— Пойдем, милая, — пробасила она. — Пойдем, болезная.

Вздрогнув, Полина обернулась. Великанша улыбалась ей во весь рот.

Ей выдали отвратительный серый халат и Стоптанные тапочки из кожзаменителя. Заставили выпить пару таблеток и сделали укол, после которого мысли с высокого перескочили на земное и сосредоточились на собственном организме: голова трещала, желудок одолевали болезненные спазмы, а к горлу подкатывала тошнота.

Этот день Полина провела скорчившись на кровати, застеленной серым влажным бельем.

Следующий день принес ей массу сюрпризов.

Состояние ее улучшилось настолько, что она смогла оглядеться и рассмотреть своих соседей по палате. Одна из женщин, совсем седая, стояла возле своей кровати и смотрела в окно. На лице ее было написано жестокое страдание. Вторая лежала, укрывшись с головой одеялом, и бормотала что-то себе под нос. Третья, совсем молоденькая, сидела на стуле, качая ногой, и разглядывала Полину с радостной улыбкой. «Нужно бы с ней познакомиться», — не успела подумать Полина, как девушка встала и направилась к ней.

Полина попыталась улыбнуться, девушка нагнулась, сняла тапочек и, размахнувшись, ударила Полину по голове. Полина вскрикнула, девушка радостно засмеялась и стукнула ее еще раз. От негодования Полина потеряла дар речи и, плохо соображая что делает, кинулась на девушку с кулаками.

Их разняли нескоро. Обе они к тому моменту были изрядно исцарапаны и помяты. Полину трясло, а девушка хохотала во все горло. Снова появилась розовощекая великанша со шприцем, и Полина провалилась в густой фиолетовый сон.

Она плыла в липком пространстве сновидения, лавируя между тусклыми фонарями. Мимо проплывали обрывки телеграфных лент. Навстречу ей катил экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Кучер смахивал на их учителя — Данилу. В детском доме они звали учителей по имени. Полина вглядывалась в темноту экипажа, и вдруг из окна вынырнула аккуратно причесанная головка Марты. Радость парализовала Полину, и вместо того, чтобы крикнуть Марте, что она здесь, летит, не зная куда, над ее головой, она отчаянно заработала руками, пытаясь подплыть к экипажу поближе. Марта улыбнулась так нежно, как, наверно, улыбалась ей только в раннем детстве. И тут же Полина стала стремительно падать и мягко приземлилась на клумбу возле детского дома. Она уставилась на входную дверь: никаких следов пожара, все как прежде.

Тянет запахом свежеиспеченного хлеба и слышится голос тетушки Ольги из кухни. Ее снова потащило вверх, но она ухватилась за куст смородины, не желая покидать этой райской обители своего детства…

Очнулась она оттого, что великанша пыталась оторвать ее от кровати. Полина смотрела на нее с негодованием. И почему эти люди никак не оставят ее в покое?

— Завтрак, — радостно улыбнулась великанша. — А потом — на работу.

В алюминиевых мисках, из каких хороший хозяин собаку кормить на станет, стыла каша-размазня неизвестного происхождения. Полина не смогла заставить себя съесть ни ложки. Пощипала кусочек хлеба и этим ограничилась.

Затем ее и двух соседок, кроме той, которая все время что-то бормотала под одеялом, провели в большую комнату и усадили склеивать картонные коробки. За час Полина с трудом справилась с первой коробкой. Вздохнула и покосилась на остальных. Все работали также медленно и вяло, за исключением ее давешней обидчицы, возле которой уже лежало три склеенных коробки. Девушка заметила, что Полина смотрит на нее, и показала ей язык.

— Пошевеливаемся — раздался над головой Полины зычный радостный голос великанши.

Все звали великаншу Поповной, от ее фамилии — Попова. На лице у нее была написана вечная радость, а блаженная улыбка не покидала детских пухлых губ. Даже когда в соседней палате умерла пожилая женщина, уголки губ великанши были приподняты вверх, хотя лицо изображало полную растерянность.

На исходе второй недели Полина проснулась среди ночи от приглушенных рыданий и злорадно решила, что это завывает ее обидчица: рыдали взахлеб и на высокой ноте. Но потом Полина поняла, что плач доносится из маленькой комнатки, где спала Поповна.

