вытянет. Опасности для жизни нет,— спокойно сказал врач и сел в машину.

Шишкин вытащил мобильник:

— Максим... Все в порядке, нашли... Нет, никого больше не было. Да, да... Ну, куда, в больницу отправили. На всякий случай... У вас как?.. Понял...

Макс сидел на дороге, смотрел пустым взором то в лес, то на небо. Вертел в руках мобильник. Перевел взгляд на него. Уставился, словно видел впервые: что это за штука такая...

С тихим шипением подъехал автомобиль. Его, виригинский, автомобиль. Открылась дверца, вылез Рогов, согнутый в букву «зю».

— Нашли Юльку?..

— Да,— устало отозвался Виригин,— Этот-то где?..

Рогов кивнул на багажник:

— Мы с ним местами поменялись.

Он рассмеялся нервным желчным смехом. И тут же схватился за поясницу.

— Вот, черт! Устроили вы мне... Как бублик в хлебнице...

Птицы уже курлыкали вовсю, приветствуя пробивающееся сквозь туман солнце.

— Дывись, Васыль,— сказал Виригин.— Птицы заграничные, а поют — ну прямо, как наши...

Вася прислушался:

— Да ладно, Макс, это наши и есть. Союзное государство!

— И то верно,— кивнул Виригин.

— Поедем, что ли?.. Только учти, Максим Павлович, потому как я есть травмированный, мне надо часто совершать физическое упражнение. Так что придется нам останавливаться у каждой шашлычной, где я буду осуществлять прогулку, а также, может быть, принимать на грудь... Так что поедем не торопясь.

— А мне теперь, Вася, торопиться некуда. Я на пенсии.

Виригин не спеша поднялся и пошел к машине.

P. S.

Елизавета Лунина вышла из здания банка, остановилась под вывеской «Индивидуальные сейфы», оглядываясь по сторонам. Вроде все спокойно. Прижав пакет с деньгами, направилась к машине. Держать деньги в банке рискованно, при желании могут «вычислить». Кедров наверняка сдал ее ментам. Надо перепрятать в более надежное место.

— Здравствуйте, Лиза... Моя фамилия Любимов, если забыли... Можно посмотреть, что у вас в пакетике?..