Она потихоньку поднялась, накинула халат и заглянула в комнатку великанши. У той горела тусклая настольная лампа, а сама она сидела на кровати в ситцевой ночной рубашке с бумажными кружевами и огромными кулаками растирала по лицу слезы, катящиеся из глаз.

— Что с вами? — в замешательстве спросила Полина, подсаживаясь к ней.

Поповна посмотрела на нее с тоской, обняла за плечи и снова зашлась в рыданиях.

— Вам плохо? — пытаясь вырваться из богатырских объятий, спросила Полина. — Может, врача позвать?

— Нет, — всхлипнув, пробормотала та. — Мне хорошо.

— Господи, я ничего не понимаю, а что же вы плачете?

— От счастья. Случается же у людей такое счастье, такое…

«Она тоже сумасшедшая, — решила Полина. — И не мудрено: всю жизнь проработать в таком месте…»

— У каких людей? — пробормотала она, пожав плечами.

— Да вот, — Поповна ткнула пальцем в карманного формата истертую книжечку, лежавшую под лампой. — У Эдвина и Насти.

Полина взяла книжечку в руки. Это был один из ныне модных женских романов российской Барбары Картленд — Виктории Королевой — «Бегство из обители печали». Полина усмехнулась. Она не была поклонницей подобного рода литературы, к тому же ее бывший друг относился к такому чтиву весьма презрительно.

— Ты читала? — спросила великанша, наливая себе воды.

— Нет.

Поповна даже поперхнулась от такого ответа и плакать в миг перестала.

— А я-то думала.. Ты ж вроде нормальная, не как все.

— Я нормальная, — обиженно сказа Полина.

— Ну тогда хочешь — почитай. Только мне через два дня ее возвращать нужно.

«Нет уж, спасибо», — язвительный ответ уже вертелся на языке, как вдруг Полина перевернула книжку и увидела того самого ангела, который явился ей в день возвращения из небытия.

— Кто это? — спросила она.

— Автор.

Полина расчувствовалась. Это ведь та самая женщина, что пыталась спасти ее от психушки, от этой.., обители печали, где она теперь оказалась. Стоило только последовать ее совету, и Полину бы на следующий день отпустили домой.

А теперь ей предстоит провести здесь как минимум месяц, так сказала врач.

— Я очень хочу почитать, — Полина прижала книгу к груди.

…Дальнейшее ее пребывание в больнице было сплошь заполнено Викторией Королевой. Полина подружилась с Поповной, и та таскала ей книги, каждую из которых Полина глотала за ночь, с ужасом думая о том, что скоро она перечитает все написанное и нужно будет долго ждать выхода в свет нового романа. Когда Полина заканчивала читать последний, пятнадцатый роман Королевой, ее пригласила к себе на собеседование врач.

— Ну как? Все еще хочешь свести счеты с жизнью? — спросила она, не поднимая головы от записей в журнале.

— Ни за что, — отчеканила Полина. — Я хочу жить.

Врач пристально посмотрела на нее.

— Правда? Что же изменилось за это время?

— Все изменилось, — Полина не находила нужных слов. — Я изменилась. Я теперь другая.

Женщина слегка нахмурилась.

— Нет, вы не поймите меня превратно. Я теперь верю в жизнь, я знаю, что обязательно встречу настоящую любовь, ради которой не нужно умирать, ради которой нужно жить.

— Все ясно. Книжки у Поповны брала?

— Откуда вы… — вырвалось у Полины.

— Не ты первая мне Королеву цитируешь.

Женщина задумчиво посмотрела на Полину.

— Удивительные книжки. Действуют лучше любых таблеток. Почитать, что ли…

— Обязательно почитайте, — горячо посоветовала Полина.

Когда Полину выписали, она долго жала Поповне руку. Та как всегда улыбалась.

— Если купишь новую книжечку, уж принеси мне почитать, — попросила она.

— Обязательно.

— А знаешь, — сказала Поповна, — я слышала, что эта Королева в жизни очень несчастная.

— Не может быть! — воскликнула Полина.

— А какие книжки пишет, — вздохнула Поповна.

…Полина вышла из больницы переполненная любовью к людям, в ожидании счастья и чуда.